Фото © Reuters Сочи. Юлия Липницкая

В июне у него очередная премьера в знаменитом сочинском «Айсберге»: Илья Авербух представит на суд зрителей уже второй полномасштабный спектакль – ледовый мюзикл «Кармен». При этом известный в прошлом фигурист остается весьма востребованным постановщиком на любительском льду: он, как и в прошлом сезоне, будет работать с чемпионами России Еленой Ильиных/Русланом Жиганшиным и одиночницей Еленой Радионовой.
Впрочем, самыми выдающимися «спортивными» достижениями Авербуха-постановщика мир по-прежнему считает олимпийские программы Юлии Липницкой.

– Знаю, до какой степени вы загружены постановками в своих творческих проектах, но при этом не отвечаете отказом никому из фигуристов. Почему? Боитесь выпасть из «спортивной» обоймы? Или эта работа слишком сильно захватывает?

– То, о чем вы сказали, имело место в самом начале моего пути, когда я только начинал работать в любительском спорте – хотелось показать, что я умею ставить программы не только в рамках «Ледникового периода». И очень быстро пришел к выводу, что в плане хореографического насыщения программы большинства фигуристов находятся, образно говоря, в каменном веке. У нас настолько неизбалованная хорошими постановками публика, что любой художественный образ, если это нечто большее, чем лирическое размахивание руками под музыку, она воспринимает с восторгом.

– То есть вы хотите сказать, что в свое время тоже катали примитивные c художественной точки зрения программы?

– В каком-то смысле да, хотя сейчас эти программы стали еще более примитивными – слишком сильно хореографическая свобода ограничена техническими требованиями. Хотя я, например, был доволен своим первым опытом работы в спорте – с Ксенией Макаровой. Сейчас же нередко отказываюсь от каких-то предложений, но вовсе не потому, что слишком занят или перерос этот уровень. Просто когда перед тобой еще до начала работы ставят множество рамок, работа перестает быть интересной. Даже в том случае, если фигура спортсмена достаточно статусная.

– А есть спортсмены или тренеры, которым вам бывает трудно отказать?

– Есть. Например, я всегда очень хорошо относился к Елене Кустаровой, всегда сочувствовал ей, когда от нее уходили те или иные спортсмены, и год назад согласился поставить программу Елене Ильиных и Руслану Жиганшину прежде всего потому, что чисто по человечески очень симпатизировал людям, которые оказались «за бортом», но при этом не прекращают бороться. Такая же история была с Юлей Липницкой. Это сейчас она героиня сочинских Игр, лицо Олимпиады, а за год до тех Игр у Юли все шло из рук вон плохо, и она так же металась, как мечется сейчас. Когда мне позвонила ее тренер Этери Тутберидзе, это был фактически крик о помощи. И я просто не мог не откликнуться.

– В свое время Николай Морозов сказал мне, что никогда не знает, насколько удачной окажется та или иная постановка и как сильно она «прозвучит».

– Коля сказал вам чистую правду. Когда ставишь программу одиночнику, всегда оказываешься заложником того, как спортсмен эту программу исполнит. Понимаю, что я сейчас плюю в свой собственный колодец, но если человек безукоризненно и на кураже выполняет все элементы, становится совершенно неважно, что именно он катает. Если же спортсмен падает после первого каскада, а потом начинает «гоняться» за прыжками, становится не до образов – идет совершенно мертвое докатывание. Хотя конечно же для того, чтобы программу не просто запомнили, но и полюбили, нужно не только качественное катание, но и хорошая постановка.

В олимпийской произвольной программе Липницкой нам удалось главное: поймать правильное настроение. Юле свойственна некая отстраненность в катании, она – интроверт. То есть не пытается покорять зал, как прекрасно умеет делать Аделина Сотникова, а как бы сразу дает понять: принимайте меня такой, какая я есть. Это не наигранный образ, а вся ее суть. Если бы Липницкая стала катать «Список Шиндлера», играя на публику, программа могла бы очень легко скатиться в банальность и пошлость. А в нашем случае получился колоссальный эмоциональный взрыв. Очень интимная, не предназначенная для чужих глаз история.

– Почему же тогда вам до такой степени не удались программы следующего сезона?

