Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

В Оквилль на первый турнир сезона знаменитая канадская фигуристка приехала сопровождать супруга-тренера Бруно Маркотта, захватив из Монреаля обеих своих собак. Пошутила, когда мы встретились на катке: удовольствие путешествовать с питомцами дорогое, но сильно скрашивает жизнь — тем более сейчас, когда фигурного катания в жизни становится меньше. На предложение поговорить о фигурном катании, радостно откликнулась: «С удовольствием! Я была счастлива на льду, когда каталась, и точно так же счастлива сейчас, когда активные выступления остались в прошлом».

— Тяжело было принять решение об окончании карьеры?

— Как ни странно, нет. Мне вообще повезло избежать психологической ломки по поводу того, что я могу оказаться в каких-то соревнованиях не на первом месте. Даже после того, как мы с Эриком (Редфордом) дважды выиграли чемпионат мира, у меня в голове не сидела мысль, что отныне мы во чтобы то ни стало должны становиться только первыми. Конечно, выигрывать приятно, особенно мне, поскольку по своей натуре я не артист, а спортсменка. Но очень хорошо помню, что первая мысль на пьедестале в Шанхае в 2015-м была совершенно не о том, что мы, наконец-то, стали лучшими в мире.

— Я очень напряженно пыталась соображать: что теперь можно сделать, чтобы кататься еще лучше? Помню, как на следующий день, стоя перед зеркалом в ванной и глядя на свое отражение, даже спросила себя вслух: «Что ты еще способна сделать, девушка?» Наверное, у меня просто мозги устроены очень удачным образом — я быстро теряю интерес к тому, что уже произошло. Ну да, мы выиграли. Ну да, это приятно. Но что толку продолжать об этом думать? Эрик, насколько знаю, всегда относился к нашим спортивным успехам похожим образом — в этом плане мне повезло с партнером.

— Продолжить кататься после Игр в Пхенчхане вам помешала травма Эрика?

— Нет. Мы просто абсолютно всего достигли. Единственное, чего нам не хватало для полного удовлетворения амбиций, так это блестящего проката на Олимпийских играх. Как только этот прокат случился, мы в Эриком посмотрели друг на друга и безо всяких слов поняли, что больше не будем ни с кем соревноваться никогда в жизни. Мы ведь всерьез намеревались оставить спорт сразу после чемпионата мира-2016 в Бостоне, когда выиграли золотые медали во второй раз подряд. Помню, как я вернулась домой и сказала мужу, что лучше мы уже не прокатаемся никогда в жизни. Это было ужасное чувство на самом деле: я как-то разом осознала, что уперлась в потолок и никогда уже не прыгну выше.

— Как отреагировал на ваши слова Бруно?

— Сказал, что мы не можем закончить кататься, потому что у него еще целая куча связанных с нами тренерских планов. Плюс — командный олимпийский турнир.

— Ваше отношение к этому турниру поменялось после Игр в Сочи?

— Да, причем сильно. В Сочи никто особо не думал о золотых медалях. А вот перед Пхенчханом, я бы сказала, это была уже цель. С самого начала сезона все понимали, что это не просто турнир, но турнир, где за Канаду будут обязаны выступить все сильнейшие. Мы с Эриком сначала относились ко всему с большой настороженностью, потому что для нас участие в командном турнире означало четыре полноценных выступления за неделю. С другой стороны, мы ни разу впоследствии об этом не пожалели. Командный турнир — это совершенно иная энергетика, гораздо более позитивная. К тому же он вообще не воспринимался нами, как Олимпиада. Особенно короткая программа, в которой мы соревновались еще до церемонии открытия.

А вот сама победа получилась какой-то слишком будничной. Слишком предсказуемой. С учетом того, что все мы ждали этого результата целый год и настраивались только на него, даже радость была в некотором роде дежурной. Наша с Эриком личная бронза вызвала куда больше эмоций. У меня — так точно.

— Знаю, что ваш тренер Ришар Готье искренне верил в то, что бороться за олимпийскую медаль вы сможете уже в Сочи, но вы остались седьмыми. Были сильно разочарованы тем результатом?

