Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

17 ноября на 77-м году жизни в Москве скончался президент Федерации фигурного катания на коньках России Александр Горшков. В паре с Людмилой Пахомовой он стал первым в истории олимпийским чемпионом на льду.

Печального события ничто не предвещало. Горшков, как и многие, переболел ковидом в начале пандемии, но давно оправился от болезни, чувствовал себя превосходно, был полон энергии и планов. В среду водитель, как обычно, отвёз его с работы домой, а утром Александра не стало…

Мы всего лишь раз разговаривали по душам, хотя знакомы были с 1976-го — с того самого года, когда я выиграла летнюю Олимпиаду в Монреале, а Людмила Пахомова и Александр Горшков стали первыми олимпийскими чемпионами в танцах на льду в Инсбруке. Помню, я во все глаза смотрела на фигуристов на каком-то из спортивных мероприятий, и картинка эта до сих пор стоит перед глазами: неземная в своей изысканной красоте Мила и неизменно элегантный, словно только что со льда — Александр.

Тридцать лет спустя он скажет мне в интервью:

«Больше славы, чем приносит титул олимпийского чемпиона, ни в каких других областях спортивной деятельности не заработаешь. Но это одновременно задает некий уровень всему, что делаешь после спорта. Хочется ведь держать планку. Поэтому и стараешься по-особенному. И я – не исключение. Хотя поначалу титул сильно осложнял жизнь. Всеобщее восхищение и мировая слава сильно расслабляют. В какой-то степени теряется способность бороться, пробиваться наверх. Начинаешь верить, что все тебя любят, что так будет всегда. Но потом вдруг замечаешь, что и любят далеко не все, и что кому-то вообще хочется наступить на тебя, потоптаться. Что авторитет на убыль идет. Невольно начинаешь бороться за него снова. А это бывает гораздо тяжелее, чем в спорте…»

С точки зрения карьеры, у Горшкова идеально сложилась жизнь. Тренером он быть не хотел, полагая, что это совершенно не та профессия, которая объединяет семью, гораздо больше его привлекала организационная деятельность. Поэтому почти сразу после олимпийской победы и последовавшим за этим завершением карьеры, он не задумываясь принял предложение тогдашнего спортивного министра Сергея Павлова работать в Госкомспорте. Возглавил юниорскую сборную, потом взрослую, параллельно начал судить соревнования, а в 1998-м стал первым российским специалистом, возглавившим технический комитет Международного союза конькобежцев по танцам на льду. Воплотил свою давнюю мечту попасть на главную танцевальную «кухню».

То интервью 16-летней давности открыло мне совсем другого Горшкова. Внешне он всегда воспринимался абсолютно благополучным и бесконфликтным человеком, у которого нет и не может быть никаких проблем. А он вдруг начал рассказывать о периоде, когда неизлечимо заболела Мила. Требовались дорогостоящие лекарства, зарплаты хватало максимум на неделю, поэтому приходилось продавать всё, что можно было продать.

Я, помню, тогда спросила, не жалеет ли Александр о том, что слишком рано оставил спорт. Он признался, что сам уход был не слишком тяжёлым. Гораздо более сложным оказалось понимание, что, закончив карьеру, ты вынужден догонять всех тех своих сверстников, кто учился, получал профессию, завоевывал определенные жизненные позиции пока ты сам тренировался и карабкался на пьедестал. И что самое болезненное в такой ситуации — продолжать смотреть соревнования, не участвуя в них. Но и оставаться в спорте было уже невозможно. Вот ещё одна цитата:

«Мы с Милой уходили, потому что просто устали. Шесть раз выигрывали чемпионаты мира и столкнулись с непростой ситуацией. Пока ты идешь к этому званию, то соревнуешься с другими. А когда выиграл, начинаешь соревноваться только с собой. Приходится постоянно помнить, что сегодня ты должен быть лучше, чем вчера, чем год назад. В музыке, программах, состоянии, настрое. Потому что отступления никто не простит. Эти мысли страшно выматывают. Неизбежно наступает момент, когда понимаешь, что моральные и физические затраты попросту не стоят того результата, к которому идешь.

Уход человека из жизни обычно заставляет задуматься о глобальности потери. В кругу журналистов было принято иронизировать, что на посту президента ФФКР Горшков — фигура номинальная. Мол, ничего не решает, да и ответ на все вопросы у него один: «Я не в курсе». На самом деле в своём крайне непростом виде спорта, где постоянно бушуют какие-то страсти и интриги, порой переходящие в неприкрытую войну, президент ФФКР был очень мощным стабилизатором. Какие-то ситуации сознательно спускал на тормозах, дожидаясь, когда улягутся излишние эмоции, на что-то демонстративно не обращал внимания, в целом же являл собой островок абсолютного спокойствия даже там, где нервы у окружающих его людей были напряжены до предела.

Возможно, причиной столь всеобъемлющей мудрости было как раз то, что сам Горшков в своё время проходил и через тяжелейшие, несовместимые со спортом с точки зрения врачей травмы, и через дикую ревность к более молодым и зубастым соперникам, какими стали для Пахомовой/Горшкова под занавес их карьеры Ирина Моисеева/Андрей Миненков, через всё то, что укладывается в избитую формулировку про огонь, воду и медные трубы.

Полагаю, что именно тот период привёл Горшкова к пониманию, которое вылилось в сказанную мне фразу:

«Большинству из нас не свойственно относиться к сопернику с точки зрения его заслуг. Гораздо легче дать волю раздражению, неприязни, а это неизбежно трансформируется в какую-то зависть. Было ли нам обидно делиться популярностью с Андреем и Ирой? Конечно же, да. К счастью, я быстро понял, что обижаться на соперников глупо. И что искренне оценить достижения другого человека можно лишь в том случае, если ты сам уверен в себе…»

Его мудрости, человечности, доброты, отзывчивости и понимания будет очень не хватать фигурному катанию. Сейчас это враз стало очевидным, и от этого особенно больно. Не случайно кто-то из коллег Горшкова однажды подметил: «От него постоянно исходит тепло, и из этой ауры не хочется выходить».

Это действительно было так. Но лично я всегда буду вспоминать Горшкова, как человека, который, несмотря на все свои титулы и должности, никогда не сидел в вип-ложе. Он всегда был рядом с тренерами и спортсменами, а, когда начинались соревнования, находил какое-то укромное, «счастливое» место близ льда и по-детски суеверно не покидал его от первого и до последнего проката своих фигуристов.