|
|
|
|
|
|||||
Каждый раз, когда приходится беседовать с Татьяной Тарасовой у нее дома, ловлю себя на том, что мне трудно сосредоточиться на беседе. Тарасова по обыкновению взахлеб рассказывает о своих фигуристах, я же смотрю на ироничный прищур ее отца Анатолия Владимировича с фотографии и думаю об одном и том же: если бы он был жив (а в среду, 10 декабря, ему исполнилось бы 85 лет), то наверняка гордился бы дочерью. И что ответ на вопрос: «Каким Тарасов был тренером?» - с каждым годом все отчетливее прорисовывается именно в ее характере. BLOOD LINE В конце ноября, после московского этапа «Гран-при», мы договорились встретиться с Тарасовой в очередной раз. В квартире, несмотря на позднее время, кроме хозяйки я застала Нину Григорьевну - маму Тарасовой и Галину - старшую сестру (сама Татьяна Анатольевна должна была на следующий день улетать в Америку). Дожидаясь, пока тренер закончит очередной разговор по телефону, я неожиданно для себя спросила: - Нина Григорьевна, когда вам было тяжелее - когда Анатолий Владимирович руководил хоккейной сборной или когда тренером стала Таня? - Муж всегда был о-очень уверен в себе. Забегает, бывало, домой - перед соревнованиями переодеться, я провожаю его и говорю традиционное: «Ни пуха, ни пера». Он обязательно отвечает: «Спасибо». Не верил ни в какие приметы. Никогда не показывал, что расстроен, что в чем-то сомневается. Да и перед кем показывать-то? Перед нами, женщинами? А вот Таня - совсем другое дело... - Blood Line, - коротко сказал на Играх в Нагано спортивный американский журналист-аналитик Боб Эдельман, которого я спросила, что он думает о Тарасовой. Blood Line - наследственность. Дословно - линия крови. Великого Анатолия Тарасова - одну из самых неоднозначных личностей в спорте - всю жизнь окружали как восхищение и успех, так и зависть, граничившая порой с ненавистью. И кто мог знать, что точно такая же тренерская судьба уготована его младшей дочери? По количеству выигранных титулов Тарасова давно превзошла отца. Победа Алексея Ягудина в Солт-Лейк-Сити стала ее седьмым олимпийским тренерским золотом. Если же посчитать завоеванные тарасовскими учениками золотые медали Олимпиад, чемпионатов мира и Европы - 41-й наградой. Однако стоило мне произнести в ее адрес слова «великий тренер», Тарасова тут же оборвала: - Великим был папа. Меня хорошо знают. Но чем больше я живу за океаном, тем больше убеждаюсь, что Тарасов - это единственное имя, которое в США и во всем мире стало легендой. И не только в хоккее. «А знаете, почему его там нет? - горько спросила она тогда же. - Потому что у отца не было ордена Ленина. Вы представляете: Аллея славы ЦСКА - без Тарасова! Нонсенс!». - То отношение, которое у многих спортивных руководителей было к вашему отцу и которое сейчас, случается, они проявляют к вам, - это что, плата за успех? - Наверное. Это такая черная зависть... Люди ведь любят то, в чем принимают участие. А отец всегда был сам по себе. И я сама по себе. Никто не помогал, ни у кого ничего не просила. Выскочка какая-то. Так и папа. Он делал свое дело. Никого не спрашивал, как себя вести, кого ставить в состав, кого не ставить. Как работать, сколько. Таких людей боятся. Потому что они непредсказуемы и неуправляемы. Несколько лет назад был момент, когда мне показалось, что у меня стало немодно тренироваться. Потому что меня не любит начальство. Показалось даже, что я начинаю от этого страдать. Сейчас не страдаю. Разве что от головной боли или когда высокий сахар в крови. Или когда близкие болеют. А по пустякам... Каждый должен делать свое дело. Я делаю свое. У ТРЕНЕРОВ ЗАДАЧА ОДНА - Ваша система тренировки спортсменов - результат собственного опыта? - Сейчас опыт - как мой собственный, так и чужой - накоплен в таком объеме, что не нужно изобретать велосипед. Когда я только начинала работать в сборной команде СССР, на протяжении многих лет вела сборы по общефизической подготовке. Даже не помню, почему именно я. Видимо, вызывалась. Мне это было необычайно интересно. У меня тогда катались Ирина Моисеева и Андрей Миненков. Потрясающе красивые! И такие же слабые. Когда Иру заставляли запрыгнуть на лавочку, она регулярно ударялась об эту лавочку голенью. И падала лицом на асфальт. А я должна была понять, как сделать ее