– На мой взгляд, Юле нужно было идти дальше и становиться законодательницей мод. Кстати, первый вариант программы, которую мы сделали и которую никто не видел, я до сих пор считаю определенным прорывом. Там была неизвестная, незаезженная музыка, возможно, странная, абстрактная хореография, но я до сих пор уверен, что эта программа Липницкой бы подошла. Суть в двух словах заключалась в том, как предельно закрытый человек «выпускает» себя в окружающий мир и полностью раскрывается.

Кстати, эта программа очень понравилась Тутберидзе. Но это был тот самый случай, когда весомее оказалось мнение Юлиной мамы, которая не «увидела» свою дочь в этой программе. А Юля в этом плане очень к маме прислушивается.

– Переубедить не пытались?

– Нет. Если человек чувствует в постановке дискомфорт, он не будет прыгать. И значит, программа все равно не «прозвучит». Программу нужно полюбить.

– Может быть, все банальнее? И дело просто в том, что всем девочкам в определенном возрасте хочется побыть Джульеттой?

– Та «Джульетта», которая у нас в итоге появилась, была поставлена уже не от хорошей жизни. Скорее, от полной безысходности. Понятно, что я был расстроен, но утешал себя тем, что дело не столько в программе, сколько в том, что ни один из участников Олимпийских игр не смог избежать негативных последствий. Штормило-то всех без исключения.

– Почему-то эту фразу произносят большей частью применительно к российской сборной.

– Ну почему же? Посмотрите, что происходило весь сезон с олимпийским чемпионом Юдзуру Ханю. Многие спортсмены вообще завершили карьеру. Или, как минимум, не выступали весь год.

– До сих пор не могу отделаться от мысли, что Игры в Сочи хоть и сделали Липницкую победительницей командного турнира и кумиром всей страны, слишком сильно ударили по ее психике. Что она оказалась совершенно к этому не готова.

– Ну а кто знает, будут ли в ее жизни еще одни Олимпийские игры? Спорт в этом отношении слишком непредсказуем. Тем более когда речь идет о женском одиночном катании. Здесь же все сошлось: удачные программы, возраст, взгляд маленькой невинной девочки плюс сама ситуация, когда всем нам позарез нужен был герой Олимпиады. Символ. Им Липницкая навсегда и останется, хотя саму Олимпиаду в Сочи выиграла Аделина Сотникова. Как лично для меня символом Олимпиады в Калгари навсегда остается Катя Гордеева. И совершенно неважно, выиграет Юля в своей жизни еще какие-то соревнования или нет.

– Насколько сильно вам приходится подстраиваться под спортсмена, с которым вы работаете?

– Наиболее интересно было работать с Леной Радионовой. Она прекрасно «слышит» музыку и нередко случалось, что от себя добавляла какие-то очень удачные жесты, которые ложились в постановку идеально. Гораздо сложнее, когда человек сразу говорит: руки мне поставьте сюда, голову – сюда, а ехать я буду так. Ни о каком творчестве в таких случаях речь, как понимаете, не идет. Тут очень многое зависит от тренера. Например, работая с Липницкой, я на самом деле ставил программу не для нее, а для Тутберидзе. Чтобы именно она увидела, что я хочу сделать. И чтобы ей это понравилось. Просто сам спортсмен далеко не всегда готов подчиняться – как та же Юля. Но что тут поделать? Чемпионский характер.

– У вас была возможность посмотреть проект «Танцы со звездами», в котором в этом сезоне выступала Сотникова?

– К сожалению, нет, но само по себе участие Аделины в таком проекте я считаю большим плюсом, раз уж не сложилось со спортивным сезоном. Такой опыт всегда ложится в «копилку». Аделина вообще очень интересный и глубокий человек. С кем мне действительно хотелось бы когда-либо поработать, так это с ней. Мы несколько раз пересекались, делали какие-то совместные даже не постановки, а наброски, но и этого было достаточно, чтобы понять: Сотникова – потрясающий «материал». Там такие залежи потенциала, что руки чешутся от желания «взять лопату» и выгребать этот потенциал.

– После Игр в Турине вы собрали под свое крыло почти всю «верхушку» российского фигурного катания. Кого бы хотели заполучить сейчас, после Игр в Сочи?

– Про Сотникову уже сказал. При совершенно безупречном техническом мастерстве абсолютно нераскрыты с актерской точки зрения Татьяна Волосожар и Максим Траньков. А ведь за счет этого можно невероятно прибавить в катании, как это произошло уже после окончания любительской карьеры с олимпийскими чемпионами Турина Татьяной Тотьмяниной и Максимом Марининым. Вот, пожалуй, и все.

