Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

После многооборотных прыжков и вращений голова кружится настолько сильно, что шаги в дорожках после делаются практически на автопилоте. Об этом в интервью RT рассказали фигуристы Наталья Хабибуллина и Илья Княжук, в прошлом сезоне дебютировавшие на взрослом уровне. Они также рассказали, чем интересна их новая короткая программа, вспомнили, как тренировались на даче во время пандемии, и поделились нюансами заточки коньков.

Наш разговор после контрольного тренировочного проката короткой программы начался не с темы парного катания, как таковой. А с тройного акселя: несколько попыток этого прыжка Наташа выполнила на удочке в самом конце тренировки.

— Заинтриговали. Вы всерьёз намереваетесь когда-нибудь включить этот прыжок в программу?

Н.Х. — Может быть, да.

— Со стороны мне показалось, что для удачного исполнения Наташе пока ещё не хватает скорости.

И.К. — Дело не в скорости. При начальной стадии обучения она и не требуется. Важно почувствовать себя в этом вращении, привыкнуть к новым ощущениям. В конце прошлого сезона Наташа пробовала прыгать тройной аксель без страховки, и были очень неплохие попытки. Рабочие, выражаясь на нашем жаргоне.

Н.Х. — Мне, наверное, не хватает уверенности в себе, чтобы выполнить этот прыжок. В голове сидит какой-то страх, который мешает правильно вкрутиться во вращение и, соответственно, правильно приземлиться. Под конец прошлого сезона начали над этим работать, но у меня случилась небольшая травма, из-за чего мы были вынуждены приостановить попытки. А сейчас только-только возобновили работу.

— Считается, что сложные элементы нужно учить в детском возрасте, когда спортсмен почти не испытывает страха.

— Это стопроцентно так. Я пробовала прыгать тройной аксель, когда была маленькой. Могла легко зайти на этот прыжок на последних минутах тренировки, мне было не страшно вкручиваться, не страшно падать, я вообще не думала о том, что можно сильно удариться, получить травму. Сейчас же всё это постоянно сидит в голове.

— А тогда, в детстве, выезжать с прыжка удавалось?

— Нет. Да я толком и не учила аксель, просто пробовала иногда — вдруг получится? Но всё это было давно, а после перехода в парное катание нам с Ильёй точно было не до этого прыжка.

— Многие одиночники считают переход в парное катание своего рода игрой на понижение. В точности по известной поговорке: не умеешь прыгать — вставай в пару.

И.К. — Вот сейчас, катаясь в паре, я вообще не понимаю пренебрежительного отношения к этой дисциплине. Хотя раньше, в бытность одиночником, примерно так и думал, как вы сказали. Какое парное? Да никогда в жизни!

Н.Х. — В одиночном катании, как ни крути, во все времена наиболее важной составляющей катания были сложные прыжки, поэтому, возможно, со стороны кажется, что парное катание проще. Типа — прыгнул тройной тулуп, тройной сальхов, и дело сделано. Хотя и в парном катании сейчас всё очень сильно усложняется.

— У той поговорки, кстати, было продолжение: не получается в парном катании, иди в танцы.

И.К. — Тоже большое заблуждение, кстати. Танцы — это о-очень тяжело. Я бы не смог там кататься.

Н.Х. — Посмотреть любую тренировку, танцоры два часа, а то и больше, просто скользят, отрабатывают каждый шаг. Я бы так тоже не смогла, наверное.

— Мне иногда кажется, что девочки в парном катании переживают период взросления гораздо легче, чем в одиночном. Как удаётся держать себя в одном весе?

И.К. — Не всем удаётся, кстати.

Н.Х. — Применительно к себе я таких проблем вообще не вспомню. Был очень непродолжительный период, когда мы с Ильёй только встали в пару. Я выглядела чуть крупнее, чем сейчас, но это я сама понимала. Со стороны та прибавка в весе вообще не бросалась в глаза. Но мне, во-первых, повезло с наследственностью, а, во-вторых, тоже ведь всё идёт из головы.

— Но ограничения в вашей нынешней жизни присутствуют?

Н.Х. — Если я вдруг захочу съесть конфету или что-то вкусное, я не стану терзать себя мыслями, что после шести вечера этого лучше не делать и так далее. Я просто эту конфету съем. Да и родители никогда мне ничего не запрещали в этом плане. Надо просто понимать, что и зачем ты делаешь.

— А как же разговоры о том, что в «Хрустальном», где вы начинали карьеру одиночницы, детей взвешивают по несколько раз в день, и даже на соревнования многие возят с собой весы?

Н.Х. — В «Хрустальном» я каталась совсем маленькой, поэтому меня это не коснулось. Помню, как пришла на взвешивание один раз, потом другой, и мне сказали: «Иди отсюда, что тебя взвешивать? Одни кости…»

— Прошлый сезон получился у вас необычайно ярким. Можете сейчас сказать, что за время летнего межсезонья сделали шаг вперёд, и если да, то в чём именно?