сильной. Потому что иначе она не могла показать своей красоты. Не говоря уже об элементах. Скоростно-силовой подготовкой всегда увлекался и отец. Когда он занимался разработкой собственной системы, многие вещи воспринимались как открытия. Когда его хоккейная команда проводила предсезонный сбор в Кудепсте, складывалось впечатление, что никто из отдыхающих на пляж не ходил. Все съезжались на тренировки к папе, на лестницу. Была там такая огромная лестница, по которой вся его хоккейная сборная прыгала, как блохи. Причем на плечах у каждого прыгающего сидел человек. Блинами от штанги отцовские ребята жонглировали похлеще цирковых артистов. - Вы сами часто ходили на тренировки к отцу? - Я же не работала в ЦСКА. Когда стала тренером, ушла на совершенно другой каток. Мне показалось невозможным работать там, где работал папа. Считала, что своим появлением в его клубе могу создать ему проблемы. Что, если не добьюсь результата, ему будет за меня стыдно. - Но дома-то хоть совета спрашивали? - У нас в семье не было принято о чем-то спрашивать папу, отвлекать. Все его время было расписано не для меня. Если честно, спрашивать мне и в голову не приходило. Я же была начинающим тренером. А значит, могла только смотреть. Молча. И делать выводы. Он придумывал свои упражнения, я - свои. И вся наша жизнь всегда начиналась с лета. Со сбора по физической подготовке. В сентябре в обязательном порядке проводились тесты по ОФП. К слову сказать, я никогда не видела, чтобы тот, кто лучше всех бегает и выше всех прыгает, оказывался худшим на льду. Что в фигурном катании, что в хоккее... - Получается, тренировки хоккеистов и фигуристов на подготовительном этапе схожи? - Как и в любом другом виде спорта. Задача-то одна - подготовить человека к тому, чтобы он был в состоянии выдержать сезон до конца, не теряя набранной формы. - Если вы смотрите выступления спортсменов в других видах спорта, способны заметить, когда человеку или команде не хватает функциональной подготовки? - Конечно. А как может профессиональный тренер этого не видеть? Стоило отцу, например, всего раз прийти на тренировку Моисеевой и Миненкова, он тут же сказал, что Андрей плохо опускает Ирину с поддержек, потому что у него не развит верхний плечевой пояс. Возьмите футбол. В молодости я бывала на стадионе, когда играл наш сосед по дому - дядя Гриша Федотов. Потом смотрела, как играл Вовка - его сын, поскольку мы дружили с детства. Сейчас вижу какие-то матчи крайне редко. Но сразу бросается в глаза, что для наших дотерпеть до финального свистка - как подвиг. А те же итальянцы не терпят - бегают играючи. Видно, что не устают от этого, что пульс за 200 не зашкаливает. У них шаг другой. Бегут, как лоси, - почти не дотрагиваясь до земли. Как они этого достигают? Возможно, есть какие-то секреты в подготовке, возможно, отбор другой. Это же безумно интересно! - Наличие в бригаде тренера по ОФП для вас обязательное условие? - Я всегда работала бригадой. Когда проводишь с учеником 16 - 18 часов в сутки один на один, он просто устает слушать, и слова тренера начинают обесцениваться. По этой же причине у меня почти всегда был хореограф, хотя программы я всегда любила ставить сама. Что касается ОФП, еще в советские времена с удовольствием работала с покойным Виктором Кобелевым. Он сильно упорядочил мои знания. Многое почерпнула у Леонида Моисеевича Райцына, который мне помогал и в работе с Ильёй Куликом, и с Лешей Ягудиным. Но в этом году не смог приехать - ему не дали американскую визу. Поэтому в начале этого сезона я пригласила к себе в США Бориса Драпкина - он много лет работал с конькобежной сборной СССР, занимался вопросами скоростно-силовой подготовки, потом переехал в Израиль. Мы прекрасно работали. Он не уходил ни с одной моей тренировки, я же не уходила, когда с ребятами начинал заниматься он. Потом обсуждали все, советовались. Я вообще обожаю работать с профессиональными людьми. И особенно люблю время летней подготовки. Когда вижу, как с каждым днем мои спортсмены становятся сильнее, и знаю, что в сентябре они будут готовы к любым нагрузкам на льду. Принцип достижения результата прост: для того чтобы на Олимпийских играх в четырех минутах программы сделать все, что ты умеешь, надо очень грамотно провести четыре года...
