Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Ее ученица Юлия Липницкая прилично встряхнула мир фигурного катания, выиграв в самом конце 2011-го финал юниорского «Гран-при», а несколько месяцев спустя – юниорское первенство мира. Но потом был крайне неудачный, наполненный бесконечными травмами год. Поэтому рассказывать что-либо о подготовке своей главной подопечной до того, как начнутся соревнования олимпийского сезона, Тутберидзе отказалась из чистого суеверия. Именно так была негласно обозначена тема нашей беседы: о Липницкой – ни слова.

– Этери, два года назад вы сказали, что считаете себя очень ленивым человеком. Который интересуется только тем, что имеет отношение к работе. То есть – юниорским катанием. С тех пор ваш интерес наверняка распространился и на взрослое «поле». Вы следите за тем, что там происходит?

– Конечно. Наблюдаю, пытаюсь понять, чем должен владеть спортсмен, чтобы бороться за пьедестал.

– Я бы сказала, что это целый комплекс составляющих. И вид должен быть соответственный, и определенным набором прыжков надо владеть, причем каждый из этих прыжков по заходу и выходу должен быть индивидуальным. Спортсмен не должен быть как все. В нем обязательно нужно найти что-то особенное. Чтобы человек выходил на лед, и все понимали: так катается только он. Есть же свой стиль у Юдзуру Ханю? Он – как красивая девушка на льду, с мягкими линиями. Вроде и руки как-то небрежно брошены, но это настолько органично в его исполнении... Или упругий, скачущий, как мячик, Флоран Амодио. Такое ощущение, что он даже передвигается прыжками.

– Однако тому же Ханю постоянно не хватает физических сил, чтобы доехать произвольную программу до конца, не находите?

– Дело в том, что, когда спортсмен катает свои программы лучше остальных, он и устает больше. Даже если это происходит на тренировках. Должен быть, безусловно, функциональный запас, которого, согласна, Ханю иногда не хватает. Возможно, он просто не умеет заставить себя в достаточном количестве катать программы на тренировках.

– Я слышала что японцы, прежде чем начать соревновательный сезон, очень много выступают в разного рода шоу.

– Это совсем другое. Они облегчают прыжки до тройных тулупов. А что такое тройной тулуп? Прыжок, который можно делать в связках по семь-восемь штук. И это совершенно не гарантирует того, что в соревнованиях ты так же легко прыгнешь все остальное.

– Вы могли бы проанализировать, со своей точки зрения, в чем видите силу трех сильнейших на данный момент одиночниц мира – Юны Ким, Каролины Костнер и Мао Асады?

– Ну кто я такая, чтобы анализировать их катание?

– Тренер, которая собирается с этими спортсменками бороться, разве не так?

– Ну... в какой-то степени так и есть. Юна Ким мне нравится очень многими качествами. Тем, как она прыгает, начиная первый прыжок каскада на синей линии и заканчивая у борта. У нее прекрасные transitions – связующие шаги. Она очень красивая, с прекрасным, я бы сказала, чувством позы. Точно знает, как сделать тот или иной жест, как посмотреть. Для меня она, безусловно, сейчас является номером один. Никакая другая спортсменка, на мой взгляд, не отличается столь широким набором чемпионских качеств.

– Удивительная фигуристка. Когда смотришь, как она катается «вживую», прощаешь ей все. Потому что она постоянно в «образе». И настолько уверена, что она лучше и красивее всех, что ты начинаешь вместе с ней в это верить. Она постоянно держит этим зал. На экране телевизора эта магия пропадает. Сразу становится заметно, например, что переходов из элемента в элемент у Костнер нет вообще. На виражах Каролина очень мощно набирает ход, а потом катит всю прямую на двух ногах, попеременно меняя руки. И прыгает каскад не от синей линии, как Юна Ким, а практически у самого борта.

Если бы все это делала не Костнер, а какая-либо другая фигуристка, думаю, ее наказывали бы беспощадно. Но Каролине прощают. Возможно, потому, что в «новое» фигурное катание она попала в каком-то смысле из прежних времен. Поменять технику заходов на прыжки в такой ситуации крайне непросто. Плюс подкупает огромная скорость, которую Костнер поддерживает от начала и до конца программы. С другой стороны, если бы Каролина делала между прыжками более сложные шаги, не факт, что ей удалось бы эту скорость сохранить.

– Все уже привыкли к тому, что костюмы, в которых выступает Костнер, шьют, как правило, выдающиеся модельеры. С вашей точки зрения, такие расходы в фигурном катании оправданы?