– А как же Леночка Радионова в адрес которой вы наговорили столько комплиментов?

– Ей еще кататься и кататься. Как минимум до Олимпиады в Пхенчане, а то и дольше.

– Сотниковой, получается, продолжать любительскую карьеру ни к чему?

– Я этого не сказал. Просто Аделина может себе позволить любое развитие карьеры. Может продолжать набирать спортивные титулы, а может уйти в новую для себя жизнь. В этом ведь тоже есть определенные плюсы. Та же Таня Навка сказала в свое время, что хоть и стала в Турине олимпийской чемпионкой, но настоящая популярность и народная любовь пришли к ней после нашего ледового проекта. Именно там она раскрылась как незаурядная драматическая актриса. А ведь это дано далеко не всем.

– С кем интереснее работать вам лично – с одиночниками или танцорами?

– Если в одиночном катании даже самой удачной постановке я бы отвел 20 процентов успеха, то в танцах ее значение не в пример выше. Примитивно говоря, работая в спорте, постановщик решает те же самые вопросы, что нам приходилось решать в «Ледниковом периоде», где люди умели делать на льду считанный набор движений. Понятно, что в шоу существуют спецэффекты, позволяющие скрыть какие-то вещи, но суть задачи от этого не меняется: важно максимально убрать минусы и подчеркнуть плюсы. А для этого нужно «попасть» в программу.

– Как попали в этом сезоне французы Габриэла Пападакис и Гийом Сизерон?

– Бесспорно. Они, конечно, очень сильно прибавили в технике за последний год. То есть нельзя сказать, что спрятались за образ, как в свое время говорили про немецкую пару Нелли Жиганшина/Александр Гажи. Я придумал для них тогда программу «Дракула» про двух веселых вампиров, и эта программа дала нам потрясающую возможность максимально вытянуть и развить актерскую сторону, которой ребята владеют блестяще. И убрать какие-то технические проблемы на второй план.

На самом деле я давно склоняюсь к тому, что в танцах нужно возвращать программы, имеющие выраженный единый сюжет. Хотя гораздо проще идти по пути наименьшего сопротивления.

– Что вы имеете в виду?

– Произвольная программа в танцах – это две дорожки шагов, твиззлы, вращение и поддержки. Подавляющее большинство тренеров если не нашли дорожку шагов четвертого уровня сложности (а придумать такую дорожку достаточно сложно), просто берут старую и перекладывают ее на другую музыку. Такой прием позволяет поставить новую программу за несколько дней: надо всего лишь взять старые комбинации шагов и заполнить паузы между ними и остальными элементами какими-то связками. Если же говорить о серьезном отношении к танцам в плане их развития, мне кажется, такие вещи должны быть наказуемы, тем более что отследить это не составляет никакого труда. Хотя бы в отношении лидирующих пар, которые, собственно и являются ориентиром для всех остальных. Даже самая удачная находка не должна использоваться на протяжении нескольких сезонов.

Собственно это именно та причина, по которой я считал и продолжаю считать канадцев Тессу Вирту и Скорра Мойра гораздо более сильными танцорами, чем были Мэрил Дэвис и Чарли Уайт. Они постоянно шли вперед, придумывали и показывали что-то новое, постоянно были в поиске. Американцы же из программы в программу эксплуатировали уже найденные элементы и образы. Тогда, кстати, я и задумался: что должно оцениваться в танцах? Качественно исполненные, но многократно показанные в различных программах элементы, или все-таки оценка должна отражать не только это? Сам я сделал бы ставку на канадцев. Потому что именно они, а вовсе не Дэвис/Уайт постоянно вели за собой весь танцевальный мир.

– Тренеры и спортсмены часто подчеркивают, что постановка должна быть удобной. Но ведь любая новая хореография поначалу всегда неудобна. Как находить компромисс?

– Постановщик, как правило, либо ставит программу под себя – так, как он сам ее понимает и видит, но тогда не факт, что программа удачно «ляжет» на другого человека. Либо изначально старается влезть в шкуру спортсмена и ориентироваться на него. Если, допустим, я замечаю, что какое-то придуманное мной движение спортсмену неудобно или его раздражает, я никогда не настаиваю на том, чтобы это движение оставить. Особенно когда речь идет об одиночниках.

