Фото © Александр Вильф

Теннисные корты в одном из уединенных парков в центре Москвы. Ворота на замке, но на звонок тут же отзывается охранник. Узнав о цели визита, сообщает: «Костомарова пока нет, но тренер его дочери уже на месте. Значит, скоро подъедут».

В назначенное время со стороны калитки появляется знакомый силуэт. Еще через пару минут мы с Романом устраиваемся на залитой солнцем лавочке, и я включаю диктофон.

— Пока ждала встречи, вспоминала ваше звёздное поколение. Женя Плющенко создал собственную Академию, строит катки. Антон Сихарулидзе ушёл в бизнес и возглавил федерацию фигурного катания. Ира Слуцкая баллотируется в Думу. Илья Авербух продюсирует множество проектов и ставит программы, Саша Жулин по-прежнему на тренерской скамейке, готовит танцевальные пары. Какая-то из этих сфер способна привлечь вас настолько, чтобы превратиться в профессию? 

— Честно говоря, я никогда не стремился встать у руля и быть тренером. Слишком хорошо знаю, что это такое. Это колоссальная работа, очень трудная, требующая огромного терпения — изо дня в день с утра до вечера, по многу часов долбить, долбить одно и то же. А, кроме того, даже если удаётся сделать большой результат, все равно главным действующим лицом остаётся спортсмен. Ты же постоянно в его тени.

— Вам важно быть на виду?

— Ну, конечно, если столько сил на это тратишь. Ставишь перед собой цели, добиваешься их. Тут хочешь не хочешь, будешь на виду. Быть продюсером собственных шоу, как Авербух, тоже не всем дано. У Ильи всегда имелась невероятная творческая жилка, даже когда он выступал сам.

— Огромному количеству людей, и вам с Оксаной в том числе, Авербух дал очень интересную профессиональную жизнь, возможность кататься и оставаться на виду даже после ухода из спорта. Но ведь, наверняка, в глубине души каждый из вас отдаёт себе отчет, что это не бесконечная история.

— Конечно. К тому же у меня она точно займет более короткое время.

— Поэтому и спросила о планах на будущее. Знаю, что некоторые предложения на этот счёт вам поступали и продолжают поступать.

— Это так. Просто сам я вообще не хочу как-то форсировать ситуацию. Мы как-то обсуждали это дома с Оксаной, и она мне сказала: «Никуда не торопись. Наслаждайся сегодняшним днем, получай удовольствие от жизни, смотри, как растут твои дети». И вы знаете, это получается. Позанимался — чувствую удовлетворение после тренировки. То есть, какое-то внутреннее спокойствие ко мне приходит. А вот когда начинаю думать о чем-то далеко идущем, строить в голове какие-то планы, это сразу вызывает внутренний протест: я что, мало в своей спортивной жизни напрягался, пахал, шел к чему-то, добивался этой цели? Честно вам признаюсь: никогда не мечтал о том, чтобы по окончанию карьеры, продолжать себя истязать. А уж тем более сейчас.

— Ваша история показала, насколько бессмысленными могут быть любые планы. И насколько быстро они могут быть оборваны, разрушены…

— Абсолютно точно, абсолютно. Конечно же, предложения есть самые разные. Пойти в политику, помогать людям, таким же как я сам, справляться с организационными и бытовыми проблемами, основать свой фонд, наконец. Возможно, спустя какое-то время я что-то из этого реализую. Но сейчас просто не готов.

— При этом вы достаточно много встречаетесь с людьми, участвуете в стендап-мероприятиях. Это вынужденная необходимость?

— Почему нет, если есть востребованность? Я быстро понял, что мне многому надо учиться. Даже в плане разговорной речи. Хотя ничего сверхъестественного я не рассказываю. Людям интересно, как я добился успеха в спорте, как столкнулся в последующем с болезнью, как выкарабкивался с этого дна. И сколько для этого надо сил. Каждый раз мне задают очень много вопросов. Конечно же, это гораздо проще, чем рассказывать про космические корабли.

— Ожидали, что вы способны настолько сильно влиять на людей, чувствовать себя им полезным? Ведь это тоже новый для вас опыт.

— Раньше меня никуда не приглашали. Ну да, мы могли в нашем внутреннем кругу пообщаться с фигуристами и тренерами, поделиться собственным опытом. Но так чтобы час, а то и больше, разговаривать со сцены с абсолютно незнакомыми людьми из других сфер, такого не случалось. Одна из последних таких встреч была в медицинском университете в Томске. Я увидел, что любопытен людям не только, как олимпийский чемпион, но и как пациент. Им интересно было послушать, что я думаю о докторах, в окружении которых долгое время провел в больнице. Что для меня было важно, что нет.

