Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Есть интервью, которые нельзя делать по «горячим» следам.

Мы сидим с Еленой Буяновой в крошечной тренерской при катке ЦСКА, и я думаю о том, что поступила совершенно правильно, не став настаивать на разговоре с тренером сразу после победы ее ученицы Аделины Сотниковой в Сочи. Иначе, наверное, я никогда не услышала бы фразы: «Я ведь только сейчас начинаю понимать, что стала тренером. Им меня сделала Аделина...»

Собственно, поговорить с Буяновой в Сочи было нереально: через день после того как Сотникова стала олимпийской чемпионкой, ее тренера, экстренно поменяв ее билет на более раннюю дату, отправили в Москву – приходить в себя.

– Я очень смутно помню, как муж забирал меня в аэропорту. Все было как в тумане. Первые две недели только спала и ела. И опять спала. В Сочи впервые поняла, что такое проблемы с высоким давлением. Каждое утро ко мне в комнату заходила наша массажистка Тамара Гвоздецкая, будила меня, скармливала очередное лекарство, после чего мне как-то удавалась встать. Когда Аделина катала произвольную, я была уже на таком пределе, что даже не стояла, а висела на борту.

– Своим победным выступлением Аделина сделала, по сути, всю свою жизнь.

– Так она ведь столько лет шла к этому... Нам действительно было очень тяжело. У нас обеих в последние два года уже начали опускаться руки. Аделина и Лиза Туктамышева в свое время очень высоко подняли планку женского катания и этим спровоцировали достаточно высокую конкуренцию. А потом вдруг почувствовали, что удерживаться на этой высоте у них самих не всегда получается. Когда спортсмен, который не падал на протяжении двух лет, вдруг начинает падать, ему бывает очень сложно понять, что происходит. Я так рада на самом деле, что Аделина дотерпела – сами ведь знаете, сколько девочек на этапе взросления вообще сходит с дистанции.

– Так ведь и у Сотниковой был шанс не дойти до вершины. Как не доходили до нее многие спортсменки. Возможно ли вообще подготовить олимпийскую чемпионку? Или этот результат – всегда стечение определенных обстоятельств?

– Наверное, все вместе. Без определенной удачи, конечно же, ничего не получится. Я много думала об этом еще когда тренировалась сама. Кроме меня у нас на катке было еще несколько спортсменок, которые точно были не хуже, чем я. А в чем-то, возможно, и лучше. Уж наверняка никто из них не работал меньше меня. Но у меня вдруг пошел результат, а они в итоге ушли в никуда.

Когда я стала работать тренером, то больше всего боялась именно этого. Что не сумею, взяв спортсмена, довести его до цели. Мне кажется, это ужасно – отдать столько сил, здоровья и уйти из спорта ни с чем. Я много раз замечала, кстати, что у таких людей – какими бы успешными в другой профессии они ни становились, всю их последующую жизнь где-то очень глубоко сидит эта боль. От того, что ты мог добиться чего-то очень большого, но не сумел. А всего лишь как-то не так сложились обстоятельства.

– Рассуждая о шансах российских девочек до начала Игр в Сочи, все склонялись к тому, что в лучшем случае одна из них сумеет разве что «зацепиться» за бронзу. Но я никогда в жизни не поверю, что спортсмен, которого психологически настраивают на то, чтобы «зацепиться за бронзу», способен выиграть что-то большее. Пытались ли вы как-то заранее настраивать Сотникову, да и себя тоже, на максимальный результат?

– Меня очень настораживали домашние Игры. Я слишком хорошо помнила Турин – как вся эта атмосфера родных стен полностью сломала Каролину Костнер. Поэтому старалась вообще никак не акцентировать внимание Аделины на возможных медалях. Но у нее это первое место подспудно всегда сидело в голове. У нас ведь в этом сезоне довольно долго все шло наперекосяк. Когда Аделина плохо каталась на тренировках, я порой спрашивала: на что ты вообще собираешься рассчитывать с таким катанием? Она же сквозь зубы мне постоянно твердила: «Я все равно выиграю Олимпийские игры».

– А вы уверены, что она твердила это – вам?

– Думаю, что прежде всего она убеждала в этом себя. Знаете, что в Сотниковой главное? У нее где-то в глубине души есть очень прочный и совершенно несгибаемый стержень. Всегда был. Она знает, чего хочет. Естественно, тут нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что с Аделиной в этом году работало очень много самых разных специалистов. С ними нам помогли федерация фигурного катания, министерство спорта. Во многом их усилиями была выстроена очень грамотная работа, в которой были задействованы специалисты по скольжению, тренеры по ОФП, постановщики, хореограф, массажист, врач-физиотерапевт, диетолог... Раньше мы даже мечтать о таком не могли и, честно говоря, в глубине души я очень надеюсь, что это продолжится и дальше.