ЯБЛОЧКО ОТ ЯБЛОНИ Незадолго до Олимпийских игр в Солт-Лейк-Сити у меня случился разговор с Валентином Николаевым - известным тренером по фигурному катанию. «Что вы думаете о Тарасовой?», - спросила я его, когда речь зашла о предстоящем мужском турнире, в котором все прочили победу Евгению Плющенко. «Татьяна - очень сильный человек, прирожденный лидер. И везучий, - ответил Николаев. - Но опять же, везет сильнейшим. Вот я, например, не знаю хоккейной кухни. Но убежден, что интеллектуальной стороной в советском хоккее был Аркадий Чернышев. А волевой - Анатолий Тарасов. Не могу объяснить почему, но впечатление осталось именно такое: команду в кучу - и убивать всех подряд. Если это действительно так, то остается вспомнить про яблочко и яблоню. Даже внешне они похожи. Не только лицом - взглядом». Все спортсмены Тарасовой, с которыми приходилось встречаться на протяжении доброго десятка лет, в один голос твердили: «Когда Татьяна стоит у борта, ощущение - как за каменной стеной. От которой исходит совершенно непоколебимая уверенность». На вопрос: «Откуда это у вас?», - Тарасова ответила: - Да не от меня эта уверенность исходит, а от них самих. Конечно, я тоже в них уверена. Потому что к моменту главного старта уже столько перепахано... Трясусь вся - мало ли что может быть, - но все-таки результат закладывается на тренировке. Я всегда придерживалась принципа: вышел на лед - надо делать все, что ты можешь. А вот потом - будь что будет. Но сделать ты должен все. - Вы прилагаете какие-то усилия к тому, чтобы скрыть от учеников, что тоже волнуетесь? - Ну да, таблетки успокоительные горстями глотаю. Когда катался Леша Ягудин, он, видимо, чувствовал, до какой степени я за него переживаю. Поэтому перед выступлением просто не смотрел в мою сторону. Мы даже на тренировках не разговаривали. - Совсем? - Можно ничего не говорить, но есть глаза, руки, чехлы, салфетки, вода... Все это должно быть у тебя с собой, и ты должен знать, когда и что дать спортсмену. Задержать его у борта, если чувствуешь, что это нужно, или, наоборот, отправить кататься. А вот Саше Коэн надо обязательно сказать какие-то слова. Когда ее объявляют, она поворачивается ко мне лицом, ее глазищи оказываются напротив моих, и я говорю ей фразу, которую иногда готовлю несколько дней. Говорю всегда по-русски. Я ее часто спрашиваю: «Ты, наверное, меня не понимаешь?». Отвечает: «Нет, я тебя понимаю». Не думаю, что понимает стопроцентно, но, возможно, это и лучше. Иногда на нервной почве такое скажешь... - Коэн - первая одиночница высокого уровня в вашей карьере. Что нового для себя вы извлекаете из работы с ней? - Мне еще не приходилось встречать человека, который так фанатично и одновременно радостно и разумно истязал бы себя на тренировках. Саша выполняет мужские нагрузки. И тренирую я ее точно так же, как до нее тренировала Кулика и Ягудина. Не думала, что она сможет так работать. Как минимум полчаса после каждой тренировки, а иногда больше, Саша растягивается, делает множество специальных упражнений, чтобы при той гибкости, которой она обладает, не болела спина. Понимает прекрасно, что мышцами надо заниматься постоянно - чтобы не было травм. Конечно, мне хочется, чтобы эта девочка побеждала. Нынешней осенью она впервые в жизни выиграла у Мишель Кван в Нью-Йорке, в «Мэдисон Сквер Гарден», и я ждала этого момента, ждала, когда Саша на следующий день выйдет на лед. После таких побед у спортсменов крылья вырастают. У них появляется уверенность, которую не наработаешь никакими тренировками. Никогда