И.К. — Я бы сказал, что изменилось наше внутреннее состояние на льду. На мой взгляд, появилось совсем другое понимание движений и, соответственно, катания в целом. Более взрослое, что ли. Кроме этого, пришло ощущение удовольствия. Когда катаешься потому, что хочешь, а не потому, что так сказал тренер.

Н.Х. — Плюс — появилась уверенность. Если вспоминать прошлый год, то в это же самое время за месяц до открытых прокатов мы вообще не были готовы к тому, чтобы кататься по взрослым. Ни морально, ни физически. Сейчас уже делаем много прокатов, стараемся, чтобы они были целиковыми, то есть близость сезона воспринимается совершенно спокойно. Абсолютно по-рабочему.

— Знаю, что год назад вы очень ждали момента, когда окажетесь на взрослом льду. Положа руку на сердце, было страшно?

Н.Х. — Страшно было перед открытыми прокатами. Заходишь в раздевалку, а там олимпийские чемпионы. Взрослые даже ведут себя по-другому. На юниорском уровне ты абсолютно со всеми общаешься на равных, независимо от разницы в возрасте. А здесь смотришь со стороны, до какой степени люди собраны, как серьёзно они настраиваются на выступление, и понимаешь, что ни в коем случае не должен никому из них помешать.

— В прошлом сезоне вы, помимо высоких результатов, показали наиболее высокую техническую сложность прыжков. Что-то меняли в своих нынешних программах в этом плане?

И.К. — Пока мы находимся в раздумьях. Не готовы сказать наверняка, какие прыжки и в каком сочетании поставим в ту или иную программу.

— Насколько велик диапазон выбора?

Н.Х. — Варианта три у нас точно имеются.

— Илья, что для вас, как для партнёра, является элементами первостепенной важности в программах?

И.К. — Подкрутка и поддержки. На них я не могу заходить с расслабленной головой, всегда держу максимальную концентрацию, даже на тренировках. Прыжки или выбросы в этом плане даются значительно проще.

— У вас очень высокая тройная подкрутка, кстати.

Н.Х. — Мы очень много над ней работали, когда переучивали этот элемент под взрослое катание. В юниорах мы могли спокойно делать подкрутку третьего уровня на плюсы, и это не мешало выигрывать. Сейчас так нельзя. Нужен максимальный уровень сложности и желательно максимальные плюсы. Подкрутка вообще сложный элемент. В юниорах хочется поскорее его освоить, показать, что умеешь, из-за этого у многих заучивается неправильная техника, исправлять которую во взрослом катании очень сложно.

— Сколько подкруток подряд вы способны выполнить чисто физически?

Н.Х. — Раз 15-16 точно. Мы как-то делали в зале выбрасывания наверх каждые 30 секунд. А после этого ещё на лёд пошли.

— Про спор Марка Кондратюка и Евгения Плющенко слышали в фигурном катании, наверное, все. Это реально сложно — выполнить 10 тройных акселей с промежутком в 15 секунд?

И.К. — Это не совсем то же самое, что прыгнуть десять акселей подряд, но все равно очень сложно. 15 секунд — это не так много, кстати. После многооборотных прыжков сильно кружится голова даже когда выполняешь подряд всего две попытки. Сразу начинаешь «плыть». Так что Марк просто красавчик.

— На вращениях, получается, можно «поплыть» ещё сильнее?

Н.Х. — На самом деле, да. У нас, например, после вращения в программе идёт дорожка шагов, темп очень быстрый, и нужно не просто не упасть на этих шагах, но и чётко показать все повороты.

И.К. — В процессе вращения мы практически ничего не видим, поэтому последующие шаги делаются практически на автопилоте. На мышечной памяти.

— Если вращение выполняется вслепую, как удаётся добиваться идеального взаимодействия с партнёром?

Н.Х. — Есть определённые слова-сигналы, которые говорятся при смене позиций, и как раз в этом момент можно что-то скорректировать. Ускорить вращение, или, наоборот, замедлить его.

— Кто, кстати, контролирует синхронность элементов в вашей паре?

Н.Х. — Смотря в чём. Когда мы заходим на тренировке на те или иные прыжки, всегда говорю я делаем мы двойной или тройной. В поддержках и вращениях процессом руководит Илья.

— А бывает так, что во время выступлений вы начинаете разговаривать друг с другом на отвлечённые темы?

Н.Х. — На юниорском Гран-при в Австрии было. Мы катали короткую программу, сделали первые три элемента, и на выезде с поддержки я говорю Илье: «Я уже так устала…». К чему я это сказала, зачем — объяснить невозможно.

И.К. — Это был довольно экстремальный момент, да. Но сразу появилось настроение, и мы поехали ещё лучше.

— Про вашу новую короткую программу уже много сказано и Ильёй Авербухом, который её ставил, да и вы высказывались на этот счёт. В какой момент начинаешь понимать, что программа реально классная?