— Когда проиграли, естественно, огорчились очень. Но если анализировать тот результат сейчас, нужно честно признать: мы не были хороши. И произвольная программа «Алиса в стране чудес» не была хороша. Она стала для нас стилистически новой, но не оказалась удачной. По ходу сезона мы разумеется продолжали убеждать себя в том, что способны биться за олимпийские медали. Хотя на самом деле те, кто реально за них боролся, были в сравнении с нами, конечно же, другой лигой.

— Честный ответ.

— Я просто очень много об этом думала. После тех Игр мне было очень тяжело прийти в себя. Трагедия была заключалась вовсе не в том, что мы заняли седьмое место, а в том, что мы катались, как… Паршиво катались, короче. Я упала с тройного сальхова — прыжка, которым прекрасно владела уже в 12 лет. Выбросы тоже получились ужасными. В детстве, помню, я смотрела Олимпийские игры по телевизору и всегда восхищалась величием тех, кто там выступает, величием их побед. И так бездарно распорядилась собственным олимпийским шансом! Мне хотелось плакать, хотелось провалиться сквозь землю, но еще более отчетливо я понимала, что никогда в жизни не хочу пережить подобное снова. В определенном смысле это завело нас обоих. Мы усложнили программу, выучили четверной выброс, но при этом стали кататься более расслабленно, что ли. Убедили себя в том, что никакой результат не может быть препятствием для того, чтобы получать от катания удовольствие. И это сработало.

— Решение уйти от своего тренера Ришара Готье за год до Игр в Пхенчхане вы сейчас считаете правильным?

— Да. Мы с Эриком обдумывали такой вариант последние пару лет, и, наверное, даже хорошо, что предолимпийский сезон сложился для нас неудачно — именно он и заставил принять решение. Многие тогда за моей спиной говорили о том, что мы с Эриком ушли от Готье к Маркотту только потому, что Бруно — мой муж. Но это неправда. Эрик не связан с Бруно никакими родственными связями, но настаивал на том переходе не меньше моего. Продолжая работать с Готье мы оба понимали, что остановились в своем развитии, перестали прогрессировать и все больше и больше теряем мотивацию. Нам перестало хватать того времени, что Ришар проводит с нами на льду. Была очень сильная внутренняя потребность в том, чтобы чувстовать себя не то, чтобы единственными, но…

— Имеете в виду, что у Готье появилось слишком много других учеников?

— Дело не в этом – их у Ришара всегда было много, и нас никак это не беспокоило. Скорее что-то просто нарушилось внутри нашей четверки. Был единый кулак, и вдруг он разжался: исчезло единство, появились сомнения в правильности того, что мы делаем, а тренер не слишком спешил эти сомнения развеять. Все это осложнялось тем, что Ришар был для нас на протяжении многих лет не просто тренером, но близким другом.

— Это всегда осложняет ситуацию. Как в семье: нельзя ведь сказать матери или отцу, что хочешь поискать себе других родителей, потому что прежние перестали тебя понимать?

— Именно. Самым сложным было объяснить тренеру, что дело не в нем, а в нас самих. Возможно, мы выросли, возможно, изменились внутренне, нам захотелось чего-то иного. В общем, мы сидели втроем в комнате и плакали. Все трое. Мне никогда еще не доводилось переживать подобных потрясений. На самом деле Ришар — человек огромного сердца и очень большой души. Прощаясь с нами, он сказал: «Надеюсь, что вы выиграете в Пхенчхане свою медаль — я мечтаю увидеть это своими глазами». Нам было очень важно услышать от тренера слова поддержки, а он, так или иначе, поддерживал нас весь олимпийский сезон, всегда находил какие-то слова, когда мы пересекались на тех или иных соревнованиях.

— Ваш супруг ведь до сих пор работает вместе с Готье?

— Да. Думаю, что в глубине души Ришар до сих пор чувствует себя немного задетым, но я всю свою жизнь буду повторять: наш олимпийский успех – это прежде всего его успех. Он всегда верил в нас, всегда верил в меня — с того самого момента, как поставил в пару с Эриком, дал уверенность в том, что мы сможем всего добиться при том, что я ведь вовсе не была хороша для фигурного катания. Именно Ришару я обязана всей своей карьерой. Поэтому решение расстаться с ним в профессиональном плане и далось нам столь тяжело.

