Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Накануне нового сезона тренер первой российской олимпийской чемпионки Аделины Сотниковой рассказала специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской как распознать наступление переходного возраста, как справляться с ревностью и каким будет в новом сезоне женское одиночное катание

- Помню, как Татьяна Анатольевна Тарасова, рассказывая о своей работе с Ильей Куликом и Алексеем Ягудиным, сказала, что одиночник в группе может быть только один. Что он забирает у тренера все внимание, и ни на что другое уже не остается ни времени, ни сил. У вас же сейчас катаются сразу четверо топовых фигуристов. Хотя бы иногда не возникает ощущение, что их слишком много?

- Когда в конце прошлого сезона ко мне стали неожиданно приходить спортсмены – сначала Сергей Воронов, затем - Максим Ковтун, Полина Цурская, то сначала было тяжеловато. Потом становится проще: фигуристы начинают тебя понимать, ты их лучше узнаешь, на льду они рассредоточены достаточно комфортно, к тому же у нас в школе много тренеров, так что каждый спортсмен постоянно чувствует, что ему уделяется внимание. Все равно бывает непросто, потому что все мои ученики в основном взрослые. Это не малыши, которых собрал в группу, дал задание – и они катаются. С другой стороны, когда работаешь со взрослыми, многое зависит от того, насколько сильно они сами хотят работать.

- Полина Цурская не так давно заметила в интервью, что для нее было совершенно непривычно постоянно работать на льду и в зале в индивидуальном порядке. Вы считаете индивидуальную работу более правильной, или для вас просто удобнее строить тренировки таким образом?

- Вопрос не в том, правильно это, или неправильно. Для начала все спортсмены - разные. Одному нужна прыжковая работа, другому - более скоростная, кого-то требуется «посадить» на шаги, заняться скольжением. Невозможно каждому давать одинаковые задания - все-таки наш вид спорта не командный, а индивидуальный. На юниорском уровне групповая работа может себя оправдывать, у нас такие фигуристы есть, и они как раз занимаются не только индивидуально, но и в группе под руководством наших же тренеров – Александра Успенского, Максима Завозина, которые работают со взрослыми спортсменами, Марины Селицкой. С Артуром Даниеляном, хоть он и не вышел еще из юниорского возраста, мы уже занимаемся индивидуально. Но в целом я не слишком люблю массовость.

- Можно ли вовремя уловить момент, когда спортсмен начинает взрослеть? Как это проявляется?

- Когда фигурист маленький, он подчиняется тренеру настолько беспрекословно, что ты вообще, ни о чем не задумываешься. Приходишь, даешь задания, ученики, как заведенные, эти задания отрабатывают. А вот когда спортсмены начинают вырастать, у них начинает проявляться характер. Причем у каждого по-разному.

- Начинают огрызаться?

- Так не могу сказать – в этом плане мне с учениками везет. Но работа становится другой. Те же девочки теряют способность выдерживать такие нагрузки, как раньше, и сами начинают по этому поводу комплексовать. Ведь только что, вроде бы, все было нормально, почему же все перестает получаться? Почему ползет вес? Почему все ни с того, ни с сего начинает раздражать?

- К этому можно быть готовым, или переходный возраст для тренера – это всегда «вдруг»?

- То, что ребенок вырастает, видно даже чисто внешне. Даже у юниоров. У себя в группе я замечаю всё, каждый момент, вижу, кто и как начинает меняться. Во всяком случае, мне так кажется. Бывает, что прихожу на тренировку и сразу понимаю, для кого она будет особенно тяжелой. Что накопилась усталость, но через эту усталость надо заставить человека сделать работу. А взрослый организм - он совершенно другой. Это не юниоры, которые могут выйти на лед и запросто откатать две программы подряд. Это как сравнивать гоночную машину с поездом: поезд обязательно наберет ход, но не сразу. Если ты станешь его насильственно гнать, начнутся травмы, или еще что-нибудь будет происходить. Взрослый человек - это совершенно другая работа, другое тело. Поэтому и работать приходится, как пианино настраивать. Каждая струна должна чувствоваться.