– Если спортсменка хорошо себя в таких костюмах чувствует – почему нет? На самом деле мне нравились далеко не все наряды Каролины. Ее серый комбинезон, помню, был так грубо натянут на конек, что меня это постоянно коробило. Какая другая спортсменка могла бы себе такое позволить? Но Каролина выходила на лед с таким королевским видом, что все восхищались. Считаю, что это отдельная грань мастерства.

– А чем берет Асада?

– Прежде всего легкостью. Никогда не видно, что она устает. Даже в дорожках, где к концу устают все, Асада словно набирает ход. Но скорости и мощи Костнер и Юны Ким у нее, конечно же, нет.

– За счет чего тогда она прыгает тройные аксели?

– Благодаря очень хорошей крутке и той же легкости. Мао за счет японских генов сумела сохранить совершенно детское тело – то, что никогда не удается нашим девочкам. Но по следу ее приземлений видно, что почти все прыжки недокручены. А Костнер, например, приходит на лед всем лезвием. Зато у Асады прекрасно работает голеностоп: она приземляется на зубец и настолько быстро выкручивает выезд... Почему вы улыбаетесь?

– Представила, как вы по-шпионски ползаете по льду с фонариком...

– Да нет, все гораздо проще. Когда стоишь у борта на тренировке, та треть катка, которая находится прямо перед тобой, прекрасно видна. Особенно когда тренировка проходит на чистом льду. Год назад, когда мы были в Китае, я специально смотрела за тем, кто как приземляется. Больная тема, как говорится. Дело в том, что в юниорском катании недокруты очень жестко наказываются. Поэтому все стараются приземляться ровно на ход назад, а не «галками».

– Вас не удивило намерение двукратной чемпионки мира Мики Андо вернуться в спорт после рождения ребенка?

– Я не раз имела возможность наблюдать за Мики, когда она тренировалась у Николая Морозова. Вернуться в спорт вообще очень сложно. Никто ведь там тебя не ждет, а главное – не прощает ошибок, которые судьи обычно прощают фигуристу, зная, что он катается последний сезон. Поэтому даже не знаю, хватит ли у Мики мужества совершить этот шаг. Она – очень мощная спортсменка и очень сексуальная. Это притягивает. Она может несколько секунд просто стоять на льду, бросив руки к судьям, а ты чувствуешь в этом какую-то безумную энергетику и страсть.

Если Андо сумеет собрать свой каскад «лутц – риттбергер» и все остальные прыжки, она, безусловно, сумеет бороться за медаль. Хотя первой, кто пришел мне в голову после той тройки лидеров, которую мы с вами обсуждали, это не Андо, а Акико Судзуки.

– Она очень сильная с функциональной точки зрения, имеет достаточно сложную программу, в которой много элементов стоит во второй половине. Соответственно, когда Судзуки все это выполняет, ее техническая оценка заведомо выходит очень высокой. Она, безусловно, не Ким и не Костнер, но где-то рядом. Понятно, что у нее не может быть такой скорости, как у Костнер, – у Каролины нога едва ли не длиннее, чем вся Акико. Зато Судзуки очень работоспособная – все берет трудом. У меня такие спортсмены вызывают колоссальное уважение.

– Опыт, который вы приобрели с выходом ряда учеников на взрослый уровень, сильно изменил вас как тренера?

– Раньше я была более нетерпимой, что ли. Старалась на каждой тренировке получить максимально положительный результат. И очень расстраивалась, когда видела, что мой спортсмен не может выполнить того, что я требую. Начинала кричать, ругаться. Сейчас же понимаю, что принуждая спортсмена к тренировкам, можно получить только травму. До тех пор, пока он сам не захочет работать, заставлять его что-то делать бессмысленно.

– Чем вы руководствовались, когда согласились взять к себе в группу Сергея Воронова?

– Меня об этом попросили. Я очень волновалась, когда давала согласие.

– Мне кажется, что с таким прыжковым арсеналом, которым владеет Сергей, бороться за пьедестал очень тяжело. А выучить в его возрасте другие четверные прыжки уже сложно. У взрослых спортсменов существуют какие-то наработанные навыки, своя техника, ломать которую очень опасно. Можно все сломать и ничего не приобрести взамен. Да, мы выучили с Вороновым тройной лутц. Но это – лишь для него достижение. А что такое тройной лутц для мирового фигурного катания? Понятно, что не победа.

– В российском мужском одиночном катании сейчас сложилась ситуация, когда на одно место в олимпийской команде претендует фактически один спортсмен – Евгений Плющенко. Как думаете, по силам ли кому-то еще бороться за звание чемпиона России, если Плющенко сделает в произвольной программе хотя бы один четверной прыжок?

