Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

На чемпионате мира в Бостоне Анна Погорилая впервые стала призером мирового первенства. В самом начале нынешнего сезона произвела очередной фурор, очень красиво и уверенно выиграв этап «Гран-при» в Москве у Елены Радионовой. Но все-таки пока Анна отстает от своих российских соперниц: если Радионова и Евгения Медведева уже завоевали право выступать в финале чемпионской серии в Марселе, Погорилой только предстоит биться за это право.

– В одном из интервью ваш тренер Анна Царева сказала, что переходный возраст прошел мимо вас. Вы тоже так считаете?

– Не сказала бы, что совсем мимо. Если говорить о периоде, когда тело вдруг начинает расти в высоту и ширину, меня это не слишком сильно затронуло. Были моменты, когда я понимала, что слишком заметно начинает прибавляться вес, но с этим удавалось бороться вполне успешно. Главное тут – не запускать проблему, перехватывать ее в самом начале. А вот проблемы с головой были куда серьезнее.

– В чем они проявлялись?

– В том, что не всегда было просто заставить себя правильно настроиться: на тренировку, на то, чтобы слушать тренера, а не спорить с ним, в общем, много чего случалось.

– Когда мы с вами разговаривали три года назад, вы, помню, рассказывали, что могли, поругавшись с тренером, вообще уйти с катка на неделю.

– На самом деле до такого дело не доходило. На два дня – да, уходила с катка. И эти два дня, помню, тянулись так долго, что реально казались пропастью. Такие моменты я и имела в виду, когда говорила о переходном возрасте. Я просто не понимала, что нужно не ругаться, не отстаивать за собой право на собственное мнение во что бы то ни стало, а просто находить с тренером общий язык и продолжать работу.

– В своей жизни вы, тем не менее, совершили один по-настоящему взрослый поступок. Я имею в виду возвращение к Анне Царевой после попытки уйти от нее на другой каток к новому наставнику. Это было ваше личное решение, или же вас просто убедили в том, что будет правильно поступить именно таким образом?

– Меня никто не убеждал тогда ни уходить, ни возвращаться. Просто когда всем стало известно о нашем конфликте с Анной Владимировной, мне предложили остаться на том же катке, но у другого тренера. Такого варианта я категорически не допускала.

– Потому что с моей точки зрения это было бы неправильно. Как можно каждый день приходить на тренировку и видеть тренера, от которого ты ушел? Для меня такая ситуация была бы невыносима и неприемлема. Я очень люблю Анну Владимировну, и даже если бы тогда действительно ушла от нее, все равно продолжала бы любить и быть благодарной за все, что она для меня сделала. Какие бы рабочие конфликты между нами ни возникали, это не повод делать человеку больно тем, что я каждый день хожу мимо и тренируюсь у нее на глазах на другом льду.

– Было трудно делать шаг навстречу тренеру после того, как расставание произошло?

– Труднее было уходить. После того, как я приняла то решение, почти сразу стала думать о том, как сильно хочу вернуться. Хотя уходила не спонтанно. Обдумывала все очень долго, все-таки результата, к которому мы стремились, у нас не было почти три года, а последней каплей стала совершенно глупая травма, которую я получила после своего первого чемпионата Европы, где стала третьей. Меня тогда отпустили на неделю отдохнуть, потом я очень резко начала тренироваться, совершенно не подумав о том, что после недельного отдыха связки успевают ослабнуть. За два дня собрала все тройные прыжки и каскады, а на тренировке в зале просто неудачно спрыгнула со степ-тренажера и подвернула ногу. Вот связка и надорвалась.

Это было ужасно: после чемпионата Европы я так радовалась, что мне дали шанс выступить на чемпионате мира, так хотела этого. И совершенно не понимала, почему и мама, и тренер твердят, что ехать в Шанхай в таком состоянии мне вообще не следует. В итоге я заняла на тех соревнованиях 13-е место, и это, конечно же, было катастрофой. Плюс – дикий стресс, который сопровождал всю подготовку. Вот я и стала думать, что топчусь на месте, в то время как все остальные девочки продолжают развиваться и уходят вперед. Ну а в итоге мы с тренером через какое-то время встретились, очень хорошо поговорили, поняли друг друга и начали все с нового листа.