И.К. — Когда начинаешь проезжать её в тренировках целиком и с элементами. Сразу становится понятно, где и как можно прибавить. Классная программа — та, где ты можешь прибавлять до бесконечности.

— Мне бросилось в глаза, насколько сильно ваша постановка музыкально акцентирована.

Н.Х. — В этом и заключается сложность. Нужно не просто выполнить все элементы, но попасть при этом во все акценты. Условно говоря, ты чуть замедлился во вращении, не попал в музыку на дорожке шагов — и общее впечатление тут же смазывается.

— Темы постановок вы пока не озвучиваете?

И.К. — Нет. Тем более, что в произвольной программе у нас довольно узнаваемый саундтрек и, соответственно, сюжет. Не хочется раньше времени его раскрывать.

— Насколько сильно давит на вас отсутствие международных стартов?

И.К. — Российское парное катание настолько сильное, что интерес не пропадет даже если соревноваться друг с другом придётся долго.

Н.Х. — Когда мы только начали кататься на взрослом уровне, понимали, что у нас куча работы, которую надо успеть сделать, прежде чем вообще задумываться о международных стартах. Поэтому вообще не было обиды из-за того, что нас куда-то не допускают. В этом плане нам пришлось сложнее в последнем юниорском сезоне. Мы понимали, что он — последний, поэтому хотелось выступить и на юниорском первенстве мира, и в финале Гран-при.

И.К. — Но случилась пандемия, и все планы накрылись. Вот это было по-настоящему обидно. Но даже при этом нам грех жаловаться — за тот сезон мы успели проехаться по многим турнирам, причём, успешно.

— Читала в каком-то интервью, как во время пандемии вы тренировались в Ижевске, когда в Москве уже было всё закрыто, и вспомнила историю о пловце, который тайком приходил в бассейн, открывал дверь своим ключом, и плавал в полном одиночестве.

И.К. — Нам повезло меньше, льда у нас, считайте, не было. Успели провести в Ижевске только три тренировки, после чего каток закрыли. Мы стали ездить на стадион, но вскоре закрыли и его.

— И вы перебрались на огород на дачном участке Наташиных родителей?

И.К. — Да. Март месяц, грязь кругом, а мы поддержки тренируем между грядок. Вечером шли в баню. Классное время было, несмотря на пандемию.

Н.Х. — На тот момент мы катались в паре всего год, только начинали учить парные элементы, Сергей Владимирович (Доброскоков — RT) скидывал нам видео разных танцев, и мы их разучивали. Было очень интересно и весело.

— Сложно возвращаться на лёд после столь длительного перерыва?

И.К. — У нас такой вид спорта, где нужно кататься каждый день, чтобы сохранить определённые ощущения. Баланса конька, положения тела. Иногда не покатаешься всего пару-тройку дней, и ощущения уходят. Но самое удивительное, что короткий перерыв в тренировках зачастую бывает более критичен, чем две или три недели.

Н.Х. — Ещё после перерыва очень сильно начинают болеть стопы. У меня болели, хотя во время пандемии я периодически ходила по дому в коньках, чтобы не отвыкать от ощущений.

— Максим Траньков сказал однажды, что предпочитает кататься босиком, чтобы лучше чувствовать конёк.

И.К. — Я тоже катаюсь босиком. Использую только силиконовую защиту. С детства так привык и комфортно себя чувствую.

— И чтобы обязательно были хорошо наточены лезвия?

И.К. — Как раз наоборот. Кататься на свежезаточенных лезвиях для меня катастрофа. Новые коньки мы получаем всегда заточенными, и я, когда их раскатываю, начинаю даже специально тупить лезвия — ходить по резиновому коврику, скрести лёд, а иногда и борт. Иногда вообще обхожусь без заточки до конца сезона — подправляю лезвия если только на что-то жёсткое наступил. А вот Наташа привыкла кататься на наточенных. У всех по-разному бывает.

Н.Х. — Я точу свои коньки где-то раз в полтора месяца. Иначе мне начинает казаться, что могу слететь с ребра. Понятно, что это чистая психология, но тем не менее.

— Наверное, дело в том, что даже обычные ботинки снашиваются у человека очень индивидуально. У кого-то сильно стёсывается каблук, из-за чего приходится чаще менять или ремонтировать обувь.

Н.Х. — С коньками, мне кажется, происходит то же самое. У меня на одной паре как-то почти полностью стесалось внутреннее ребро. Если, допустим, у человека плоскостопие, смещается центр тяжести. Соответственно и конёк начинает стачиваться иначе.

— Чего вы хотите добиться в этом сезоне? И ставите ли вообще перед собой задачу кого-то обыграть, например?

Н.Х. — Пока мы по-прежнему полностью сосредоточены не на соперниках, а на себе. На том, чтобы показать, что мы уже не вчерашние юниоры, а совершенно взрослая пара.

И.К. — Хорошо сказано. Мне даже добавить нечего.