– Думаю, что это нереально. Женя наверняка сделает два тройных акселя – он всегда прыгал их довольно легко. И этого в сочетании с четверным будет вполне достаточно, чтобы победить. Я вообще, честно говоря, не знаю, а надо ли соперничать с Плющенко?

– В каком смысле?

– Не очень представляю себе какого-то другого российского спортсмена, который мог бы бороться за олимпийский пьедестал. Все они сражаются в основном за попадание в «десятку». Да, тот же Максим Ковтун прыгает и тройные аксели, и два различных четверных. Но на том уровне, о котором мы говорим, это делают почти все. Нельзя же рассчитывать на то, что соперники выйдут на лед и как один посыпятся?

Плющенко все еще достаточно хорош, чтобы бороться в командном турнире, где у России вполне может быть медаль. На это, как мне кажется, делать ставку логичнее всего. Тем более что командный турнир в олимпийской программе – первый.

– Евгений гораздо в большей степени, нежели Костнер, принадлежит к поколению из «прошлой» жизни. Наверное, и про него можно сказать, что он точно так же приучен разбегаться через весь каток, точно так же лимитирован в связующих шагах. При этом я вижу, что вам он по-прежнему интересен как фигурист. Чем именно?

- Я смотрю на Женю другими глазами. Это ведь реально тяжело – выучить в таком возрасте то, чему дети сейчас учатся в четыре или пять лет. Но ребенку можно сто раз повторять одно и то же, и он сто раз будет делать один элемент. У взрослых же в подсознании всегда очень крепко сидит мысль «Я этого не сделаю, потому что не умею». Поэтому многие вообще отказываются учиться.

Когда Плющенко катался на своей первой Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити, он даже не мог сесть до конца в волчок – это было не нужно. И никаких смен ребер на либеле по этой же причине тоже не было. Поэтому когда сейчас я вижу, как он старается делать на льду сложные вариации каких-то позиций, то как тренер понимаю, сколько труда в это вложено.

– Уход из вашей группы Полины Шелепень, которая под вашим руководством пять раз побеждала на этапах юниорского «Гран-при», вас сильно расстроил?

– Расстроило другое. Я же тренировала Шелепень с четырехлетнего возраста, и все, что мы с ней сумели сделать, происходило не благодаря, а вопреки. Во-первых, у самой Полины никогда не было спортивных амбиций – они были у меня. Это я старалась всем доказать, что моя спортсменка будет и прыгать, и побеждать. Хотя все наперебой убеждали меня в обратном. Полина была слишком высокой, некоординированной, «вязкой» – то есть совершенно не годилась для прыжков. И тем не менее запрыгала. В последние два года у нас были не очень простые отношения. Я понимала, что рано или поздно Шелепень от меня уйдет, более того, была к этому готова. А расстроилась потому, что моя многолетняя и на самом деле очень трудная работа так быстро ушла в песок. Ну и было обидно, конечно, чисто по-человечески, что Полина, приняв решение поменять тренера, не посчитала нужным хотя бы прийти на каток с букетом цветов и сказать «спасибо».

– Знаете, я все чаще прихожу к выводу, что при расставаниях бывает очень сложно сохранить в себе теплые чувства по отношению к тому, кто вел тебя к результату. Потому что именно с этим человеком у спортсмена интуитивно ассоциируются не самые приятные воспоминания: тяжелая тренировочная работа, необходимость ежедневно себя ломать, пересиливать, терпеть боль, отказываться от каких-то удовольствий...

– Так оно и есть. Конечно же, куда проще не ставить девочек на весы в переходном возрасте, не отбирать у них еду, не заставлять бегать кроссы… Конечно, ребенку обидно, и он очень часто ищет, кому пожаловаться. Не все ведь понимают, что, если тренер кричит, значит, любит. Значит, он видит в тебе что-то такое, чего нет в других спортсменах. Я сама в своей спортивной жизни проходила через такую ситуацию. Ловила каждый взгляд, а мне делали одно замечание в неделю. Вот это действительно страшно.

Здесь очень важно, какую позицию занимают родители. Именно они должны объяснять ребенку, что все, что делает тренер, он делает во благо. И должны понимать: раз уж пришли в такой тяжелый вид спорта, то, наверное, пришли не просто так, а за результатом. А раз так, надо уметь терпеть.

Если же родители просто встают на сторону ребенка, тренер в этом противостоянии всегда проиграет. А спортивный век фигуриста – он ведь такой короткий…