При этом сами спортсмены – это маленькие дети, даже если им по 19 лет. У каждого в подсознании сидит мысль, что в сложный момент придет тренер и решит все их проблемы. По принципу: «Я хочу кататься – сделайте так, чтобы я каталась. Я не могу похудеть – сделайте так, чтобы я похудела». И далеко не все способны сразу понять, что есть вещи, которые спортсмен должен уметь делать сам. Взять тот же вес: нет в фигурном катании таких девочек, которых эта тема не касается. Вообще нет. Для всех это очень серьезная проблема. И счет ведется на каждые 500 грамм, а то и меньше. Если фигуристка худая, это не значит, что она такая от природы. Это означает лишь то, что человек умеет держать себя в руках.

- Кто в процессе работы более ревнив по отношению к тренеру - мальчики или девочки?

- Это зависит от характера. Мне, к счастью, чаще попадались разумные в этом отношении спортсмены. Поначалу, да, с некоторыми бывает сложно. Та же Маша Сотскова пришла в группу юниоркой, и многие вещи ей приходилось очень долго объяснять.

- Например, что, если она хочет выйти на серьезный взрослый уровень, надо делать другую работу, не ту, что была раньше. Многие юниоры привыкают делать огромные объемы, и им кажется, что взрослый спорт – это все то же самое. А на самом деле, все другое. В этом плане и я сама, и Ирина Тагаева, очень тщательно готовили Сотскову ко взрослым турнирам. В работе Маша - молчунья. С одной стороны, это благодатная почва. С другой – опасно. Когда человек более открыто показывает свои эмоции, тренеру проще понимать, как с ним работать. Хотя Машино молчание я уже изучила досконально: знаю, как и о чем она молчит.

Что касается ревности, я довольно часто вспоминаю уже давние рассказы Марины Кудрявцевой - супруги Виктора Николаевича Кудрявцева. У нее тогда было много учеников, и она постоянно жаловалась, что иногда просто не понимает, что с ними делать - просто поедом ее едят. У меня тогда катался Артем Бородулин, много других ребят, Аделина (Сотникова) подрастала. Когда я в первый раз услышала те маринины слова, про себя еще, помню, подумала: как хорошо, что у меня такого нет. А оказалось, что у меня не летали кинжалы надо льдом только потому, что в группе собрались достаточно молчаливые спортсмены, и они просто не озвучивали какие-то вещи, которые им не нравились. Когда из группы ушел Бородулин, то лишь спустя какое-то время выяснилось, что он ушел именно из-за того, что я стала больше работать с Аделиной, выезжать с ней на юниорские турниры. Артем, искренне убежденный в том, что я – «его» тренер, просто не смог это пережить. Я вовремя это не почувствовала его ревности, не поняла, насколько все серьезно. А потом узнала, что он говорил об этом всем, кроме меня.

- Когда вы брали в группу Полину Цурскую, знаю, очень беспокоились, что травмированная спина может не позволить этой спортсменке тренироваться в полном объеме. Как обстоит дело сейчас?

- Я по-прежнему беспокоюсь, тем более что у Полины неоднократно были серьезно травмированы еще и связки голеностопа. Раньше она была способна какое-то время тренироваться, но потом из-за травмы приходилось делать паузу. Моя первостепенная задача в процессе летней подготовки заключалась в том, чтобы найти для Цурской режим работы, позволяющий ей работать непрерывно. Но и сейчас каждая тренировка у нас на грани, которую я, как тренер, должна постоянно чувствовать и контролировать, используя всю свою интуицию и опыт. Особенно было тяжело, когда работа только начиналась, когда мы только начинали разгонять этот «паровоз», и я знала, что любое падение может обернуться достаточно большой проблемой.

- Вас не напрягает, что у Маши Сотсковой с сентября начинается серьезная учеба в ГИТИСе?

- Мы все это заранее с ней обсудили. Было бы глупо скрывать, что это меня эта тема сильно беспокоит. Если вы спросите меня, стоит ли профессиональному спортсмену совмещать учебу в серьезном институте с тренировками, я, как любой другой тренер, однозначно отвечу «нет». Считаю, что правильнее сначала закончить со спортом, а уже потом получать образование. Вот и Маше, когда я узнала, что она намеревается поступать в ГИТИС, я первым делом задала вопрос о том, как она собирается все это совмещать. С одной стороны, Маша умеет планировать свою жизнь, я это знаю – видела, как серьезно она занималась последние два года с репетиторами, чтобы хорошо закончить школу. Вопрос с жильем она тоже решила – дорога в институт и на каток будет занимать минимум времени. С другой, определенное беспокойство по-прежнему присутствует: насколько хорошо получится все совмещать, сейчас никому из нас до конца не ясно. Посмотрим.