Поначалу я даже не очень понимала, как буду делить свою спортсменку между всеми этими людьми. Пришлось брать на себя еще и функции координатора. Наверное, прозвучит грубовато, но все это порой мне напоминало хорошую конюшню, где коней холят, лелеют, они выходят на скачки, и вся шкура блестит и переливается, словно шелковая. Вот в таком состоянии мы подвели Аделину к Играм.

– У вас ведь был в этом сезоне и совершенно провальный финал «Гран-при».

– Мы тогда вернулись из Японии заканчивать карьеру. Как-то совсем руки опустились. Причем – у всех, и у Сотниковой в том числе. Просто не понимали: ну куда дальше-то идти? Что толку в том, что на тренировках Аделина не ошибается, если столько времени она оказывается неспособна откатать две программы? Как продолжать выходить в микст-зоне к журналистам? Что говорить-то?

Я круглосуточно грызла себя мыслями, что совершенно профнепригодна, раз никакими усилиями не могу остановить этот бесконечный процесс срывов, Аделина точно так же грызла себя. Могу сказать точно: на продолжение тренировок мы обе были настроены в декабре в гораздо меньшей степени, чем на то, чтобы вообще перестать кататься и прекратить все мучения.

– Но ведь не прекратили?

– Ну, вот решили еще раз попробовать. Последний. На самом деле я очень благодарна Аделине. С ней я научилась очень многому. Ее неудачи сподвигли меня на то, чтобы постоянно размышлять. И главное, что она никогда не сопротивлялась: что бы я ни предлагала, что бы ни придумывала, она безропотно выполняла все. Очень часто в таких ситуациях спортсмен и тренер просто расходятся – от безысходности. Более того, это иногда срабатывает, поэтому вполне возможно, что я бы поняла даже такой поступок. Но Аделина упорно шла со мной, причем, образно говоря, мы постоянно шагали «в ногу».

Татьяна Анатольевна Тарасова, глядя на все это, однажды сказала мне: «Лена, это невозможно - столько работать. Когда-нибудь все это просто обязано вылиться в большой результат, надо верить».

– Но «ружье» -то в итоге выстрелило? Хотя, если честно, до сих пор не понимаю, как вам удалось привести свою спортсменку в рабочее состояние после того как ее исключили из числа участников командного турнира.

– Дело не в том, что исключили. А в том, как это было сделано. Я была единственным тренером в команде, кто готовил к Играм сразу двух одиночников, одному из которых предстояло выступать, а второй был в запасе. Естественно, мне нужно было четко понимать, к чему я готовлю людей. К тому, чтобы стартовать 9 февраля, или 19-го? Мы ж не на первенство Москвы приехали?

Конечно, все это было очень нервно. Сейчас я понимаю, что это была моя ошибка – заранее сказать Сотниковой, что она будет выступать в командном турнире. У меня во всяком случае была именно такая информация. А несколько дней спустя я узнала, что моей спортсменки в составе нет.

Когда сказала об этом Аделине, то увидела, как из человека, который «звенит» от собственной готовности соревноваться, она прямо у меня на глазах превратилась в пустую, сдувшуюся оболочку. Из нее ушла вся жизнь. При этом я не имела права ее жалеть. Понимала, что если допущу хоть каплю жалости, то уже никогда больше не сумею «собрать» спортсменку. Да и себя тоже.

Чувствовала себя тогда до такой степени виноватой, что даже не могла смотреть Аделине в глаза. Мне казалось, что это именно я ее предала. Не предусмотрела, что ситуация может повернуться таким образом, упустила момент, не отстояла...

Именно тогда у меня в первый раз резко подскочило давление.

– Что переломило ситуацию?

– Первый приезд Аделины в Сочи. Она поехала туда с нашим хореографом Ириной Тагаевой в качестве запасной перед самым началом командного турнира. Посмотрела церемонию открытия, провела одну тренировку, увидела разминку и поняла, что хочет выступать на этом льду и готова бороться. С этого момента Аделина начала переть вперед, как танк. И у нас на глазах вдруг каким-то невероятным образом стало складываться все то, чему мы ее столько времени учили. На последней тренировке она каталась так, что Петя Чернышев, который ставил нам программы, сказал: «Лена, мне страшно…»

Я лишний раз тогда убедилась в том, до какой степени Сотникова – боец. Когда человек проходит через такое количество неудач, внутри него иногда что-то лопается и он просто перестает бороться. По себе знаю, как может быть тяжело, когда тебя все наперебой возносят до небес, восхищаются, а в следующую секунду ты уже летишь вниз и никого уже нет рядом.

– Вас не обескуражил после Игр поток оскорблений в интернете со стороны корейских болельщиков?

