Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Российскому фигурному катанию грех жаловаться даже в условиях изоляции от международных турниров, заявил в интервью RT тренер Сергей Давыдов. По его словам, внутри страны этот вид спорта переживает максимальный подъём и за последние два года многие наставники ничего не потеряли. Специалист объяснил, в каком случае приветствует смену спортсменами школы и группы, а также рассказал, какое влияние на юных фигуристов оказывают родители и как отразится на сложности прыжков у девушек поднятие возрастного ценза.

— Все последние годы женское одиночное катание как бы приучало всех нас к мысли, что это очень короткий промежуток карьеры. Сейчас, мне кажется, появилась совершенно очевидная тенденция на долгосрочное катание.

— Я бы не сказал, что она появилась как-то вдруг. Просто все мы зависим от правил. Поменяли систему судейства — мы живем по новой системе судейства. Подняли возраст — все должны быть готовы к тому, что через два года взрослое катание начнется с 17-ти лет. А это значит, что в яму пубертата попадут все. Попадут в один и тот же капкан.

— Это меняет тренерскую методику?

— Вряд ли. Объясню, почему. У нас, условно говоря, есть две системы, которые работают. Одна рассчитана на огромное количество работы, на вытачивание элементов, на их качество, чтобы ты стал спортсменом, не имеющим слабых мест. И вытачивается это всё количеством повторений: дали задание – ты это делаешь, пока не добьёшься желаемого результата.

Есть другая система, в которой тренер работает со спортсменом более индивидуально. Убеждает, объясняет, как должны работать ноги, как — руки, как правильно оттолкнуться при заходе на тот или иной прыжок. Есть тренеры, которые каждый угол отталкивания линейкой вымеряют.

— Какая система ближе вам?

— Любому тренеру ближе та система, которая работает и даёт результат. Просто работа на износ не всем подходит, не все её выдерживают. Не у всех есть достаточное количество «материала», к тому же.

— Мой тренер в своё время придерживалась той точки зрения, что до определенного возраста ребенка нельзя загонять на 10-метровую вышку. Потому что, пока растет позвоночник, могут произойти травмы с необратимыми последствиями. Думаю, примерно то же самое происходит, когда дети в 11 лет начинают прыгать четверные прыжки.

— Раньше я тоже так считал. Но по прошествии времени понял, что к глобальным серьезным травмам, способным влиять на дальнейшую жизнь спортсмена, нагрузки не приводят. Те же надкостницы в определённом возрасте воспаляются у всех. Раньше пытались лечить шляттеры, сейчас никто их не лечит. Это обычное воспаление, которое проходит, независимо от количества работы, которую ты даешь.

— Когда шляттеры мучали Евгения Плющенко, его тренер Алексей Мишин тоже говорил, что в этом нет ничего страшного, надо просто переждать этот период, дать спортсмену отдохнуть. По вашим словам получается, что делать паузу в тренировках совершенно не обязательно?

— С точки зрения решения проблемы нет никакой разницы в том, отдыхает спортсмен, или работает. Организм должен просто перерасти этот период. Но есть такая вещь, как болевые ощущения. Если у тебя что-то сильно болит, ты теряешь способность полноценно выполнять работу. То есть по любому требуется отдых от нагрузок. То же самое, если у фигуриста стертые мозоли на ногах. Понятно же, что они не пройдут, пока ты не дашь им как следует подсохнуть. Будешь продолжать нагружать человека, позволяя ему тереть ноги дальше, что угодно может случиться — воспаление, заражение. Поэтому снимаешь коньки, выводишь спортсмена на пол. Там много чем можно заниматься.

— Современные силиконовые пластыри и прокладки снимают проблему?

— В какой-то мере, да. Но тут всё индивидуально. У меня, например, никогда вообще не было проблемы с мозолями. Я знать не знал, что такое силиконы, или еще что-то. Притом, что катался я с голыми ногами, не в носках.

— В фигурном катании, как погляжу, уже целый клуб набирается — тех, кто катается босиком.

— На самом деле, это такая интересная штука. Появляются совсем другие ощущения. Надеваешь носок, и сразу кажется, что на ноге что-то лишнее, и оно страшно мешает.

— В этом сезоне довольно много внимания приковано к вашим бывшим ученицам Анне Фроловой и Софье Самоделкиной. Есть хотя бы легкое сожаление, что эти спортсменки, став взрослыми, катаются не у вас?

— Сожаление в таких случаях есть всегда. Но должен сказать, что Фролова — это, все-таки, продукт Светланы Пановой. Она ее вырастила. К нам Аня пришла, уже владея всеми элементами и имея за плечами опыт выступлений в серии Гран-при. Софу мы вели практически с нуля. Она не прыгала ничего, когда мы начали с ней заниматься. Выучила сначала двойной аксель, потом процесс пошел дальше.