- Насколько гладко прошла летняя подготовка вашей группы к сезону?

- Было очень много проблем с ботинками. Насте Губановой в августе пришлось раскатывать уже третью пару за лето. Первыми двумя она стерла ноги в кровь. Из-за этого мы даже не успели подготовиться к прокатам.

- Отчего у фигуристов возникают подобные проблемы? И насколько они общие?

- Тут нет никакой закономерности. У всех разные ноги, разной чувствительности кожа, соответственно одна и та же модель ботинок может давать разные ощущения. Маше (Сотсковой) в позапрошлом году, когда она выступала на чемпионате мира, вообще пришлось кататься на обезболивающих препаратах – у нее очень тонкая кожа, и любое повреждение оборачивается большими проблемами. Сейчас мы уже об этом знаем, поэтому заранее предпринимаем какие-то меры. Аналогичные проблемы были у Ковтуна - он тоже из-за ботинок несколько дней не катался, тоже в кровь ноги стер. Силиконовые прокладки, конечно, помогают, но не всегда с их помощью можно решить проблему.

- В связи с очередным изменениям правил, какие-то коррективы в работу вносить пришлось?

- От изменения правил новые элементы в фигурном катании ведь не появляются, все они остаются прежними – просто идет работа на качество. Сейчас все вдруг заговорили о рекордах, но ведь никаких официальных рекордов у нас нет и не было. Они никогда не фиксировались. Для самих фигуристов это, скорее, такое «Вау!» Получил высокие баллы, это тут же подстегивает самолюбие, хочется получить еще больше.

- Прошлая система, согласитесь, позволяла находить некоторые лазейки. Как, например, та, что использовала Алина Загитова, переместив все семь прыжковых элементов во вторую половину программы.

- Ну, и что. Этим могли воспользоваться все желающие. По факту, я не думаю, что в фигурном катании могут произойти какие-то значительные изменения. Есть лидеры, так все уже знают, кто именно ими является. И эти лидеры уже катаются на таком уровне, где видно и мастерство, и качество катания. Этим они, собственно, и выигрывали. Та же Женя Медведева проиграла Олимпиаду Загитовой всего лишь одним баллом с небольшим. Разница в один балл вообще ни о чем не говорит – это ничто. С таким же успехом, сложись соотношение судейских голосов чуть иначе, второй могла быть и Алина. Ну да, у нее было семь прыжков во второй половине. Но разве она выиграла только поэтому? Просто все очень удачно сошлось: молодость, свежесть, задор. Плюс Алина совершенно убийственно откатала до этого целый ряд соревнований. Всем этим и переиграла Медведеву. Если бы на протяжении сезона точно так же, наотмашь, каталась Кейтлин Осмонд, она также могла бы претендовать в Пхенчхане на «золото» или «серебро». Ну а то, что Медведева, имея такие травмы, сумела так достойно выступить, у меня вызывает только восхищение.

- Как считаете, переезд Медведевой в Канаду к Брайану Орсеру, это плюс?

- Пока это беспредметный для меня разговор. Каждый спортсмен, когда взрослеет, вправе сам решать свою судьбу в этом отношении. Если уходит от тренера – значит, ему некомфортно. В глубине души мы, тренеры, прекрасно всегда понимаем, почему от нас уходят. Потому что просто так не уходит никто. Я тоже знаю, где и почему была неправа. А спортсмен всегда будет выбирать, где ему лучше.

- В каком из уходов вы считаете себя в большей степени виноватой?

- Не бывает так, что в разрыве отношений виноват кто-то один. Взять ситуацию с той же Аделиной, о которой мы не раз уже с вами говорили. Я понимала, что мне ее надо, что называется, взять за загривок и продолжать катать, как делала это все предыдущие годы. Но осознанно не стала это делать и этим как бы отодвинула от себя спортсменку. Бессмысленно продолжать работать с человеком, который не может сам себя заставить. Или вроде даже тренируется, а сам в то же самое время думает, что ему выгоднее поехать на какое-то шоу. Но это я сейчас понимаю. А тогда у меня не было такого опыта и я долго думала: а правильно ли это? С тем же Максимом (Ковтуном) у меня сейчас существует определенная договоренность. Если он сам хочет кататься, если ему это надо –я всегда помогу, подставлю плечо, где-то надавлю, если на каком-то этапе ему станет сложно сделать это самому. Таких ситуаций в тренерской работе всегда очень много. Не бывает идеальных схем: пришли, отработали все беспрекословно и ушли. Не надо даже думать, что так может быть.