— Что вы имеете в виду, когда говорите, что были недостаточно хороши для фигурного катания?

— Ну я же не идиотка? Прекрасно знаю, что обо мне говорят. Что фигуристка не должна быть столь атлетичной, что мне не хватает изящества, роста. Все это я слышу с тех самых пор, когда была подростком и еще не стояла в паре с Эриком. Но мне всегда очень нравилось кататься — возможно как раз потому, что это занятие давало мне большой простор для того, чтобы прогрессировать. Недостаточно изящна? Окей, идите и сделайте тройной лутц. Или четверной выброс. Будь у меня другое тело, вряд ли я сумела бы освоить этот элемент. Когда я только встала в пару и пробовала скатываться с Крейгом Бантином, Готье был настроен довольно скептически, сообщив, что, на его взгляд, я «не того размера». До сих пор не понимаю, если честно, что он увидел во мне и Эрике (Редфорде). Откровенно говоря, у нас было не так много шансов чего-то добиться: когда мы начали вместе кататься, Эрик не умел ничего — не мог сделать даже простенький параллельный прыжок — постоянно падал на приземлениях. Но я запомнила реакцию Готье после одной из первых тренировок. Он тогда сказал Бруно «Она слишком атлетична, он слишком изящен, черт, но это же клево? Они никогда не будут похожи ни на кого другого. Только ради бога, не ставь их рядом во время хореографических занятий, иначе я умру от смеха!»

Хотя если серьезно, Ришара всегда беспокоило, что люди думают о нашей паре — я знаю это точно.

— Что вы считаете своим главным качеством?

— Я умею пахать — возможно, лучше, чем кто-либо другой в нашем виде спорта. И никогда не бросаю работу, если чувствую, что могу сделать ее лучше, чем это получается. Плюс — здравый смысл. Я вполне в состоянии понять, что никогда не стану выглядеть, как балерина, даже если умру у балетного станка. Но мне вполне по силам довести до совершенства те линии, которые есть. Одному богу известно, сколько времени я дополнительно работала над артистической стороной своего катания: для того, чтобы чтобы перенести все это на лед и улучшить скольжение мы даже нанимали русского специалиста.

— Что за чувство — осваивать в 28 лет четверной выброс?

— Не скажу, что было легко, но оказалось проще, чем я думала. Достаточно сказать, что в соревнованиях выброс получился у нас с первого раза — после шести недель работы над этим элементом. Один из секретов заключался в том, что технически мы не поменяли ничего, кроме скорости моего вращения. Дело в том, что каждый раз, когда Эрик чуть увеличивал силу броска, я совершенно ужасно падала, исполняя даже тройные выбросы. Поэтому мы и сговорились на том, что он бросает меня ровно так, как прежде. Остальное — зона моей ответственности.

Второй ключик к успеху заключался в том, что мы очень осторожно тренировали этот элемент. Делали выброс не более трех раз в тренировку, на свежести, и очень сильно концентрировались на каждой из попыток. Это позволило избежать серьезных травм, хотя падала я в то лето столько, сколько никогда в жизни. Был период, когда мы с Эриком поймали себя на том, что оцениваем не сам элемент, а падения: «О, это было уже годное, не считаешь?» И даже от этого мы получали удовольствие. Я мечтала о четверном выбросе с тех самых пор, как в 2011-м его сделали Венцзинь Сюй и Цун Хань. Они все время у нас выигрывали за счет четверной подкрутки и четверного выброса, и я стала твердить Ришару, что нам тоже нужно усложнять программу.

— Знаю, что он относился к этой идее с большим скептицизмом.

— О, да. Сначала отказался наотрез. Сказал, что не знает фигуристку, которая не травмировалась бы на четверном выбросе. И два года, вплоть до Игр в Сочи на все свои просьбы я слышала категоричное «Нет! » А после Сочи я уже ни о чем не спрашивала — просто поставила тренера перед фактом. Пришла на тренировку, встала прямо перед ним глаза в глаза и сказала чуть ли не по слогам: «Я буду делать четверной выброс». Он опешил, но тут же сказал: «Окей, а кто против-то?»

— Вне катка вы носите очки. Проблемы со зрением?