— С точки зрения медицины, вы действительно уникальный для врачей экспонат.

— Ну вот в Томске реально был полный зал. Когда я начал рассказывать о том, что со мной происходило, что пережили мои близкие, жена, дети, и особенно мама, многие женщины плакали. То есть, всех цепляет эта история. Конечно, раньше такого внимания не было. Даже когда ты олимпийский чемпион, через полгода после Игр тебя по любому забудут, это нормально.

— Не думали о том, чтобы написать автобиографическую книгу?

— Такие предложения тоже поступали. Но мне гораздо интереснее другой жанр. Мы уже сделали документальный фильм. Сейчас в планах — снять художественный.

— С вами в главной роли?

— Нет, играть перед камерой я не планирую. Возможно, буду помогать писать сценарий, подсказывать какие-то такие профессиональные вещи, участвовать в подборе актеров.

— После трагедии, которая случилась с вами, я часто вспоминала интервью, где вы рассказывали, как в роли наркодилера снимались в боевике «Близкий враг», и где по сценарию вас убивали. Знаю, что многие профессиональные актёры стараются избегать подобных сюжетов чисто из суеверия.

— Ну да, наверное, отчасти какое-то суеверие срабатывает, в этом плане. Но сколько актеров делает это, оставаясь живыми и здоровыми. И уж точно никто конечности не теряет.  

— В кино вы в своё время попали, благодаря «Ледниковому периоду». Остаться в этом проекте постановщиком вам было бы интересно?

— Илья предлагал мне самые разные варианты. В том числе — помогать ему работать над постановками. Для меня это сейчас слишком большая нагрузка и достаточно большой труд. Наверное, я мог бы заниматься чем-то подобным без коньков, но это гораздо труднее дается, чем когда сам выходил на лед, и мог что-то показать. Ну и буду честен: с учётом того, сколько сил может потребовать такая работа, финансово она совсем не будет окупать себя.

— Для вас было принципиальным снова встать на коньки?

— Не сказать, что я сильно в это верил. Когда ещё в больнице заново учился делать шаги на полу, в ступор просто входил. Это было ужасно больно, все занятия проходили со слезами на глазах, потому что ходить приходилось совсем не на тех частях тела, которые предназначены для этого.  

— Чем вы себя мотивировали в этом состоянии?

— Тем, что лежать в кровати овощем гораздо хуже. А я долго пролежал. Плюс — полная зависимость от окружающих тебя людей. Я никогда не любил быть от кого-то зависимым, всегда стремился к самостоятельности, абсолютно во всем. А тут ты не можешь толком двигаться, не можешь элементарно сходить в туалет, умыться. Это ужасные ощущения. Особенно для мужика. Поэтому, когда получается самостоятельно сделать хотя бы несколько шагов, какую-то уверенность в себе приобретаешь.    

— Четырёхкратный олимпийский чемпион Александр Попов, которого в 1996-м тяжело ранили в Москве, как-то признался, что для него было принципиальным вернуться в плавание. Потому что вернуть себе психологическую уверенность, перестать чувствовать себя инвалидом он мог только через свой вид спорта.

— Абсолютно его понимаю. Я, наверное, где-то проронил словами нечто похожее. Когда проходил реабилитацию на протезах, уже ходил по лестнице, велосипед крутил, где-то сказанул: мол, еще и на коньки встану. Это сразу все подхватили.

— Ну а как ещё можно было вас поддержать в тот момент?  

— Наиболее сильно меня тогда мотивировало, что я ответственен за свои слова, раз уж их произнёс. Понимал, что с учётом темпа, с которым я осваивал протезы, все реально ждут от меня очередного шага. Так что я просто был вынужден его сделать.

— Где это произошло первый раз?

— В Сочи. Когда мы были на гастролях у Авербуха, он специально для нас с Оксаной сделал номер «Письма любви», где я выходил на лёд в кроссовках. С собой я привез старые коньки, в которых раньше катался. Вот и попробовал в один из дней их надеть. Для начала выяснилось, что влезть с протезами в свои стандартные ботинки почти невозможно. Нога-то уже не эластичная. В первый раз этот процесс занял у нас с Максом Стависким минут 30. После того, как справились, идти на лёд было реально страшно, потому что я вообще не чувствовал баланса.

