Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Двукратная чемпионка мира среди юниоров и призёр взрослого финала Гран-при Александра Трусова — сверхмотивированная фигуристка. Такое мнение в интервью RT высказал тренер Рафаэль Арутюнян. По его словам, работать с такими личностями непросто, так как они всегда ставят перед собой очень амбициозные задачи. Наставник двукратного чемпиона мира Нэйтана Чена также объяснил, почему для иностранных специалистов брать в группу россиян — большой риск, категорически отказался считать переходы спортсменов предательством и рассказал, как в условиях пандемии он строит работу со своими подопечными.

— Когда стало известно, что Александра Трусова приняла решение уйти из группы Этери Тутберидзе, вы сказали, что российские атлеты очень зависимы от созданных для них условий, и любой шаг, сделанный ими в ту или иную сторону расценивается, как побег. Расшифруете, что имели в виду?

— Нужно просто понимать, что все российские спортсмены, и речь здесь не только о Трусовой, не выросли сами по себе. В них вкладывали свой труд, свои финансы, определённые организации и определённые люди, поэтому любые переходы и уходы в России и воспринимаются настолько болезненно. Иностранные тренеры, как мне кажется, далеко не всегда это осознают. Думают: вот пришёл к ним спортсмен из России, они его могут взять и продолжать работать точно так же, как работают с любым другим фигуристом. Я, хоть и живу много лет в Америке и считаюсь американским тренером, эту специфику понимаю очень хорошо. Считаю, что любые переходы российских фигуристов должны прежде всего досконально согласовываться и с бывшими тренерами, и, тем более, с руководством национальной федерации фигурного катания. Нельзя просто так оторваться от прежней жизни и уйти в новую, это просто нереально. Это не та ситуация, когда спортсмен сам за себя много лет платил, сам выбирал себе тренера, параллельно нанимал других специалистов по своему усмотрению, которые тоже как-то принимали участие в тренировочном процессе, а потом вдруг решил все поменять — и поменял, нанял новых людей за свои деньги. В России так быть не может. Там до сих пор многое держится на принципах и понятиях, заложенных еще в советские времена. Вот когда наши спортсмены начнут сами за всё платить, тогда они и будут делать, что хотят, понимаете? Хотя та же Этери Тутберидзе, как мне показалось, уже реагирует на уходы своих спортсменов не столь остро, как это было раньше.

— Спорное утверждение. Один из хореографов группы на днях дал интервью, в котором назвал переход Трусовой к Евгению Плющенко предательством, сравнив это с ударом ножом в спину, и заметил: «Когда человек предает, он перестает для нас существовать».

— Вот этого я вообще понять не могу. Почему же тогда никто из тренеров не сказал, что Трусова совершила предательство, когда ушла к Тутберидзе от своего предыдущено наставника Александра Волкова? Получается, что все те, кто приходит в группу от других специалистов, ни разу не предатели, но становятся таковыми, когда уходят? Это даже смешно. На мой взгляд, так нельзя. Берёте к себе спортсмена — скажите спасибо тому, кто его для вас подготовил. Уходят от вас — пожелайте удачи.

— Как только в России какая-то талантливая одиночница уходит от тренера, в качестве вероятного наставника тут же начинает звучать ваше имя. Вас как-то коснулась история с переходом Трусовой?

— Меня почти всегда касаются подобные истории. Спортсмены обращаются достаточно часто, в том числе спортсмены российские. Но с учетом всего того, о чем я уже сказал, от некоторых предложений я стараюсь сразу же откреститься, потому что не хочу с этим связываться. Когда я начинаю работать с тем или иным фигуристом, интересуюсь всем: как и где ребенок рос, к чему стремится, как привык тренироваться. Но если фигуриста-иностранца я в этом плане достаточно хорошо понимаю, то как постоянно работать с российским спортсменом, как и с его родителями, представляю себе не очень хорошо. Потому что они выросли в других условиях, где им бесплатно предоставлялся лёд, где была группа тренеров, которая возилась с ними с утра до вечера, как делал я сам, когда жил в России. А сейчас с тем же Нэйтаном Ченом я работаю на равных, мы с ним, скорее, партнеры.

— Но ведь и у вас был период достаточно конфликтного противостояния с семьей этого фигуриста, если не ошибаюсь.

— Был. При этом, как ни странно, я всегда прекрасно понимал позицию мамы Нэйтана. Она в свое время вложила очень много сил, чтобы сын стал настоящим фигуристом. На Западе не существует централизованной подготовки спортсменов, и ее отсутствие, согласитесь, должно компенсироваться чем-то другим. Оно и заменяется. В случае Нэйтана это оказалась мама, в случае с Мишель Кван — папа, ну и так далее. Поэтому я всегда старался уважительно относиться к тому, что мама Чена имеет свой взгляд на подготовку своего ребенка, пусть даже она и совершает при этом шаги, которые мне, как тренеру, не нравятся. Пришло время, и мама Чена сама сказала мне: «Ты сделал для него то, что не сумел бы сделать никто другой»

— Получается, все дело в тренерском терпении?