— Не слишком серьезные. Я вижу борта, когда катаюсь, но, сидя в Kiss-and-Cry не вижу оценок. Однажды даже начала раньше времени радоваться, потому что мне показалось, что на табло цифра 80. Оказалось, что это было 68. Кататься проще, потому что рядом Эрик. Самое сложное для меня — кататься в шоу при сценическом освещении. Вот там я постоянно достаю Эрика вопросами о том, куда мы едем. Реально возникает страх воткнуться в борт.

— Что либо более страшное в фигурном катании для вас существует?

— Тройной подкрут. Каждый раз, когда мы его делаем, я мысленно прощаюсь с жизнью. Мне кажется, что и Эрик тоже — после того, как на чемпионате мира в Москве в 2011-м я локтем въехала ему в нос и сломала его. Мы катались вместе к тому времени всего год и, возможно, вся проблема заключалась в том, что выучили этот элемент слишком поздно. Но точно могу сказать: четверной выброс в сравнении с тройным подкрутом — это такая фигня… С другой стороны, несмотря на весь свой страх перед этим элементом, я с удовольствием попробовала бы сделать подкрут с таким партнером, как Бруно Массо или Хао Чжан — было бы интересно узнать, каково это — летать на такой высоте.

— Каждый раз, когда я слышу о том, что вы — веган с десятилетним стажем, вспоминаю историю Максима Шабалина, который после одной из поездок в Индию полностью перешел на растительную пищу. После чего у него начались травмы, поскольку кости и связки перестали получать привычный «строительный материал».

Я не знала этого. Для меня веганство наоборот было способом сделать свое тело более здоровым. Лет в 20, например, у меня возникли проблемы с весом, которые было очень проблематично решать. Став веганом, я вообще забыла думать о весе. Я стала лучше восстанавливаться после нагрузок — гораздо быстрее Эрика, сумела полностью избежать травм — за десять лет не было ни одной. Сейчас могу точно сказать, что досконально изучила свой организм и все, что так или иначе связано с питанием. Питание — очень существенная составляющая в спорте и очень индивидуальная. В моем организме, например, мясо и молоко всегда вызывали достаточно сильный внутренний конфликт. А вот когда я разговаривала пару месяцев назад с Женей Медведевой, она сказала, что многие проблемы со здоровьем начались у нее как раз в связи с тем, что она почти полностью отказалась от мяса и стала есть больше овощей. Возможно, дело было в недостаточно высоком качестве продуктов или в неправильном их балансе, но правильное питание для спортсмена – это точно не пустой звук.

— Вам нравится, как Медведева стала кататься после переезда в Канаду к Брайану Орсеру?

— Мне всегда нравилось ее катание. Я неплохо знаю Женю, как человека, знакома с ее мамой и очень люблю общаться с ними обеими. Всегда восхищалась тем, как Медведева катается — с тех самых пор, как она была юниоркой. Сейчас же вижу, как она тренируется в Канаде и могу сказать, что она выглядит, как абсолютно счастливый человек даже после целого дня тренировок. На мой взгляд, это куда важнее, чем золотые медали. Понятно, что те изменения, которые сейчас с Медведевой происходят, потребуют довольно большого времени. Я сейчас даже не имею в виду то, что в ее жизни изменилось слишком много всего. Просто люди, которые хотят видеть результат здесь и сейчас, забывают, как мне кажется, о том, что несколько месяцев после Олимпийских игр девочка вообще не каталась. Я знаю это, поскольку мы в апреле выступали в одном шоу. Все, что на тот момент могла делать Женя — это базовые шаги и базовые же вращения. И даже это доставляло ей видимую сложность. Когда человек столько времени катается без прыжков, вернуться к обычному катанию крайне трудно. Она сделала это. Сделала блестяще — это я говорю, как человек, который наблюдал за ее тренировками. Ей удалось не просто сохранить технику, но улучшить ее. Прыжки стали по-настоящему большими, да и в целом Женя выглядит сильнее. Возможно, пока это не слишком проявляется в соревнованиях, но поверьте мне, как профессионалу: у Медведевой все идет очень правильным путем. Ей нужно всего лишь несколько стартов, чтобы кондиции полностью восстановились и ушел излишний стресс.

— С тех пор, как вы прекратили выступать, парное катание по прежнему вам интересно?