— Отчаянный вы человек.

— Сначала держался за бортик. Потом потихонечку попытался ходить по льду, просто переставляя ноги. Как маленький ребенок, который раз первый раз выпустили на лед с пингвином. Макс с Ильёй с двух сторон меня держали, пытаясь что-то подсказывать: типа — попробуй почувствовать, как работают мышцы. Я даже почти обиделся: мол, чего вы со мной общаетесь, будто я вообще никогда в жизни не катался? Что я, звезда из шоу-бизнеса на льду, или кто?

— Я запомнила слова Жулина, сказанные в документальном фильме: «Не понимаю, как Рома катается, потому что за катание отвечает голеностоп, которого нет».

— Поначалу я очень боялся упасть, потому что без рук тебе не на что падать, разве что на локти. То есть, нечем даже как-то подстраховать себя. Именно тогда я вдруг реально понял, какой дикий страх испытывают те, кто приходил к нам на проект, , вообще не умея кататься. Даже жалко их стало.

— Но сейчас-то вы держитесь на коньках вполне уверенно.

— Всё, что тренируется, то развивается. Понятно, что сразу ничего не сделать. Но я довольно быстро начал чувствовать механику движений. Поначалу меня сильно бросало вперед. Голеностоп протеза — он гнется, но назад не вытягивается. Я могу опереться на пятку, потому что конек-то за счёт своей длины дает упор, и я вроде как не падаю назад. То есть, это я способен контролировать. Но впереди зубец, который в любой момент может воткнуться в лёд, и я полечу на нос. Постепенно этот баланс я тоже научился находить.

Плюс понял, что каждый раз мучаться, засовывая протез в ботинок и потом его оттуда вытаскивая, не вариант. Позвонил в магазин «Фигурист», попросил заказать для меня ботинки на размер больше. Мне всё сделали, за что огромное спасибо. Длина конька, естественно, тоже увеличилась. 

— То есть, опора стала более устойчивой?

— Да. Это была большая радость. Уже на второй тренировке я оттолкнулся от борта и попробовал на двух ногах изобразить «змейку». Как на лыжах, перенося вес с одной ноги на другую. И только на седьмой или восьмой тренировке мы с Оксаной начали пробовать скользить, держась за руки.

— Сольные кросс-роллы освоили позже?

— Откровенно говоря, Саша Жулин просто взял меня на слабо. Типа — а слабо такое сделать? Я отвечаю: подожди-ка, совсем забыл про этот элемент. Жулин даже перепугался: стой, я же пошутил, пошутил. Но я уже упёрся. И всё каким-то удивительным образом получилось. Сейчас это прямо мой любимый элемент.

— А кросс-роллы на ход назад?

— Нереально. Назад я делаю беговые шаги в одну сторону. Назад ехать вообще трудно, потому что нет ахилла, который держит корпус, не позволяя ему сваливаться на зубец. Ловишь баланс, чтобы ехать на середине конька, но порой всё равно бросает на спину. А сходу полететь на спину совсем неприятно.  

— Сейчас вы продолжаете приходить на каток?

— В Москве такой возможности в силу разных причин почти нет. Но в июле у нас будут гастроли в Сочи, и мы с Оксаной серьёзно настроены на то, чтобы сделать новый совместный номер. У меня уже появился набор элементиков, которые позволяют придумать что-то большее. Нужно только найти хорошее музыкальное сопровождение. Понятно же, что под Майкла Джексона я уже на льду не станцую.

— Постановки для своих шоу — это полностью епархия Авербуха?

— Он пока поставил нам с Оксаной только один номер. Вообще Илья от меня хочет каких-то нереальных вещей порой. Вроде как восторгается тем, что я научился делать на таких ногах, и в то же время, постоянно подталкивает: а давай здесь вот так проедем. Но я же чувствую свой потолок, понимаю, что скатать сольный номер на три минуты для меня нереально.

— Вы уже сделали массу всего, что было абсолютно нереально.

— Поэтому сейчас мой следующий шаг — сделать что-то новое, чуть-чуть продвинуться вперед. Поддержки я делать не могу. Не могу даже просто сделать какую-то элементарную провозку. Самому стыдно от этого становится.

— А вращаться пробовали?

— На двух ногах — да. Ещё «троечку» могу сделать, это уже великое чудо. С хода назад на ход вперед переходить пока страшновато. Порой падаю.  