— Я имела в виду немного другое. С уходом Ани и Софы из группы вы, получается, потеряли возможность работы со спортсменками, которые уже почти пережили пубертат. Это, наверное, совсем другой подход?

— В своей команде мы ведем практически одну и ту же работу как со взрослыми, так и с маленькими. Считается, что со взрослыми надо больше разговаривать, но дело в том, что с маленькими мы у себя в группе тоже много разговариваем. Не пинаем их по принципу: «Сказано — иди делай!»

— Но ведь если спортсмены уходят, значит, чего-то им перестает хватать?

— Я уже не помню, сколько лет было Фроловой, когда она появилась в группе, но пришла она с очень большим желанием работать. И весь наш коллектив — я, Саша Кравцова, наш второй тренер, хореограф Вика Бондаренко — работал с Аней с большим удовольствием. Человек пришел учиться — мы его учили. Но года через два начали появляться трудности. В частности, у Ани случилась травма — стрессовый перелом, который вообще не известно откуда взялся. Сначала просто болела нога. Когда, в какой момент она эту ногу сломала, никто не знает.

— Спортивные хирурги склонны считать, что причина стрессовых переломов всегда одна — хроническая перегрузка костей.

— Сказать, что Фролова была на какой-то огромной нагрузке, я не могу. Она всегда работала нормировано как раз потому, что была уже не маленьким ребенком, который любую нагрузку выплевывает, а подростком. С этим я, как адекватный тренер, не мог не считаться. Причина, скорее, крылась в особенностях организма. Когда мы пошли по врачам, уже от них узнали, что у Ани такое строение стопы, при котором даже каблуки нельзя носить. Но мы-то понятия об этом не имели. Когда учили четверной тулуп, специально наращивали каблук, чтобы посадка была вперед, а не назад. Без этого было сложно прыгать, сложно приземляться. Соответственно, нагружали ногу сверх меры.

Но главная проблема была не в этом. А в том, что в какой-то момент у Ани абсолютно на всё стало появляться собственное мнение. Соответственно вся работа пошла через споры, на что уходило огромное количество времени. Это было очень обидно, потому что у Ани невероятно сильный характер. Если бы эту силу, эту бешеную энергию запустить в тренировки, а не в споры и какую-то постоянную войну, можно было сделать очень много. Но не сложилось.

— В таких случаях интерес к совместной работе первым обычно теряет тренер.

— Я всегда говорю своим спортсменам: ребята, если вы хотите уйти, очень важно для себя понять, от чего именно вы уходите. Если бежите от тренера, который с вами не занимается, не даёт того, чего вы хотите получить, ставит плохие программы и так далее — тогда этот переход оправдан. Если же пытаетесь уйти от работы, то должны пойти в еще более серьёзную работу — только тогда получите результат. Если вы уходите от работы в комфорт — результата не будет. Либо улучшение окажется временным просто в силу того, что появилась новая команда, новые люди, более интересный круг общения, драйв.

Если разбираться в каждом из конкретных случаев, то мы увидим, что и Софа уходила от работы, и Лиза Куликова, и Аня… Мы требовали дисциплины, требовали следить за весом, выполнять задания. С возрастом всё это объективно становится сложнее, но я всегда пытался объяснить, что тяжёлые времена, которые в спорте неизбежны, всегда лучше переживать со своим тренером хотя бы потому, что никто другой не знает тебя лучше. Тем более что всегда можно построить работу так, чтобы человек держался на плаву.

Просто, когда речь идёт о несовершеннолетних спортсменах, всё решают родители. Которым зачастую кажется, что переход снимет все проблемы.

— Вы как-то сказали: «Каждый родитель хочет для своего ребенка лучшего». Уверены, что это так?

— Думаю, да. Просто не все отдают себе отчет в том, насколько те или иные желания разумны.

— Неужели вам не приходилось сталкиваться с ситуацией, когда родитель откровенно хочет лучшего не для ребёнка, а для себя? Видит в ребенке возможность изменить свою собственную жизнь.

— Наверное, такое тоже есть. Но я с подобным не сталкивался.

— Откуда, кстати, взялось убеждение, что на коньки детей надо ставить в три-четыре года? Вырабатывает ли это какие-то качества, которые невозможно приобрести, если ребенок начал кататься в семь?