— Да, очень. Мне любопытно наблюдать за выбором музыки, за тем, как меняется хореография. Я, собственно, и в Оквилль-то приехала посмотреть на Ванессу Джеймс/Моргана Сипре — обожаю их катание. Когда они только приехали в Канаду работать с Готье, то первые пять месяцев жили у меня в доме. А прошедшим летом мы с Эриком даже немного их тренировали. Ванесса и Джеймс очень музыкальны, очень точны в акцентах, но главное даже не в этом. А в том, что, когда я смотрю на этих ребят, я вижу, что и зачем они делают. Чего хотят, к чему стремятся. Меня такие вещи всегда подкупают.

— Насколько мне известно, эта пара собирается закончить карьеру по окончании сезона.

— Слышала об этом, но, знаете, мы тоже «заканчивали» после Игр в Сочи каждый год. И каждый год меняли это решение.

— Я правильно понимаю, что тренерская карьера вас не прельщает?

— Я немножко тренирую, но по-настоящему большое удовольствие получаю тогда, когда помогаю кому-то другому. Например, мужу. Видимо, так устроена: в работе мне всегда нужен рядом человек, которому я могла бы сказать: «Yes, boss!»

Из того, что мне реально хотелось бы сделать — так это разработать большую программу для спортсменов, которая учила бы людей правильно питаться, правильно настраиваться на выступления, правильно восстанавливаться, избегать травм. Фигурное катание — сложный вид спорта, особенно для девочек: они должны быть очень тонкими и легкими, но при этом сильными. Это не проблема тренера, это прежде всего организация жизни вне льда. Я в свое время потратила массу времени и сил, доходя до всего собственным умом. Поэтому и хочется быть полезной прежде всего в том, что я знаю досконально.

— У вас в доме две собаки, одну из которых вы привезли из Кореи, когда были там на соревнованиях. В самом деле испугались, что ее могут там съесть?

— Му-Тай очень маленький и, наверное, костлявый, так что вряд ли он мог приглянуться какому-то повару. Сейчас в Корее набирает ход кампания по ликвидации мясных ферм, где собак выращивают на еду. Мне нравится сама идея этого движения, поэтому я и посчитала долгом его поддержать — взять собаку домой. Поскольку живу в Монреале в не слишком большом кондоминиуме и уже имею довольно крупную собаку — бигля, мой выбор пал на самого маленького пса. Му-тай долгое время жил в буддистском монастыре, и меня не покидает чувство, что в его обличье я получила больше, чем собаку. Когда дома занимаюсь йогой, он молча сидит рядом и медитирует вместе со мной.

— Путешествуете вы тоже вместе?

— Ну вот сейчас нам с Эриком предстоит двухмесячный тур по Канаде, и я, честно говоря, даже не знаю, разрешат мне взять с собой одну из собак, или нет. Я бы хотела взять Му-Тая хотя бы на время. Второй пес весит 40 фунтов (10 кг), поэтому о том, чтобы таскать с собой и его тоже, речи не идет — он останется дома с Бруно. Когда мы оба в отъезде, я нанимаю женщину, которая выгуливает собак и кормит их. Это обходится в чертову прорву денег, но я всегда знаю, что мои псы счастливы. Еще у нас есть кошка, но с ней проще — достаточно оставить ключи соседке.

— Что вам известно о шоу, в котором предстоит участвовать?

— Вас, возможно, удивит, но ровным счетом ничего. Кроме того, что оно не будет похоже ни на какое другое и что на этой неделе начнутся рептиции. Но это прекрасная возможность для многих из нас проехать всю страну и поблагодарить всех, кт о поддерживал нас во время Олимпийских игр. Мы с Эриком начали тренироваться в начале августа — как раз с тем, чтобы быть к октябрю в хорошей физической форме. Все-таки выступать предстоит в очень плотном режиме. И два месяца жить в автобусе.

— Такой опыт у вас уже был?

— Нет. Но, думаю, справимся. К счастью, мы все друзья. Плюс Элвис Стойко, которым я всегда восхищалась до самозабвения. Обожаю с ним общаться, обожаю смотреть, как он катается. Совсем маленькой я всегда хотела быть «как Элвис». Такой же сильной и несгибаемой. Да и сейчас хочу.