|
|
|
|
|
|||
Всю свою спортивную жизнь она была символом. Вернее, мы, зрители, видели в Ирине Родниной символ. Образ несокрушимого советского спортсмена, в который идеально вписывались ее неизменные победы, слезы на пьедестале под звуки советского гимна. А она, откатавшись в очередной раз, на вопрос ждущих чего-либо «патриотического» журналистов: «Ваши первые мысли после победы?» - отвечала: «Снять коньки». И, закрывшись в гостиничном номере, опускала ноги в горячую ванну, чтобы хоть чуть-чуть размягчить въевшиеся в кости пальцев мозоли. Сколько же раз она пыталась нарушить этот идеальный облик? Ушла от тренера. Развелась, чего «символу» делать уж вовсе не полагалось. Перестала появляться на соревнованиях, «утонув» в собственной семье. И, наконец, уехала со всей семьей в США, дав новый всплеск затихнувшим было вокруг ее имени сплетням и разговорам. Вот тогда-то все и вспомнили ее слезы на пьедестале. По нашим-то понятиям, символ не должен так поступать, на то он и символ. А она счастлива. Абсолютно. - Ирина, вы уже почти два года в Америке. Контракт, помнится, был на три... - Мне почти сразу же после приезда предложили подумать о том, чтобы пересмотреть этот срок. Дело в том, что в местечке Лейк-Эрроухед, где я работаю, три года назад был создан тренировочный центр, который задумывался как международный круглогодичный лагерь. И организаторы заинтересованы в том, чтобы там работало как можно больше тренеров из всех стран. Так и получилось. Туда приезжала Юта Мюллер, регулярно наведывается Карло Фасси. Тренируются фигуристы со всего мира. - Сколько же спортсменов в вашей группе? - Постоянной группы у меня нет. Иногда спортсмены приезжают раз в году, на лето. Некоторые проводят здесь 2-3 недели, некоторые 2-3 дня - приезжают лишь для того, чтобы поставить программу или потренироваться в высокогорье. - Поставить программу? За два-три дня? - В Америке вообще вся система подготовки построена так, что львиную долю времени спортсмен работает самостоятельно. Но за те деньги, которые платит тренеру, старается получить от него максимум информации. Программа ставится в очень сжатые сроки, и доводит фигурист ее сам. Я работаю с каждым спортсменом по 20 минут. И для меня первое время такая система казалась дикостью. - Могу себе представить. Теперь понятно, почему у Карло Фасси всегда было такое количество учеников. А я, помню, удивлялась - как это у него на всех находится время. - Кстати, Фасси мне рассказывал, что как-то ночью ему позвонили домой, в Италию, он вскочил, расшвыривая многочисленных кошек и собак, кинулся к телефону и услышал полный ужаса голос Юты Мюллер, которая приехала в наш центр: «Карло, что мне делать? Тут в день проходит 13 человек. Да за всю мою карьеру у меня столько не было...». - Такая система, на ваш взгляд, более перспективна? - Трудно сказать. Но здесь так принято. Допустим, шаговую технику фигурист изучает у одного тренера, прыжки - у другого. Ученик не привязан к тренеру, более самостоятелен. Когда я выступала сама, то еще застала время, когда соревновались спортсмены. Потом начали соревноваться тренеры. На лед выходили дрессированные дети 13-15 лет, и расстановка мест зависела лишь от того, у кого из их наставников больше связей и влияния в спорткомитете. - Это понятно. В конце концов наш тренер получает зарплату именно за то, что у него катается тот или иной спортсмен, а не за то, что он сам по себе классный специалист. Поэтому уход ученика и становится трагедией. - Для самого спортсмена тоже. Я по себе помню, как долго не могла решиться уйти от Жука и как болезненно переживала свой уход. Хотя была уже далеко не в детском возрасте. И когда мы с Зайцевым начали тренироваться у Тарасовой, я чувствовала каждой клеточкой, что таких связей между ней и мной, какие были между мной и Жуком, нет. Она болела за нас, но совсем не так, как болеет тренер за выращенного ученика. - В Америке у вас не возникает проблем с языком? - На катке - нет. У нас своя терминология, все можно показать, иногда хватает жеста. В обычной жизни сложнее. Правда, уже давала интервью телевидению. А в первое время чувствовала себя просто животным: понимаю, а сказать в ответ ничего не могу. К языку ведь надо сначала прислушаться. У детей этот процесс идет гораздо быстрее. Правда, у моей младшей - Аленки - в голове сейчас путаница из русских и английских фраз. Да и Саша частенько вставляет в разговоре английские слова, потому что иногда просто не знает, как сказать по-русски, и начинает объяснять мне на пальцах. Или со словарем. - Он тренируется? - Играет в хоккей. Пока мы с мужем были в Москве, звонил каждый день. Они оставались с няней - я ее вызвала из Москвы на время нашего отсутствия, так настолько заморочили ей голову, что в школу два дня не ходили - «заболели». Дети есть дети. - С учебой у Саши проблем не возникает? - Нет. Если сравнить систему обучения здесь и у нас, то наша, пожалуй, посложнее. Здесь учеба более прикладная, подолгу изучаются какие-то разделы, темы. Очень серьезные знания дают в области живописи, музыки. Но