– Вы у Царевой – самая первая ученица. Хоть иногда доводится чувствовать, что у тренера нет готового решения на тот или иной счет, что она не знает, как правильно поступить?

– Какие-то ситуации мы просто разбираем вместе. Много чего пробуем, и в итоге всегда находится верное решение. Вообще считаю, что учиться можно и нужно в любом возрасте.

– Николай Морозов, который ставил вам в этом сезоне произвольную программу, рассказывал, что попутно учил вас правильно кататься. Это действительно так?

– Он рассказывал мне о множестве нюансов: например, как во время катания можно «работать» с судьями, эмоционально их захватывать. Указывал на какие-то технические моменты, которые я могу подработать самостоятельно, что же до нашей совместной работы на льду, она была только постановочной.

– В нынешнем сезоне все твердят о том, как заметно поменялось ваше катание. А сами вы это чувствуете?

– Не сказать, чтобы сильно. Наверное, мое состояние можно сравнить с тем, как растет ребенок. Сам-то он не замечает этого. Так и я. Мы же работаем на льду каждый день, видимо качества и нарабатываются по маленьким «плюсикам».

– У каждого спортсмена хоть раз в жизни случается выступление, когда он выходит - и летит. Не думает ни о соперниках, ни о том, что может ошибиться, проиграть. Другими словами, когда получается абсолютно все. С вами такое случалось?

– Я знаю это ощущение и люблю его. Просто не всегда оно держится на протяжении всей программы. Хотя на этапе «Гран-при» в Канаде два года назад я каталась именно так: вышла – и полетела. И не сказать ведь, что была очень хорошо готова, скорее, правильно себя настроила. И стала там первой.

Самый первый мой чемпионат мира в 2014-м в Японии, где я заняла четвертое место, тоже был схожим по ощущениям. Наверное, такое состояние нарабатывается. Не всегда бывает просто самостоятельно понять степень собственной готовности к тому или иному старту.

– А есть какие-то признаки, позволяющие почувствовать, что пик формы уже совсем рядом?

– Это позволяют понять и прокаты программ, и отдельные элементы. Но опять же, такие вещи гораздо лучше видны со стороны. Например, перед прошлогодним чемпионатом мира и тренер, и мама говорили мне, что все идет очень хорошо. Мне же постоянно казалось, что я где-то недорабатываю. На мнение мамы я в этом отношении полагаюсь почти так же, как на мнение тренера: она почти всегда приходит вместе со мной на тренировки, мы многое обсуждаем дома.

– Думаю, мамы спортсменов вполне могли бы получать судейское образование, лицензии, и ездить со своими детьми на турниры.

– Ой, это будет совсем жестко, как мне кажется. Дома мама порой критикует меня куда больше, чем любой судья. К счастью, моих родителей фигурное катание не настолько интересует, чтобы даже частично делать его профессией. Они следят за этим видом спорта только потому, что катаюсь я.

– Другими словами, дома не делают трагедий из того, что где-то вас засудили?

– Я вообще не считаю, что меня где-то засуживали. Если проигрываю, то всегда из-за своих собственных ошибок.

– Никогда не поверю, что можно провести в фигурном катании столько лет и ни разу не столкнуться с тем или иным проявлением судейского произвола.

– Один раз такое было, но случилось совсем в глубоком детстве. Я отбарабанила все свои элементы абсолютно чисто, а девочка, которая у меня выиграла, ошибалась, падала, но в числе судей был ее тренер, который все и решил в пользу своей спортсменки. Маму тогда это задело так сильно, что я до сих пор помню ее возмущение.

– Получается, что на детском уровне интриг случается ничуть не меньше, чем на взрослом?

– По-разному бывает. Просто на детском большинство интриг создают родители. Это вообще отдельный мир.

– Ваши программы отличаются не только глубоким образом, и этот образ, я бы сказала, всегда идеально вписан в ваш характер. Чья это заслуга?