не забуду, как Кулик впервые прыгнул четверной сальхов - на следующий день после чемпионата России, который мы выиграли с ним перед Олимпиадой с таким трудом... А тогда, глядя, как Саша буквально летит по льду, я поймала себя на том, что, стоя у борта, расплылась до ушей. И вдруг почувствовала взгляд Леши Ягудина, который смотрел на меня одновременно и с пониманием, и с ревностью: «Вот, уже влюбилась...». ОТЦУ ПРЕДЛАГАЛИ ТРИ МИЛЛИОНА Я слушала Тарасову, а на языке предательски вертелся один-единственный вопрос: что сказал бы ее отец, не мысливший себе работы на какую-то другую страну, кроме своей собственной? Понял бы? Поддержал? Словно почувствовав это, Тарасова замолчала. Потом заговорила снова: - Однажды, когда мне было 30 лет, меня послали в командировку в Италию работать, как мы говорили, за еду. За тридцать процентов суточных. Директор клуба был миллионер, владелец большой, раскиданной по Европе сети ювелирных магазинов. Мы, кстати, дружим до сих пор. Каток он построил для своей дочери. Постоянно сам приходил на тренировки, видел, как я работала по 10 часов в день - ставила программы всем кому не попадя, какая у меня была дисциплина. И совершенно неожиданно предложил: «Оставайся. Каток будет твоим. 12-комнатный дом тоже. Я уверен, что ты станешь тренером, к которому будут съезжаться со всего мира». Я настолько перепугалась, что готова была собрать вещи и немедленно уехать. Не могла даже подумать, чтобы опозорить свою семью, оставшись за границей. Стала говорить что-то вроде того, что очень люблю свою родину. Он не понял: «Тебе же никто не запрещает продолжать ее любить?». И я честно призналась: «Понимаешь, у меня там папа. Если останусь, его сразу выгонят из армии и посадят в тюрьму. И он вынужден будет проклясть меня. В общем, это невозможно». Папу ведь самого звали в НХЛ, в «Рейнджерс». Предлагали контракт на три миллиона долларов. Это все равно что сейчас - десять. Тогда он уже не работал, его никуда не приглашали, не показывали по телевизору. О письме из НХЛ узнал спустя полтора года после того, как оно было получено спорткомитетом. А американцам ответили, что Тарасов - совсем больной, ходить не может. Когда он уже действительно тяжело заболел, однажды вдруг спросил: «Дочка, а почему ты мне не посоветовала туда поехать?». Я даже растерялась: «А ты, пап, спрашивал разве?». - Думаете, он смог бы там работать? - Я думаю о другом. Если бы он поехал, он не умер бы так - врачи не занесли бы ему смертельную инфекцию. Возможно, до сих пор ездил бы на машине - и тренировал там русских мальчишек. Но кто же знал, что так быстро все поменяется... Меня часто спрашивают, почему я работаю не в России. Не станешь же всем объяснять, что у меня нет краника, из которого течет нефть. Выходишь на лед на своих ногах - на толстых и больных - и работаешь. Наши фигуристы и в Америке тяжело живут. Помимо тренировок, все работают. За 5 - 10 долларов в час. Многие в «Макдоналдсе» подрабатывают, когда на льду такой возможности нет. Для того чтобы получать нормальные деньги, нужна рабочая виза. А она стоит две с половиной тысячи долларов. Нужна машина, нужна страховка, которую почти никто не оформляет. Американцы много нам помогают. Есть, например, женщина-физиотерапевт, которая регулярно приходит к нам на каток кататься. Она всем моим ребятам делает необходимые процедуры бесплатно. Но не дай бог что-то серьезное случится... МЕНЯ КРЕСТИЛИ НА ОЛИМПИЙСКИХ ИГРАХ - Вы когда-нибудь думаете о том, что не имеете права проиграть? - О том, что «не имею права», - нет. Просто