все это - в очень интересной форме. Даже в математике. Если дело касается секунд, минут, то все примеры с последних Олимпийских игр - того, что дети смотрят по телевизору. Задачи не абстрактные - в одну трубу вливается, в другую выливается, а конкретные: из Лос-Анджелеса вышла машина такой-то марки, которая может ехать с такой-то скоростью, потому что у нее четырехцилиндровый двигатель... - У вас собственный дом? - Нет. Мы снимаем часть дома с отдельным входом. Меня это очень устраивает, потому что все необходимые работы - ремонт, уборка улицы - проводятся централизованно. Да и расположен он близко от катка, от магазинов, от стоянки школьного автобуса. Я это оценила прошлой зимой, когда за одну ночь выпало почти полтора метра снега, и целую неделю люди не могли даже выбраться из домов - протаптывали тропинки к продуктовому магазину. - Во сколько начинается ваш рабочий день? - По-разному. Летом первая тренировка в шесть утра. У нас попробуй скажи спортсмену, что так рано надо прийти и катать произвольную программу. В 10-11, не раньше. Да и у меня не укладывалось в голове, что так можно. Оказалось - вполне. Деньги-то заплачены. - И сколько стоит двадцатиминутный урок Ирины Родниной? - 25 долларов. Я - дорогой тренер. - Ну вы это право заработали. - Да, но ведь мои титулы не работают за меня на льду. Видимо, критерий несколько иной. В этом году у нас в центре тренировались фигуристы из Южной Кореи, Японии, Тайваня, Австрии, Швеции, Мексики, Канады и США - само собой. Многие приезжают именно ко мне. - Если не считать тех, кто тренируется в центре, то вы чаще наблюдаете за фигуристами-профессионалами? - Да. Меня четыре года подряд приглашали судить чемпионаты мира. - И как впечатление? - Потрясающее. С любительскими соревнованиями не сравнить. Ведь это - уникальная возможность увидеть сильнейших фигуристов разных лет. Даже тех, которые никогда не встречались между собой на любительском уровне. Взять последний чемпионат: Бойтано - высокий, мощный, с фантастически сложными прыжками, чистейшими приземлениями... Все судьи, а среди них были ведущие тренеры мира - Фасси, Целлер, - в один голос говорили, что равных ему в мире сегодня нет. И тут же - Казенс, без сложных элементов, но потрясающе элегантный, обаятельный. А между ними - крохотный Хэмилтон. Ни фигуры, ни лица, но столь виртуозная техника конька, что это заворожило всех, и судей в том числе. Профессиональный спорт - это совсем другой мир, загадочный. Вроде и не катается никто столько, сколько катались раньше. Могут на тренировках дурака валять, срывать элементы, но вышел на лед перед судьями - и творит невообразимое. Это и есть профессионализм - показать все, что умеешь, именно тогда, когда надо. - Я слышала от тех, кто был на чемпионате, что и Дениз Бильман, которая уже десять лет выступает в профессиональном спорте, могла бы вполне выступать на Олимпийских играх, но ведь она была лишь второй, за американской фигуристкой. - На мой взгляд, ее манера катания никогда не была красивой. Интересной - да. Но в Америке существуют свои законы. Прежде всего, зрители хотят видеть красивую женщину, красивые движения, нормальные по сложности прыжки. И не страшно, если сложности недостает. Ведь это - женщина. - По вашей логике, Водорезова никогда не смогла бы стать первой в Америке. - Ну почему? Просто тогда надо быть на две головы выше остальных в технике. То же самое было, когда каталась я. Не могу сказать, что наши программы были очень гармоничны и красивы. Но мы настолько превосходили соперников по силе, четкости, что с нами ничего не могли сделать. - Сами на лед больше не выходите? - Если не учитывать, что на коньках я провожу целый день, то нет. В прошлом году, правда, попросили принять участие в показательных выступлениях, которые традиционно проводятся у нас в центре. Средства идут в специальный фонд на поддержку фигуристов-любителей. - В Москву совсем не тянет? - Меня тянет к тем людям, которых я здесь оставила. В сорок лет менять привязанности очень тяжело. Работать? Наверное, нет. Так, как я работала когда-то, уже нет условий. Так, как я работаю сейчас, - их нет тем более. Мы не столько материально, сколько морально не готовы к тому, что за все в этой жизни надо платить. За каждый шаг ребенка на льду, за работу тренера. Привыкли фанатично пахать, вспоминая о деньгах тогда, когда дома нечего было есть. - И насколько легко вам далась психологическая перестройка? - Первое время я просто не могла себя заставить предъявить счет ребенку. Это было страшно мучительно. Ведь каждый, с кем я работала, становился немножко «своим». И выписывать счет... Это было выше моих сил. В конце концов тренеры заметили, как я мучаюсь, стали учить, как вести всю эту бухгалтерию. Потом мне даже смешно стало - вспомнила, сколько исписала журналов за пять лет работы тренером. Здесь же - только счета подписываю. Но для сознания советского человека это непостижимо. К нашему стыду. Потому что нас этому никогда не учили - ценить свой труд. 1992 год
|
Фигурное катание - Спортсмены