— Можно сказать и так. Я просто перетерпел какие-то вещи, и теперь взрослый, совершеннолетний парень, слушает меня, ловит каждое слово, выполняет все мои требования, но это не слепое подчинение, а отношения на каком-то совершенно ином уровне доверия и уважения друг к другу.

— Чену удалось решить вопросы, связанные с академотпуском в Йельском университете?

— Да, он буквально на днях сдал последний экзамен и сказал: всё, с учёбой закончили, теперь я могу полностью сфокусироваться на работе. Нэйтан уже вернулся в Калифорнию, снял квартиру и приступил к тренировкам. Сейчас я пытаюсь договориться, чтобы у нас с ним был на катке свой отдельный лёд, когда каток откроется. У нас и без этого неплохие условия, по пять-шесть человек на льду, но иногда хочется иметь возможность поработать отдельно, как говорят в Америке — face of face. Хочется сделать что-то по-настоящему хорошее, превратить Чена в фигуриста высшего класса.

— Применительно к человеку, который выиграл все высшие титулы, кроме олимпийского, звучит интересно...

— Понимаю вашу иронию, но многие вещи можно сделать лучше во всех аспектах. Не так давно я разговаривал на эту тему с Нэйтаном и честно сказал, что мне много что в его катании не нравится.

— И какова была реакция?

— Он ответил: «Мне тоже». Соответственно, мы много чем планируем заниматься. Пойти в какие-то школы танца, попробовать новые программы, какой-нибудь новый элемент придумать, пойти на повышение общей сложности. Мы очень внимательно просмотрели все выступления Нэйтана на двух последних чемпионатах мира, и пришли к заключению, что второй из этих турниров получился более слабым, нежели первый. Хотя вообще-то человек выиграл.

— Хочу снова вернуться к теме Трусовой, поскольку своим фантастическим стремлением к сложности она сильно напоминает мне вашего ученика. После того, как Саша ушла к Евгению Плющенко, сразу несколько специалистов высказали мнение, что, несмотря на владение четырьмя различными четверными прыжками, у этой фигуристки имеется огромное количество минусов: хромает скольжение, техника вращений...

— Напомните мне, какой была Трусова во взрослом Финале Гран-при?

— То есть я правильно понимаю, что мы сейчас говорим о том, что девочка стала третьей в Финале Гран-при, а потом, когда решила сменить тренера, у нее вдруг всё начало хромать?

— Согласитесь, когда у фигуриста в программе такое количество четверных, и это не Нейтан Чен, программа превращается в езду от прыжка к прыжку. Вы ведь и сами не раз говорили о том, что, когда постановка перенасыщена прыжками, на всё остальное впросто не остаётся времени.

— Это так, но давайте рассуждать логически: вы создали некую систему ценностей, заплатили за это, спортсмен все ваши требования выполнил, стал третим, а теперь мы начинаем говорить, что он катается как-то не так? Ну так добейтесь изменения существующей системы. Но я не понимаю, когда кто-то берется критиковать спортсмена за то, что он играет по правилам, которые ему предложены.

— Если бы вы оказались на месте нынешнего тренера Трусовой, стали бы придумывать, как сохранить пять четверных прыжков в произвольной программе, или попытались бы убедить спортсменку в том, что в её же интересах сделать программу более простой?

— Дело в том, что даже если Саша оставит в программе не пять четверных, а три — это уже много для девочки, тем более, когда знаешь, что с возрастом все девочки начинают прыгать меньше. Я стопроцентно убеждён, что удержать такое количество четверных Саше будет очень сложно. Поэтому надо заниматься катанием, надо заниматься совершенствованием техники, совершенствованием скольжения, вращений и той же техники прыжков, даже если человек прекрасно умеет прыгать. Когда ты этим не занимаешься каждый день, навыки очень быстро начинают уходить. Тот же Нэйтан умеет прыгать все четверные, кроме акселя — но он каждый день работает над техникой прыжков.

— Когда Трусова стала третьей в финале Гран-при, предварительно выиграв оба своих этапа, а затем отобралась на чемпионате России на главные старты, мама одной из спортсменок группы Тутберидзе сказала мне следующее: «Саша сумела преодолеть колоссальный психологический барьер, и ее тренеры, благодаря ей — тоже. Она —первый ребёнок, кто по собственной инициативе пошёл на четверной прыжок, только потому, что очень этого хочет. Всем остальным прыгать четверные довольно долго запрещали, потому что тренеры боялись травм. Трусова же начала прыгать первый четверной ещё ребёнком, и только потом вслед за ней это стали пробовать все остальные».

— Эта мотивация и сыграла роль — не знаю уж, сама Саша была настолько мотивирована, или ее родители, но она хотела делать пять четверных прыжков в программе, и сделала это. В принципе, Нэйтан в свое время вел себя точно так же: я хочу — я буду! Ну, и мама хотела этого, а я хоть и пытался как-то сдерживать совсем неоправданный риск, но понимал, что прогресс есть прогресс, и ничего против этого не поделаешь. Другой вопрос, что, опять-таки, надо уметь всё взвешивать. Тактику в нашем виде спорта никто не отменял, как и в футболе, где все так или иначе умеют играть на разных позициях, все хорошо бегают, но не все при этом идут в нападение. Если бы та же Трусова, или тот же Нэйтан в своё время были более профессиональны, как атлеты, наверное, они согласились бы с тем, что в некоторых ситуациях следует использовать тактику: сегодня два прыжка, завтра три, и так далее. Но они оба просто супермотивированные люди, которые не оглядываясь прут вперед и ничего с этим не сделаешь. Значит, тренеру остается просто встать рядом и всеми силами помогать.