— Это, скорее, вопрос возможностей. Почему не встать на коньки в три года, если есть такая возможность? Заодно можно увидеть, как ребенок реагирует на это занятие. Многие сейчас говорят в интервью: мама привела, я увидела лёд, посмотрела, как дети по нему топают, мне понравилось. Если ребёнку совсем не дано кататься, это видно сразу. Есть дети, которые доходят до четверных прыжков, хотя им тоже не так много дано от природы и приходится работать гораздо больше, чем тем, кому дано. Но и те, и другие имеют право на жизнь. Более того, зачастую чемпионами становятся как раз те, кто не слишком талантлив, но у кого больше терпения, желания работать, добиваться цели.

Бывает и другая история. Когда родители понимают, что ребёнок скорее всего не станет олимпийским чемпионом, но хотят, чтобы он продолжал заниматься спортом. Почему не тренировать таких детей? Они кайфуют от работы, родители не рвут на себе волосы из-за неудач, счастливы, что дети при деле, дисциплинированы, понимают, что такое ответственность, не попадут в плохую компанию. Чем не повод, чтобы заниматься?

— В свое время, вы поменяли гражданство, с тем чтобы иметь возможность выступать в чемпионатах мира и Олимпийских Играх. Что такие соревнования способны дать человеку, не имеющему шанса выиграть?

— Это определенный опыт. Допустим, я сейчас тренирую детей и могу им рассказать, что такое Олимпийские Игры с позиции человека, который на них был. Могу описать, как выглядит Олимпийская деревня, насколько это интересно, насколько это другой мир. То есть это не более чем информация, которую я могу передать дальше.

— У вас бывает сожаление, когда тот или иной яркий фигурист уходит из спорта?

— Конечно, бывает. Каждый раз ведь думаешь: вот, Аня Щербакова, к примеру, могла кататься дальше? Чего не кататься-то? Ничего ведь по большому счёту не изменилось. Но, видимо, человек слишком сильно устал от фигурного катания.

— В этом плане лично мне жаль, что из спорта ушла Саша Трусова. Думаю, она могла бы сохранить если не все свои прыжки, то большую их часть. Не говоря уже о том, что присутствие такой спортсменки в российском одиночном катании могло бы сослужить очень неплохую службу виду спорта в целом.

— Оно уже эту службу сослужило. Уже все понимают, что без четверных прыжков жизни в фигурном катании в общем-то нет. Хотя конечно же с поднятием возраста ситуация может измениться.

— В свое время, я довольно много общалась с Леонидом Моисеевичем Райциным, который был убеждён, что пятерные прыжки в фигурном катании — это совершенно реальная история.

— Реальная.

— Наверное, то же самое можно сказать о четверных прыжках во взрослом возрасте у женщин?

— Здесь основная сложность в том, что пубертат все проходят по-разному. Кого-то разносит так, что и кататься-то становится сложно, не то, что прыгать четверной. А кто-то проходит этот период спокойно. Ведь даже Лиза Туктамышева, которой мы сейчас так восхищаемся, была вынуждена пропустить какое-то время, когда попала в сложный период. Она не каталась, не выступала в соревнованиях, занималась собой, встречалась с друзьями, жила нормальной жизнью. Стало полегче, она вернулась. И начала с каждый годом постепенно набирать кондиции. Не было такого, чтобы человек вышел на лёд и сразу — хоп, и тройной аксель.

Это я к тому, что всем нам с поднятием возраста придётся проходить через сложный период работы. Поэтому уже сейчас я стараюсь объяснять своим спортсменам, что не нужно этого бояться. Даже если придётся временно отказаться от сложных прыжков, мы заполним этот вакуум какой-то другой работой, переживем это время, причём, вместе. Найдем для этого какой-то правильный путь.

— На протяжении вот уже второго сезона мы беспрерывно обсуждаем, как много теряют спортсмены, не имея возможности выступать на международных соревнованиях. А что в этой ситуации теряет тренер?

— Мне кажется, фигурному катанию сейчас грех жаловаться, на самом деле. Да, нас убрали с мировой арены, но внутри страны российское фигурное катание переживает максимальный подъём. Это спорт номер один, его транслирует Первый канал, у нас огромное количество всевозможных соревнований, куча спортсменов, все пристроены, все заняты делом. Возможно, та же Тутберидзе со своим штабом что-то потеряли, не имея возможности выезжать на Олимпиады, на чемпионаты мира, но лично я не потерял ничего. Как, думаю, и многие другие тренеры моего формата.

— А у родителей, тех, кто только начинает кататься, азарт увидеть ребёнка чемпионом не уменьшился?

— Я не занимаюсь просмотром детей, хотя слышал, что в ЦСКА, в прошлом году набор был намного больше, чем в этом. С другой стороны, как меня это волнует? Наверное, никак. Есть спортсмены, есть работа. И даже если кто-то уйдет, значит, придут другие.