Это ведь некая иллюзия, что программа к началу сезона накатывается до такой степени, что фигурист начинает все выполнять автоматически. Программы начинают накатываться летом, когда в них уже есть канва, но еще нет сложных элементов. Как только начинается погоня за прыжками, за вращениями четвертого уровня и за дорожками, вся твоя творческая мысль летит в тартарары: спортсмены катаются так, как им удобно. Но если ты изначально ставил программу, чтобы она получилась максимально комфортной, есть больше шансов, что постановка не начнет разваливаться. Если же программа «не твоя», от нее останутся «рожки да ножки».

– Мне кажется, что именно это на протяжении многих лет происходило с Евгением Плющенко: с какими бы постановщиками он ни работал, на выходе в подавляющем большинстве случаев все равно получался «Бандитский Петербург».

– Когда спортсмен уже состоялся и обладает сильной харизмой, он может себе позволить что угодно. Вспомните того же Филиппа Канделоро с его знаменитой программой «Крестный отец». Все, что там было, это начальная поза, косичка и два поворота головы. Все остальное было построено на беговых шагах.

– Кстати, о знаменитых постановках: не раз слышала, что каждый фигурист должен рано или поздно откатать свою «Кармен». Не помню, была ли эта постановка в вашей спортивной карьере, но сейчас вы к этому пришли. Почему эта тема столь притягательна?

– Я уже пытался найти ответ на этот вопрос, когда писал вступительное слово для программки к спектаклю. На протяжении всей моей карьеры «Кармен» висела над нами с Ирой Лобачевой, как дамоклов меч. Мы бегали от нее, как могли, считая тему заезженной до неприличия. Сейчас же у меня такое ощущение, что «Кармен» как-то незаметно ко мне подобралась, растолкала все другие идеи и встала в полный рост. Когда я понял, что мои мысли заняты только этой темой, и что я вообще потерял способность думать о чем-то другом, то решил, что надо уже поставить этот спектакль, чтобы избавиться от наваждения раз и навсегда.

«Кармен»– это всегда вызов. Потому что за нее брались все. От Плисецкой – в балете, до Тарасовой, Брайана Бойтано и Катарины Витт на льду. Наша «Кармен» не совсем классическая, это мюзикл. Мы дописали достаточно большое количество музыки, расширили некоторые сюжетные линии. Получился спектакль-импровизация. Наша собственная история. И я очень надеюсь, что она станет в каком-то смысле знаковой. Для фигуристов в том числе.

Мы ведь все, пока находимся в спорте, живем в очень зашоренном мире. Я и сам много лет так жил, искренне полагая, что в мире фигурного катания нет ничего более важного, чем, условно говоря, четверные прыжки. А ведь рамки льда гораздо шире. Людей нужно постоянно развивать, уводить от этой зашоренности. Хотя, знаю, на меня обижаются, когда я об этом говорю.

– Вы сейчас рассуждаете как человек, чьим танцевальным воспитанием занимались люди, прошедшие школу великих педагогов: Татьяны Тарасовой, Елены Чайковской. То есть тренеров с колоссальным опытом и невероятно широким кругозором в музыке и искусстве. Вам не приходит в голову, что столь эрудированных специалистов в фигурном катании сейчас просто не осталось? Зато появилось большое количество молодых тренеров, которые стараются пробить себе дорогу наверх, изо всех сил работая локтями.

– Мы с вами сейчас рискуем стать мишенью – получить упрек в том, что брюзжим об эпохе, которой давно уже нет. Но вы правы: с кругозором и эрудицией у многих действительно беда. Для меня, например, было определенным культурным шоком, когда со спортсменкой, которая уже достаточно много лет живет в Москве, мы договорились встретиться в ГУМе у знаменитого фонтана. Сначала мы минут двадцать искали друг друга по всем линиям, а потом выяснилось, что девочка никогда в жизни не была в ГУМе и даже не имеет представления, что на Красной площади существует каток. О каких-то театрах я вообще не говорю, как и об учебе в школе: все эти годы человек жил между квартирой и катком.

– Вам могут возразить: зато есть результат.

– Да. Но когда человек не напитан жизненным опытом, эмоциями, когда он не стремится к тому, чтобы развиваться и постоянно узнавать что-то новое, очень быстро выясняется, что сказать зрителю ему просто нечего. А ведь именно это мы пытаемся сделать на льду на протяжении всей своей карьеры.

2015 год

• Наверх
• Вернуться к оглавлению раздела