— За тем, что происходит сейчас в фигурном катании, следите?

— Понятно, что знаю про четверной аксель Ильи Малинина и ловлю себя на том, что точно так же мы в своё время поражались прыжкам Лёши Ягудина и Жени Плющенко. Таких людей в спорте ты не можешь не заметить. Другой вопрос, что тогда это казалось реальным пределом физических возможностей человека. Что такие прыжки вообще невозможно, скрутить, не сломав себе ноги. Сейчас же все так легко это делают… Либо техника стала иной, либо более грамотное обучение с самого детства идёт. Такие вещи мне реально интересны. А вот соревнования в целом — не слишком. Особенно в российских танцах. Там заведомо знаешь, кто посильнее, кто послабее.

— Есть какой-то вид спорта, за которым вы реально следите, болеете, интересуетесь? Ведь те же теннисисты прекрасно играют в международных турнирах, несмотря на санкции.

— Как раз хотел сказать, что всегда любил большой теннис, обожал просто. Сейчас смотрю все турниры Большого шлема. Стараюсь, во всяком случае, не пропускать трансляции.

— Когда смотрите, пытаетесь мысленно вписать в этот антураж собственную дочь?

— Ну, конечно, в глубине души такие мысли присутствуют.

— Насколько Настя способна, на ваш профессиональный взгляд, добиться в теннисе большого результата?

— Я в этом виде спорта не так хорошо ориентируюсь, как в фигурном катании, но у Насти однозначно есть все данные, чтобы играть на высоком уровне. Прежде всего это техника. В любом виде спорта, наверное, без техники никуда. Либо ты должен быть машиной в плане физики и выносливости, силищей обладать неимоверной. Плюс, как и везде, в теннисе очень важна голова, моральная устойчивость. Чтобы ты не просто всё умел, но был способен использовать все свои наработки и навыки в конкретный момент, в конкретном матче, с конкретным соперником.

— Вам нравится, как у дочки в этом плане работает голова?

— Пока что нет. Нравится только её техника. Настя пока не так часто выступает, но я вижу, что в турнирах она быстро ломается. Ей порой не хватает терпения, внутренней выносливости. Понятно, что всё это придет со временем, когда организм научится автоматически выполнять те задачи, которые необходимо выполнять во время игры. Всё-таки моральная устойчивость, как и уверенность в себе, очень сильно зависит от того, что ты сумел наработать в тренировках.

— Тот ролик, что вы выкладывали в сеть, где у вас ракетка из руки вылетает, это чисто рекламное мероприятие, или реально пытались научиться играть с протезом?

— Несколько раз пробовал и очень хотел вернуться на корт. Даже с Кареном Хачановым удалось постучать немножко после турнира в Петербурге. Но, к сожалению, я быстро понял, что затея нереальна. Бионический протез — это достаточно дорогая конструкция, и очень хрупкая, к тому же. Он больше подходит для эстетического использования, и уж точно не для таких грубых вещей, как игра в теннис. Все-таки, теннисисту кисть нужна, пальцы. Тут же тонкие механизмы, которые от чрезмерной нагрузки могут просто поотваливаться, поломаться, погнуться. А протез под два миллиона стоит. Ну и зачем это надо? Я пробовал привязывать ракетку эластичным бинтом, изолентой, но если мячик не попадает в центр, она просто прокручивается, перестаёт держаться. Хотя какое-то свое самолюбие я потешил.

— Есть же специальные протезы, с хватом под теннисную ракетку.

— Я не настолько теннисист. Плюс — играя в теннис, невозможно избежать болезненных ощущений внутри протеза. Чем сильнее удар мяча об ракетку, тем более серьёзная нагрузка ложится на кость предплечья.

То же самое с бегом. Я всегда любил бегать, мне нравилось себя нагружать, чтобы продолжать держать себя в форме, даже к триатлону всерьёз приглядывался. Но я не настолько этим одержим, чтобы заказывать специальные протезы для ног, подобно тем, что были у Оскара Писториуса и позволяли не только бегать, но и прыгать. Я могу крутить велосипед, соответственно, функционально себя там изматываю. Вообще люблю работать до хорошего пота, чтобы дышать было тяжело, чтобы мотор работал. Он меня, собственно, и спас во время болезни.

