Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Три года назад Максим Ковтун стал первым российским одиночником за последние десять лет, сумевшим выиграть оба юниорских этапа «Гран-при» и финал. Тогда же он довольно безжалостно был брошен во взрослую жизнь и через год обыграл на чемпионате России Евгения Плющенко. В этом сезоне фигурист второй раз подряд поднялся на европейский пьедестал, но в очередной раз так и не сумел добиться желаемого – выполнить обе свои программы без ошибок. О том, что заставляет его не отчаиваться и по-прежнему идти вперед, Ковтун рассказал корреспонденту «СЭ».

– Еще на чемпионате России в Екатеринбурге, где вы одержали победу, бросилось в глаза то, что выполнять четверные прыжки вы стали значительно увереннее.

– Мы работали над этим. Я много занимался ОФП и чувствую, что у меня прибавилось выносливости и сил. Соответственно и прыжки получаются намного стабильнее. Раньше приходилось как бы экономить на каждом движении. Поэтому каждый раз, заходя на прыжок, я внутренне боялся, что у меня не хватит сил его исполнить.

– Как строится ваша работа с Леонидом Райциным, с которым вы занимаетесь специальной подготовкой?

– Тренировки с ним у нас проводятся три раза в неделю, причем в понедельник и пятницу – я занимаюсь с Леонидом Моисеевичем между двумя «льдами». То есть по этим дням у меня получается в общей сложности три тренировки в день. Езжу на ОФП через всю Москву: час туда – час обратно. После первой тренировки мне, как правило, совершенно не хочется есть, только пить. А после ОФП есть уже нельзя, потому что будет очень некомфортно кататься вечером. Но такой график мне подходит и помогает кроме всего прочего еще и держать вес. Хотя если на вечерней тренировке у нас запланирован прокат произвольной программы, бывает тяжеловато.

– Чьей идеей было привлечь к подготовке Райцина?

– Уже не помню. Мы начали работать вместе достаточно случайно, когда я был в Новогорске на сборах, и там же был Леонид Моисеевич. Мне понравилось. Тогда же тренеры меня спросили, хочу ли я эти занятия продолжать. Я ответил, что да. Чуть позже у меня было японское шоу, и уже там я почувствовал, что стал кататься по-другому, более легко даются прыжки во второй половине программы.

– Леонид Моисеевич в свое время сказал, что при правильной физической подготовке он не видит никакой проблемы в том, чтобы фигуристы прыгали более сложные четверные прыжки, нежели сальхов и тулуп. Вы ставите перед собой задачу расширить свой прыжковый диапазон?

– Пока нет, но если понадобится, в моем случае это возможно. Хотелось бы попробовать выучить лутц и риттбергер. Страха перед этими прыжками у меня нет. Я уже столько прыжков выучил за свою жизнь, что вполне представляю себе, как это делать. Просто нужно подготовить мышцы. Главное – прыгать без «удочки».

– Не знаю. Но для меня такой метод разучивания элементов не подходит. Помню, когда еще маленьким учился прыгать на «удочке» тройной аксель, то потом довольно долго даже двойной самостоятельно не мог сделать.

– А с чем был связан надрыв связок, который случился у вас в сентябре?

– Там все произошло странно. Я катал произвольную программу и во вращении – кто бы мог подумать – сел на ногу и услышал хруст. Снял конек, подвигал голеностопом, вроде бы боль ушла. А на следующий день в тренировке в голеностопе снова что-то захрустело и появилась уже сильная боль. Сделали снимок и оказалось, что травмирована связка.

– Вас не напрягает та скорость, с которой идет усложнение прыжков в мужском катании?

– Нет. Я привык абстрагироваться от того, что происходит вокруг. Во главе угла стоит только моя личная задача. А она сейчас заключается в том, чтобы чисто справляться со всеми элементами в программе. Все остальное – это лишние для меня мысли. Есть тренер, и все, что он мне говорит, я вообще не подвергаю сомнению.

– Но вы же наверняка хотите выигрывать?

– Прежде всего хочу получать от фигурного катания удовольствие. Как это было в Екатеринбурге на чемпионате России.