– Мы всегда очень долго и тщательно подбираем с тренером и хореографом тему, музыку, стиль. Последнее слово всегда за мной. Ведь катать эту программу буду именно я.

– Насколько велик бывает соблазн оставить в новой программе старую и хорошо наезженную расстановку элементов?

– Бывает, конечно, что какая-то связка в программе удобна настолько, что ее хочется повторить и можно повторить, но чаще мы меняем все: шаги, расстановку элементов, находим иные хореографические приемы. Повторяться не любит ни мой тренер, ни я сама.

– Почему? Это ведь не противоречит правилам. Считаете, что для фигуристки вашего уровня повторяться неприлично и некрасиво?

– Это просто неинтересно. Ну буду я из года в год катать одно и тоже, и кто захочет на это смотреть?

– Вы могли бы сказать о себе, что продолжаете учиться на каждой тренировке?

– Когда программы уже поставлены, в них прежде всего идет наработка выносливости и всевозможных качеств. Техническая, психологическая. Если говорить об элементах, сейчас мы, например, работаем над каскадом риттбергер-риттбергер. Вообще постоянно стараемся с тренером найти что-то новенькое, иные вращения, спирали. Или попробовать сделать «кораблик». Вдруг получится?

– Подождите. Вы хотите сказать, что не умеете делать «кораблик»?

– Не умею. Не знаю, почему. В этом сезоне я несколько раз была на соревнованиях с Хавьером Фернандесом, помню, смотрела его показательную программу, где он буквально плыл по льду в «кораблике», и думала: «Боже, как же это красиво!»

– В списке ваших планов на будущее есть прыжок в четыре оборота?

– Да. Но к этому нужно готовиться очень тщательно и долго. Если пойти на такой прыжок без подготовки, непонятно куда можно приземлиться.

– Вы столько раз приземлялись «непонятно куда», прыгая тройные. Неужели вас продолжает это пугать?

– Скорее, я отдаю себе отчет в том, что с четверного вполне реально упасть так, что вопрос о продолжении карьеры отпадет сам собой. Но мы работаем над таким прыжком. Просто сейчас это не самое главное.

– Для тех, кто смотрит женское одиночное катание со стороны, оно порой выглядит достаточно жестоко: каждое новое поколение девочек просто «съедает» тех, кто был до них. Примерно, как в свое время, едва появившись на взрослом уровне в 2013-м, вы сами «съели» Аделину Сотникову и Каролину Костнер.

– Когда я впервые выиграла у них на этапе «Гран-при», прекрасно понимала: если бы Сотникова и Костнер откатали свои программы без ошибок, как они умеют, я никогда не была бы первой. Так что все произошедшее было просто делом случая.

– А не опасаетесь, что уже в следующем сезоне придут девочки, которым только-только исполнились положенные для участия во взрослых соревнованиях 15 лет...

– И съедят нас всех?

– Ну, примерно. Понятно ведь, что уже вот-вот появится поколение одиночниц, прыгающее гораздо более сложные прыжки? Кто-то, возможно, уже их прыгает.

– Мне искренне жаль тех, кто берется за подобную сложность в совсем детском возрасте. Прыжки – это все-таки слишком большая нагрузка. И на ноги, и на позвоночник. Сначала вроде бы все здорово, пока ты маленький, прыгать легко, а потом – бац! И начинаются сплошные травмы. Я на самом деле только сейчас понимаю, как права была Царева, когда меня останавливала, не позволяла прыгать больше, чем мог выдержать организм.

А что касается маленьких девочек... Не зря ведь в фигурном катании во все времена ценились спортсмены, которые на протяжении многих лет остаются на высоком уровне, а не те, кто в 15-16 лет способен в разовом порядке кого-то «съесть» – и исчезнуть? Ведь очень немногих помнят так хорошо, как Ирину Слуцкую, Мишель Кван. Ту же Костнер, наконец. И разве можно сказать, что у Слуцкой не было более молодых конкуренток? Да, я понимаю, что и меня кто-то может опередить. Но что тут можно поделать? Только больше работать.