Ещё могу пользоваться элипсоидом, но это трудней, потому что баланс нужно держать руками. Иногда для разнообразия встаю на тренажёр, бегу километр или два легкой трусцой. Но, опять же, слишком ударной получается нагрузка на протез. Страдает нога, кости, колени. И все это очень болезненные ощущения.

— Сноуборд тоже был из разряда «потешить самолюбие»?  

— Конечно. Я не просто встал на сноуборд, но сделал это в компании нашего прославленного чемпиона из Америки, двукратного олимпийского чемпиона Вика Уайлда.

— Слушаю вас и реально не понимаю, каким образом вы сумели всё это преодолеть. Когда любое, даже самое незначительное движение поначалу вызывает испарину.

— Я мучился в больнице, очень мучился. Когда начал заниматься, не мог даже просто поднять руку, лёжа на кровати. Даже когда каким-то нечеловеческим усилием её поднимал, рука просто падала, словно весит 100 килограмм. Я попросил принести в палату зеркало, чтобы, не вставая с кровати, можно было перед этим зеркалом заниматься. Мне казалось, что таким образом у меня будет возможность видеть хоть какой-то собственный прогресс. Но видел я там только бессильного урода, который из этого зеркала на меня смотрит. Занимался и плакал. Оксана уже видеть это не могла, постоянно предлагала: «Давай уберу зеркало?». Но я отказывался наотрез. Понимал, что мне нужно пройти и через это тоже.

— В какой момент картинка стала меняться?

— Мне и сейчас она не нравится, если честно. Но сейчас по крайней мере я подхожу к зеркалу сам, а не меня подкатывают на инвалидном кресле.
Смешно вспоминать, но, пока я лежал в больнице на спине, как черепаха, все, кто заходил ко мне в палату, казались великанами — доктора, медсёстры. А когда все-таки встал на протезы, поразился, какой я всё-таки здоровый по сравнению с ними, пусть и пошатываюсь. Опять же, это добавило мотивации двигаться, тренироваться.

— Ваш нынешний круг общения — это люди из фигурного катания, или совсем из других сфер?

— Круг общения расширился, конечно. В нём по любому остались люди из прежней жизни, друзья, рядом с которыми я почти всю жизнь провел.

— Так может быть со временем вернуться в свой вид спорта каким-нибудь большим боссом?

— Не хочу. Хочу с наименьшими моральными и физическими затратами заниматься тем, что мне нравится. Достаточно зарабатывать, чтобы обеспечивать свою семью, помогать расти детям, и, возможно, добиться чего-то такого, на что я не способен сейчас.

— Бионический протез для руки вы приобретали в частном порядке, или помогло государство?

— Государство, в этом плане, сильно помогает, есть такая опция. Хотя волокиты, как обычно, хватает. Сначала оформляешь все необходимые документы, берешь кредит, покупаешь протез за свой счет, и только потом, в течение нескольких месяцев, государство эти траты компенсирует. Всем этим занималась Оксана, и ей реально надо памятник поставить, за всё что она для меня сделала и продолжает делать.

— Многие, знаю, ожидали, что после выхода из больницы вы объявите какой-то сбор, чтобы справиться с расходами. А потом я услышала, что вы с Оксаной категорически против этого.

— Я достаточно много лет работал, и много зарабатывал. Поэтому посчитал правильным самостоятельно всё оплачивать.

— Но вы с Оксаной хотя бы обсуждали, что станете делать, если деньги закончатся?  

— Вы знаете, есть много людей, которые предлагают свою помощь. А есть такие, кто осуществляет эту помощь, вообще ни о чём не спрашивая. Таких людей было немало. Например, крестный Ивана Скобрева из Хабаровска, взрослый человек, которому уже за 70, без каких-либо разговоров просто взял и перевел деньги. Я пытался отказываться, говорил: «Ничего не надо, Владимир Иванович, пожалуйста. У меня всё есть, мы всё оплатим». Он же сказал: «Пожалуйста, ничего не надо объяснять. Я просто хочу помочь. Дайте мне такую возможность. Мне это будет приятно».

Многие помогали просто делом. Та же Таня Навка, огромное ей спасибо. То, что я почти сразу оказался в больнице в Коммунарке, это, конечно, её заслуга. Возможно, меня могли бы по каким-то другим каналам перевести в более или менее приличную больницу, чтобы лечить и спасти, но Татьяна, как и много других людей, были подключены к этому. Поэтому, конечно, я безмерно им благодарен. Если бы я не имел возможности как-то сам помочь себе в финансовом плане, наверное, пришлось бы обратиться куда-то. Но сам я просить никогда не умел. Чисто психологически для меня это было бы унизительно.