– Все свои пять четверных прыжков вы там прыгнули, но остальная часть программы, согласитесь, пострадала достаточно сильно.

– Да. Но на тех соревнованиях нашей первостепенной целью было выполнить все четверные прыжки. Все-таки раньше этого не удавалось. Мне было важно почувствовать, что я способен это сделать. В Братиславе в произвольной программе не получились прыжки, но все остальное я сделал неплохо. В этом я тоже вижу определенный шаг вперед.

– Вы задаете себе вопрос, за счет чего можно бороться с тем же Хавьером Фернандесом? Ведь после того, как он оторвался от вас в короткой программе почти на 15 баллов, было очевидно, что эту разницу вам уже не отыграть ни при каком катании.

– Тут по-разному можно рассуждать. Пять лет назад я набирал за произвольную программу на сто баллов меньше того, что набираю сейчас. Мне двадцать лет, и думаю, что сначала должен научиться стабильно катать две своих программы, а уже потом думать о чужих оценках. Сейчас мужское катание стало настолько сложным, что почти нет фигуристов, способным безошибочно катать в одних соревнованиях обе программы. Даже у Фернандеса это не получается. А вот когда появляется стабильность, неизбежно начинают расти и компоненты. У Фернандеса вторая оценка огромна, ну так ведь он и заслужил ее – своими прокатами, своими титулами. Хотя я помню, например, как в 2011-м в финале «Гран-при» в Квебеке, где я выступал еще по юниорам, Фернандес стал третьим во взрослом турнире и набрал 247 баллов, несмотря на то, что очень хорошо там катался. То есть немногим больше, чем я сейчас получил в Братиславе.

– Не ожидала, что вы запоминаете такие вещи.

– Мне просто было очень интересно посмотреть на Фернандеса в тех соревнованиях. Это был его первый год работы у Брайана Орсера. И та программа, которую Хавьер катал в желтом свитере, у меня до сих пор одна из самых любимых его программ.

– Вы сказали, что, несмотря на ошибки в произвольной программе в двух прыжках, сумели реализовать в Братиславе довольно многое. Почему тогда так болезненно отреагировали на прокат?

– Потому что не показал того, что хотел. Было слишком много «грязи». Если бы я справился с прыжками, зал воспринял бы мою программу совершенно иначе, в этом я уверен. Когда эта программа исполняется хорошо, от нее идет совершенно иной энергетический посыл. Да и мне было бы гораздо легче кататься.

– Может быть вы с хореографом поторопились, сделав программу, рассчитанную на безошибочное катание? В ней заложен достаточно глубокий сюжет, требующий драматического раскрытия образа, а какой образ может быть после «бабочки» или падения?

– Мне очень нравится эта программа. На тренировках у меня довольно часто получается исполнять ее без срывов, удалось даже когда к нам на каток смотреть, как идет подготовка, приходили руководители ФФККР, наверное поэтому я комфортно себя в этой программе чувствую. Мне редко когда сразу нравятся новые постановки, но эта понравилась с первого же дня, как мы начали над ней работать.

Хотя с той точки зрения, о которой вы сказали, она действительно очень сложна. Мне мало с чем сравнивать, все-таки без срывов в прыжках я откатал эту постановку всего один раз – в Екатеринбурге, но там очень хорошо почувствовал, что мое катание действительно вызывает у людей сильные эмоции. Так может ради этого и стоит рисковать и брать по-настоящему сложные вещи? Понятно, что в Братиславе я к концу катания уже из последних сил выдавливал из себя эмоции, но это ведь тоже тренировка?

У меня и короткая программа в этом сезоне не так проста, как кажется. Она танцевальная, веселая, надо начинать «зажигать» уже в самом начале, одновременно с этим нужна сумасшедшая концентрация, потому что все прыжки только предстоит исполнить. Все-таки четверные прыжки – это не танцы. Раньше мне и в голову не могло прийти, что я когда-либо вообще сумею катать такие программы. А сейчас уже кажется, что я справлюсь с любым образом.

– При трех тренировках в день, откуда силы и время на музыку, на рисование, на собаку, наконец? При таких нагрузках вы, как мне кажется, к концу дня пластом падать должны?