– Я сразу постаралась объяснить Аделине, что Юна Ким – это идол всей страны. Единственный к тому же. Других нет и вообще неизвестно, будут ли когда-нибудь. Другими словами, Юна – это национальное средоточие надежд, любви, веры и поддержки. Я могу только мечтать, чтобы когда-нибудь у нас в стране стали так болеть за Аделину. Все это я ей и объяснила. Что когда все надежды разом рушатся, очень тяжело продолжать оставаться адекватным.

Конечно, мне неприятны все обсуждения в отношении Аделины. Насколько и за какое время выросла оценка за компоненты… Мы с чем сравниваем ее олимпийский результат? С тем, как она каталась в декабре в финале «Гран-при»? Так там она исполнила программу без пяти элементов. Когда все элементы исполнены чисто, то и вторая оценка автоматически поднимается. Плюс – прибавился очень сложный каскад.

С другой стороны, в большом спорте вообще нужно уметь проходить через сильные эмоции. В том числе и отрицательные. На меня произвело очень сильное впечатление, когда после короткой программы тренер Мао Асады в час ночи вышел к японским журналистам, которые ждали его на улице перед «Айсбергом». Их были сотни. От количества осветительных установок было светло, как при ярком солнце. Он стоял, не поднимая глаз, – и говорил, говорил, говорил… Словно извинялся перед всей страной, понимая, какой сильный удар нанесла нации неудача Мао.

– Вы хотели бы, чтобы Асада осталась в фигурном катании еще на четыре года, продолжив таким образом гонку за золотой олимпийской медалью?

– Для меня Мао всегда останется маленькой девочкой, которую когда-то ее мама привезла к нам на каток в ЦСКА. Очень ее люблю, хотя и понимаю, что продолжать выступать на столь высоком уровне на третьих Играх подряд ей будет крайне тяжело. Тоже много думала: может быть, Асаде нужно было упасть в столь глубокую «яму», как это случилось в короткой программе, чтобы все мы увидели ее совершенно волшебное катание в произвольной? Ведь именно о таком катании мечтала ее мама – она много рассказывала нам об этом, когда приезжала в Москву. И когда мамы не стало, Мао, знаю, продолжала жить именно этой мечтой.

– А если Аделина, вернувшись в Москву, придет на каток и скажет вам, что она больше не хочет кататься?

– Это ее право. Пока она сама очень настроена на то, чтобы продолжать. Говорит, что не была еще ни чемпионкой мира, ни чемпионкой Европы и очень хочет эти пробелы восполнить. Сейчас с удовольствием выступает в шоу, в котором все больше и больше раскрывается. Чернышев за три дня поставил ей две прекрасные показательные программы. Точнее, за три ночи – днем был занят лед. И вот сейчас я вижу, сколь огромное удовольствие Аделине начало приносить фигурное катание. Ее провожают после каждого выступления стоя. И это с лихвой компенсирует весь тот негатив, который до сих пор продолжается в интернете. Уже за одно это я очень благодарна японским болельщикам.

– В одном из интервью ваша ученица сказала, что намерена пробовать более сложные прыжки. Вы как тренер считаете это оправданным?

– Пробовать – не значит включать в программу. Но почему нет? Это возможно. Другой вопрос, что об этом можно будет говорить после летних сборов, когда станет понятно, в каком физическом состоянии находится Аделина. Резерв у нее, безусловно, есть.

– Какие из этапов «Гран-при» вы планируете выбрать для своей спортсменки?

– Так ведь у нас нет права выбора. Он есть только у тех, кто выступал на чемпионате мира и закончил его в первой шестерке. Мы даже смеялись, обсуждая это с Ниной Мозер, поскольку у нее в таком же положении оказались Таня Волосожар с Максимом Траньковым. Олимпийский чемпион получает всего один этап. Понятно, что на второй этап победителей наверняка пригласят, но права выбора они лишены.

– А сами-то вы готовы к тому, чтобы впрячься в работу на следующие четыре года?

– С ужасом думаю об этом, если честно. Сейчас пока совсем не тянет на каток, и очень рада в глубине души тому, что мои спортсмены уехали в шоу. У меня появилось вдруг столько дел... Иногда вообще не понимаю, как умудрялась сочетать все это с тренировками.

– Домашние еще не стонут от того, что вы постоянно находитесь в семье?

– Я сейчас очень тихая, что для мужа и сына абсолютно непривычно. Меня можно вообще не заметить. Но понимаю, что начинать снова работать будет очень трудно. Через это состояние так или иначе приходится проходить каждый год. После отпуска я обычно всю первую неделю мысленно увольняюсь. Каждый день. Мне кажется, что все это совершенно невозможно выдержать. А потом вдруг снова появляется интерес и опять начинаешь жить на катке...