- Вы видите какие-то плюсы в том, что у Ковтуна нет в этом сезоне этапов Гран-при и можно уже сейчас сосредоточиться на подготовке к чемпионату России?

- Я не смотрю на эту ситуацию с точки зрения минусов или плюсов. Конечно, хотелось бы иметь возможность выступить в Гран-при. Но Максим сейчас не в той ситуации, чтобы высказывать собственные пожелания. Сначала нужно вернуть к себе доверие – как к спортсмену. Сейчас все зависит только от него. Насколько он сам это понимает – мы сможем увидеть по ходу сезона.

- Каким ты видите в этом сезоне женское одиночное катание?

- Не думаю, что оно будет сильно отличаться от прошлогоднего. Тем более это первый год после Олимпиады. Как были лидерами Загитова и Медведева, так, возможно, и останутся. Я бы назвала этот год примерочным – все так или иначе будут примеряться друг к другу, к новым правилам. Костяк к следующей Олимпиаде начнет, как мне кажется, формироваться чуть позже.

- А можно ли, абстрактно говоря, создать себе за текущий сезон какое-то преимущество, гандикап перед всеми остальными?

- Преимущество в спорте может существовать одно: всегда и во всем быть лучше всех на десять голов. Как это было у той же Загитовой против всех остальных – за счет того, что она юная, маленькая, технически сильная и абсолютно неутомимая.

- Получается, что взрослому человеку такого преимущества себе не создать никогда?

- Преимущество взрослых спортсменов в другом. В опыте – в том числе и жизненном. В умении переживать неудачи. Не так страшно, если человек по каким-то причинам падает вниз. Страшнее, если он там остается. Когда ко мне в этом году вернулся Ковтун, для меня было важно не то, как он сумеет кататься, а прежде всего просто протянуть ему руку. Чтобы он не остался в этой пропасти.

- Когда от вас ушла Аделина, многие, знаю, посчитали ее уход довольно сильным ударом по вашей тренерской репутации.

- В моей жизни, начиная с 11-летнего возраста, было столько всевозможных ситуаций, в том числе и очень тяжелых, столько стрессов, что я давно уже не реагирую на вещи, на которые болезненно реагирует большинство других людей. Точно так же мне абсолютно безразлично, что обо мне думают. Если от меня уходит спортсмен, пусть даже такой, как Аделина, моя тренерская жизнь на этом точно не заканчивается. Более того, считаю, что каждый тренер должен быть всегда готов к подобной ситуации. Бывают периоды, когда у тренера вообще нет спортсменов - к этому тоже надо спокойно относиться. Я уже много лет в тренерской профессии, поэтому изначально все это понимаю. Есть тренеры, которые работают ничуть не хуже, чем я. Просто чемпионский «материал» в руки не попадается. В этом плане я очень благодарна судьбе, что мне в свое время попалась такая спортсменка, как Аделина. Могла бы ведь и не попасться?

С другой стороны, сам по себе материал – это не залог успеха. Надо уметь его не испортить. Я постоянно думала об этом, когда у меня начинал кататься Денис Тен. Когда я впервые увидела его на соревнованиях, сразу было понятно, что это гениальный ребенок, не такой, как все. А это всегда накладывает на тренера очень серьезную ответственность: надо ведь не просто решиться взять этот талант в руки, но и правильно его развить.

- Я бы сказала, что это сложнее, чем просто найти талантливого ребенка.

- На самом деле, да. Иногда ко мне приходят просматриваться феноменально талантливые дети. Но я понимаю, что их уже невозможно переучить – просто в силу того, что на начальном этапе с этими детьми работали не слишком профессионально. Дико расстраиваюсь в таких случаях, просто ужасно.

- Каждый раз, когда я прихожу к вам на каток, первое, что бросается в глаза – надпись на льду, сделанная после Олимпийских игр в Сочи: «Аделина». У вас это вызывает какие-то чувства?

- Сейчас уже нет. Первое время после того, как мы расстались, конечно, очень тяжело было. Садишься у борта, и над головой портрет Аделины висит, и под ногами у спортсменов ее имя. Но время все лечит. Всегда.