– Ну, с собакой погулять вечером по-любому нужно, как бы я ни устал. У меня сейчас еще и новая девочка дома.

– Которая гуляет с собакой, когда вас нет?

– Да нет, собака-девочка. Сэм и Сьюзи. Я привел на стрижку Сэма и пока ждал, погулял по торговому центру и увидел в магазине Сьюзи. И понял, что без нее не уйду. Она просто замечательная. Научила Сэма есть сухой корм, ухаживает за ним, вылизывает и вообще очень хорошо на него влияет. Сейчас они – не разлей вода. И дома им не скучно.

– А с кем остаются собаки, когда вы уезжаете на соревнования?

– Приезжает мама. У меня ведь еще брат в Москве живет, так что для мамы это лишний повод навестить и его, и Сэма, которого она выращивала, когда он был щенком, и очень его любит.

– Много раз слышала, что спортсмены заводят собачек, потому что внутренне часто чувствуют себя одинокими.

– Это не мой случай. Я мечтал о собаке с детства. А мне говорили: мол, будешь жить отдельно, тогда и заведешь. Это так классно, когда собаки встречают тебя с тренировки, едва откроешь дверь. Или валяются рядом на диване. Я всегда очень по ним скучаю.

– Как считаете, вы сильно изменились за те годы, что катаетесь у Буяновой?

– Мне кажется, стал спокойнее, самостоятельнее, стал понимать, как общаться с людьми, мне не нужно лишнее внимание. Раньше мне все время казалось, что жизнь проходит мимо. Я постоянно во что-то ввязывался и был в глубине души абсолютно уверен, что мне все сойдет с рук. Сейчас четко понимаю, что за все свои поступки нужно уметь отвечать. Да и стиль жизни давно изменился. Приехал на каток, сделал свою работу, уехал домой и не хочу никаких тусовок. Более того, мне нравится тот режим, в котором я живу.

С другой стороны, я столько пережил за это время… Иногда кажется, что совсем уже дедок.

– С удивлением, кстати, узнала, просматривая биографии спортсменов, что Миша Коляда, который дебютировал в сборной в этом сезоне, старше вас на четыре месяца. Вы, наверное, смотрите на тех, кто только пришел в сборную, с позиции ветерана?

– Наоборот, мне очень нравится та команда, которая у нас начинает складываться. С Мишей, с Сашей Петровым. Скажу больше. Я так устал быть один и чувствовать, что я один вроде как тащу на себе всю ответственность за мужское российское катание…

– Ну прошли-то действительно через многое. В том числе, наверное, и через желание бросить лед и никогда не него не возвращаться?

– Такие мысли быстро улетучиваются. Все-таки я уже столько сил отдал фигурному катанию и столько жертв ради него принес, что даже не представляю как это – уйти ни с чем? Вот в этом плане я наверное и правда внутренне старше ровесников. Как-то очень нелегко мне все дается. Карабкаешься-карабкаешься, кажется, что успех уже совсем близко, и снова сползаешь вниз. С другой стороны, мне очень нравится услышанная где-то фраза: когда в жизни все очень долго идет наперекосяк, это значит, что что-то очень хорошее готовится в эту жизнь ворваться.

– Если вам когда-нибудь доведется выиграть Олимпиаду, уйдете из спорта сразу?

– В тот же день! Вообще не представляю, если честно, как продолжать тренировки после того, как добился столь великой цели.

– Вы ведь дружите с Аделиной Сотниковой. Можно ли сказать, что не понимаете ее желание продолжать карьеру?

– А какая разница должна быть для Аделины в том, понимают ее окружающие, или нет? Ей запрещают тренироваться? Нет. Она кому-то мешает тем, что тренируется? Нет. Она – олимпийская чемпионка и вправе делать абсолютно все, что хочет. Мы много раз все это с ней обсуждали. Мне кажется, Аделина сейчас по-другому относится к соревнованиям. Она прежде всего получает от них удовольствие. Ей нравится кататься и выступать, нравится работать над новой хореографией, нравится заниматься тем, на что раньше не было времени. Я бы очень хотел однажды почувствовать все то, что чувствует сейчас она. И может быть мне это так понравится, что я подожду уходить со льда.