— Насколько на ваш взгляд техника Трусовой позволяет ей развиваться в прыжковом плане дальше?

— У неё, кстати, неплохая техника. Не сказать, что всё прямо супер, но Саша вполне нормально прыгает, видно, что с ней можно работать, видно, что она сама по себе очень «рабочий» человек, очень мотивирована, хочет много прыгать. Это очень благодатная почва для тренера.

— Как профессиональная спортсменка, я понимаю и другую вещь: если девочки из «Хрустального» на официальных тренировках главного старта делают по пятьдесят прыжков за сорок минут, значит, в обычных тренировках они прыгают намного больше, и мышечная память у них выработана гораздо сильнее, чем у тех, кто прыгает не столь интенсивно. В таких случаях переучить спортсмена по мере его взросления и даже просто исправить какие-то технические огрехи становится невероятно сложной задачей.

— Согласен. Приведу простую статистику: сто прыжков на одной тренировке — это двести прыжков в день, 1200 прыжков в неделю, почти 5000 в месяц и порядка 50 тысяч, а то и больше — в год. А все эти девочки катаются в таком режиме уже лет пять или шесть. Потом такая спортсменка приходит к тебе, ты начинаешь с ней работать, а со всех сторон несётся: ё-моё, она у тебя уже полгода катается, а ничего не изменилось. Ребята, за полгода ты можешь, условно говоря, только загрунтовать тот холст, на котором захочешь что-то написать. Поэтому, когда я говорю, что мне нужно два года на то, чтобы начать видеть в своем спортсмене хотя бы какие-то изменения, я не просто так называю эту цифру: два года уходит только на закладку новой мышечной памяти. И только потом можно начинать говорить о какой-то новой технике и стабильности.

— Получается, что Брайан Орсер совершает подвиг, работая с Евгенией Медведевой?

— Конечно. Он совершил подвиг уже тогда, когда согласился её тренировать. Думаю, это только Орсер и мог себе позволить.

— То есть вы считаете, что если бы канадец заведомо понимал те риски, о которых мы сейчас говорим, обошел бы предложение десятой дорогой?

— Вот этого сказать точно не могу.

— Как строится сейчас ваша работа, в условиях пандемии коронавируса?

— Карантина у нас нет, поэтому Чен без проблем вернулся из Далласа в Лос-Анджелес. Перелёт туда и обратно стоит сейчас 50 долларов, а это вообще-то три часа лёта. Тренируемся мы в парке или на пляже, что тоже не запрещено, делаем по две тренировки в день. Утром растяжка, потом ОФП, силовая подготовка, специальная подготовка. Нэйтан прыгает, я наблюдаю за этим на расстоянии, вношу коррективы. Точно так же мы работаем с Мэрайей Белл — остальными моими спортсменами занимаются моя жена Вера и Надежда Канаева.

— Я не раз слышала, что делать большое количество прыжков не на льду, а на твёрдой поверхности, достаточно опасно для ног.

— Так и есть. Даже прыгуны в высоту, насколько знаю, прыгают лишь два раза в неделю, остальное время тренируют мышцы. Когда Нэйтан травмировался за два года до Олимпиады, ему очень долго не разрешали на лёд выйти даже после того, как всё зажило. Мы тогда очень много работали над тем, чтобы окрепнуть физически, стать сильнее, прежде чем начинать прыгать, и как раз тогда, когда вся эта работа была завершена, Чен без большого труда освоил четверной лутц и четверной флип. Сейчас же мы прыгаем очень осторожно и делаем это только тогда, когда я присутствую на тренировке, то есть — под строгим контролем. В остальные дни Нэйтан занимается ОФП, продолжает работать над укреплением мышц.

— Какая-то перспектива по поводу возобновления тренировок на льду у вас уже имеется?

— В ближайшее будущее планируется открыть каток для тех, кто профессионально занимается спортом и допускать на лед по три — четыре человека. Нынешние меры на самом деле кажутся мне перестраховкой: фигурное катание — не хоккей, контакта нет никакого, особенно если за этим следить. С массовым катанием сложнее: если сеансы возобновятся, то очень нескоро.

— Психологическим состоянием своих подопечных в связи с пандемией вы не обеспокоены?

— Да, нет, хотя общая неопределённость немножко как бы смущает. Это состояние, когда ты понимаешь, что тебе некуда идти и нечего делать — оно очень сильно затягивает и расслабляет как спортсмена, так и тренера. С другой стороны, я только с началом всех событий вдруг осознал, до какой степени устал за 45 лет работы. Все то время, пока Нэйтан сдавал экзамены в университете, я лежал дома и думал: как же здорово, оказывается, ничего не делать. Никогда даже не подозревал, что это так классно!