когда столько лет на стольких Олимпиадах выигрываешь золото, это создает очень высокую мотивацию. Ас высокой мотивацией тяжело жить. Потому что для тебя уже не существует никакого другого места, кроме первого. Это - постоянный стресс. Мне даже пришлось провести с собой большую психологическую работу. Убедить себя в том, что так жить нельзя. - Удалось? - По крайней мере сейчас я получаю большое удовольствие от своей профессии. Пытаюсь вытащить все самое лучшее, что есть в моих спортсменах. Мне кажется, что все, что я делаю, - делаю правильно. Почему мне везет? Не знаю. Может, потому что меня на Олимпийских играх покрестили? - Где именно? - В Альбервилле. Прямо в Олимпийской деревне. Когда я туда приехала, то первым, кого встретила, был русский батюшка. Он мне вдруг говорит: «Я большой ваш поклонник, Татьяна Анатольевна». Я его и попросила: «Молитесь за нас, батюшка! Мои - лучше всех! Но выиграть не представляется никакой возможности. Потому что мы - во Франции. И главные соперники - французы». Он спросил: «Вы крещеная?». А какая я могла быть крещеная, когда папа убежденным атеистом был, членом партии? Но тогда сказала: «Если мои выиграют, я обязательно покрещусь». Он пришел в 10 утра - на следующий день после того, как Климова и Пономаренко стали чемпионами. И повел меня креститься. Народу собралось... - О чем вы думали в момент крещения? - О том, что Бог, видимо, действительно есть. Победа Климовой и Пономаренко была ведь в самом деле почти нереальной. Но справедливой. А я люблю, когда все справедливо. Мне непонятно, например, почему Ягудину за победу в Солт-Лейк-Сити не дали орден. Только потому, что меня не любят те, кто составлял наградные списки? Я-то - ладно! Но Ягудин, чью победу, уверена, будут помнить еще многие годы... Что, в России кто-то стал бы несчастнее, если бы этому парню в его звездный час дали орден той страны, которую он прославил на весь мир? Вы не представляете, что творилось в Канаде, когда его провожали из любительского спорта. Люди на коленях стояли. И плакали в голос - так, что волосы дыбом вставали. ...Вновь возникла пауза. Тарасова отвлеклась на телефонный звонок («Муж позвонить должен из Ганновера»), вышла из комнаты. - Тяжело ей, - вздохнула Галина. - Мы с мамой стараемся ни о чем не спрашивать, когда Таня ненадолго в Москву приезжает. Не отрывать, не загружать своими проблемами. У нее ведь, как и у папы в свое время, голова постоянно мыслями о своих спортсменах занята. Мама обижается иногда - мол, Таня приезжает и сразу всех учить начинает. А это подсознательно получается - профессия такая. Я сама всю жизнь в школе проработала. Но там - другое. Там от детей всего добиваешься любовью, мягкостью. В спорте так не бывает. Одному Богу известно, чего это стоит - готовить человека для того, чтобы он стал лучшим в мире. Мы ведь телевизор включаем, когда ее ребята на соревнованиях выступают, совсем не для того, чтобы фигурное катание посмотреть. А чтобы увидеть, как там Таня, в каком состоянии... Периодически у нас возникают разговоры: может, хватит? Ну, еще одна Олимпиада, еще одни соревнования. Жизнь-то проходит. ..А с другой стороны, чем она будет заниматься, если лишится этого? Для нее же именно эта работа и есть жизнь. Как для отца. Уже прощаясь, я спросила у Тарасовой: - Как вы думаете, чего стоит ваша работа и ваш образ жизни близким? - Не знаю. Думаю, они счастливы, что я занимаюсь любимым делом. Хотя и мама, и Галя, и муж меня жалеют. Но что поделать? Такая профессия... 2003 год
|
Фигурное катание - Тренеры 