— Прекрасно вас понимаю. Когда сама почти без денег поехала в первую рабочую командировку за рубеж, мне казалось стыдным выпить даже чашку кофе за чужой счёт. Казалось, на лбу написано, что у меня нет денег.  

— Мы все с этим столкнулись, катаясь в Америке, когда уехали туда тренироваться. Когда тебе платят 150 долларов в месяц, и ты на эти деньги каким-то образом должен прожить, оплачивая свою еду, проживание. А ты молодой, тебе 21 год. В этом возрасте многие одиночники уже были богачами в сравнении с нами, Олимпиады выигрывали. А у тебя твоя спортивная лесенка еще даже в гору не пошла, ты на девятых-десятых местах. Всё, что зарабатываешь, почти сразу отдаешь за долги, которые образовались в начале сезона. И так живешь лет пять, из года в год. Собственную нищету было очень больно осознавать. Думал даже: ну почему я так поздно пришел в фигурное катание? Почему не в одиночное попал? Почему?

— Расписанием вашей нынешней жизни занимаетесь только вы с Оксаной, или существует какая-то команда, которая помогает организовывать те же публичные выступления?

— Есть человек, которого, наверное, можно назвать моим агентом. Он в своё время очень мне помог, подсказал не совершать некоторые ошибки, которые я мог сделать, потому что никогда прежде с этим не сталкивался.

— Например?

— Ну, когда только вышел из больницы, мне поступало много различных предложений. Пойти на ту или иную передачу, сняться где-то. За это вроде как даже предлагали хорошие деньги, но не факт, что какие-то мероприятия не оказались бы сомнительными в плане репутации. Я всегда был достаточно общительным, мог запросто подойти к любому человеку, но одно дело, когда это происходит в обычной жизни, и совсем другое, когда появляешься в том или ином публичном пространстве, да ещё в определённой компании. Не всегда это может оказаться в плюс. Именно от этого человек меня предостерег. И как-то постепенно мы начали вместе работать. Всё, что касается фигурного катания и нашего с Авербухом сотрудничества — это отдельная тема, в которой мы с Оксаной так или иначе существуем давно и обо всём можем договориться напрямую с Ильёй. А вот публичными выступлениями, встречами, и прочими проектами, не связанными со спортом, занимается агент.

— Бывают предложения, от которых вы по каким-то причинам отказываетесь?

— Ну мне-то они поступают уже в отфильтрованном виде. Моя активность в этом плане далеко не всегда носит коммерческий характер, кстати. Довольно часто я встречаюсь с людьми только потому, что они мне интересны в плане дальнейших контактов, мотивационных лекций, или просто, как личности.  

— Самое неожиданное знакомство, которое случалось в ходе этих встреч, вспомните?

— Меня в этом отношении трудно чем-то удивить. Даже с президентом страны неоднократно встречались, пусть это было очень давно. Если рассуждать абстрактно, хотел бы встретиться с Роджером Федерером. Хотел бы увидеть Майкла Джордана. В моём понимании это величайшие люди, просто небожители. Сейчас периодически пересекаюсь со многими известными людьми из политических структур, из спорта. На днях был МХАТе, где мне прямо на сцене вручали специальную премию. Там фактически весь кинематографический бомонд был представлен — режиссеры, актеры.

— Каково это — смотреть не из зрительного зала на сцену, а со сцены в зрительный зал?

— Когда мы снимали для документального фильма сцену в Большом театре, я на сцене не был, занавес не открывали, видимо, монтировали какие-то декорации, судя по звукам. Но то, что по нашему желанию в фактически пустом зале плавно включали огромную люстру на потолке, и так же плавно её выключали, было впечатляюще. А вот во МХАТе я на сцену поднимался, да.

— Когда выходишь на лёд при полном зале, схожее ощущение?

— Прямо вот один в один. Пока сидел в зале, думал: сколько же артистов уже вышло, все же умеют говорить чётко, грамотно. Чувствуется, что не первый раз в отличие от меня это делают, что это их родная стихия. Дико волновался. А сам вышел — и куда-то всё волнение ушло. Какие-то очень правильные ощущения появились, как это бывало на льду: ты один, кругом зрители, все на тебя смотрят, и это доставляет колоссальное удовольствие.

2024 год

• Наверх
• Вернуться к оглавлению раздела