Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Из всех, уже разыгранных в Пхенчхане медалей, нет более драматической, нежели золото 34-летней Алены Савченко и ее партнера Бруно Массо, завоеванное в турнире спортивных пар.

В интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской легендарная фигуристка объясняет, почему не расстроилась после неудачи в короткой программе, делится планами на будущее и позволяет прочитать смс, отправленный подруге в день решающего проката.

- Чем больше я думаю о вашей удивительной победе, тем сложнее отделаться от мысли: если бы не грубая ошибка Бруно в короткой программе, откататься в финале столь блистательно вы, возможно, и не смогли бы.

- Думаю, вы правы. Все, что ни делается, делается к лучшему, раз случилось, значит, так и должно было быть. Понимаю, что сейчас легко так говорить, но я, в принципе, после короткой программы даже не расстроилась.

- Не уверена, что готова в это поверить.

- Так мне даже мой муж Лиам не поверил, когда мы встретились после проката. Он начал было так осторожненько со мной разговаривать, и вдруг оборвал фразу на полуслове, и спрашивает: «А что ты такая радостная?» У меня реально не было никакого расстройства – было желание, чтобы этот день побыстрее закончился, и мы снова вышли на лед. Конечно, если вдаваться в подробности, было обидно, что Бруно допустил ошибку. Прыжок-то был хороший.

- У Бруно после проката был такой вид, что он готов прямо сейчас лечь под заливочную машину и так и остаться на этом катке – навсегда закатанным в лед.

- Он, конечно, был в шоке. Понимал, как тяжело мы шли к этой цели, и вдруг… Выдавил из себя на льду: «Я сделал двойной»

- Сказала: «Ну и что? Двойной, так двойной». Когда мы вернулись домой, собрались всей командой, успокоили Бруно, как могли. Сказали: «Стоп, все в прошлом. Сегодняшнего дня уже нет, забудь о нем. Завтра будет новый день, и завтра ты должен быть как тигр». Думаю, что мы его действительно успокоили этим, и он сам себя завел на прокат.

- Я видела вашу техническую заявку на произвольную программу с четверной подкруткой, четверным выбросом. Зачем вам был нужен этот блеф?

- Это не было блефом. Планируемый список элементов мы писали сразу после финала Гран-при, еще в середине декабря. Мы действительно хотели вставить в произвольную программу эти элементы. Мечтать же нужно о недостижимом, правильно?

- Хотите сказать, что вы пробовали исполнять на льду четверную подкрутку?

- Мы начали учить ее достаточно давно, но она нас все время сбивала. То у Бруно спину прихватит, то у меня проблемы с ногой обострятся. А после финала Гран-при я подумала: если до Игр у нас еще есть два месяца, почему не попробовать еще раз все эти элементы вставить. Вот и сдали заявку в таком виде, как мечталось. А потом просто забыли про нее.

- А почему отказались от выброса-акселя в три оборота?

- Когда мы выступали на новогодних шоу, я упала с двойного акселя и повредила ногу. Какое-то время после этого мы выбросы вообще не делали, потом попробовали сделать выброс-флип, но у меня он совсем не получался. Мы решили, что это знак: значит, нужно продолжать учить тройной аксель. И начали его делать - с удочкой. Я ненавижу прыгать на удочке, не люблю страховаться. Когда мы начали работать с Александером Кенигом, он меня три года уговаривал, чтобы я стала прыгать с удочкой. Я сопротивлялась до последнего. Слишком некомфортно: даже если тренер меня не держит в момент прыжка, мне все равно кажется, что он мне помогает, что я не сама прыгаю. Но здесь согласилась поработать с удочкой, потому что понимала: если без страховки я неудачно упаду, у нас вылетит неделя работы, а то и больше.

А когда за неделю до начала Игр мы приехали в Пхенчхан, я простудилась. Поэтому речь о том, чтобы включать в программу не совсем готовый элемент уже не шла – собирали, что могли. Аксель пару раз попробовали на тренировке, но он не получался. Мы вообще не попадали в этом элементе в ритм.

- То есть это не было частью олимпийской стратегии – облегчить программу в финале?

- Мы? Облегчить программу? Мы вообще-то не из тех, кто упрощает себе жизнь.

- Понимаю, что это не в вашем характере, но об этом тем не менее говорилось. Хотя лично я убеждена: когда человек пытается на соревнованиях облегчать программу – у него всё начинает сыпаться.

- Это факт. Помню, мы с Бруно приехали на прокаты федерации в начале сезона и были готовы показать программы со всеми элементами. Но наш тренер сказал, что в этом нет необходимости - достаточно сделать прокат только с двойными прыжками и выбросами. У нас тут же все пошло наперекосяк - даже двойные не получились.

- Зачем вы согласились участвовать в командном турнире, при том, что Германия не претендовала в нем на прохождение в финал?

- Хотели опробовать лед, почувствовать обстановку, все-таки Бруно никогда не выступал на Олимпийских играх. А я, к тому же, никогда не выступала в командных олимпийских соревнованиях. Плюс – интересы команды: восьмое место тоже ведь дает какие-то очки. Поэтому для нас все это было интересно, новый опыт. Хотя я бы проводила командный турнир в конце соревнований, а не в начале.

- Ваши предолимпийские интервью рисовали идиллическую картинку: вам попался классный партнер, классный тренер, все друг друга понимают, все получается. Но ведь наверняка за те четыре года, что вы с Бруно катаетесь вместе, были моменты, когда все было плохо, все шло наперекосяк и ничего не складывалось?

- Было такое. Мы хотели четверную подкрутку, она не получалась. Были моменты, когда мы ссо… ну, не то чтобы ссорились, а у нас были разные мнения, скажем так. То есть, я знала, что вот так надо, а Бруно, как мужчина, хотел показать, что он – мужчина. Кениг все время нас «собирал». Если бы не он, думаю, нашей пары бы не было бы через месяц.

- Когда женщина, работая в паре с мужчиной, берет инициативу на себя, она всегда рискует оказаться в сложной ситуации.

- В этом и была проблема. Бруно внутренне долго не мог смириться с тем, что женщина может тоже быть права. Что женщина может что-то сказать, и это окажется правильным. У нас было очень много расхождений в связи с этим.

- В парных видах спорта всегда бывает силен принцип треугольника: если тренер встает на сторону кого-то одного из партнеров, они всегда переубедят третьего. Или заставят его подчиниться.

- В нашем случае все вообще было по-другому. Александер (Кениг) по образованию психолог, его специализация – «собирать» пары, удерживать людей от развода. Поэтому он постоянно стоял как бы между нами, четко понимая, что мы должны быть вместе. Если мы по какой-то причине начинали отдаляться друг от друга, он тут же пытался заново нас сблизить. Думаю, у него это хорошо получилось.

- За эти четыре года вы хоть раз жалели, что остались в спорте после Игр в Сочи?

- Нет. Конечно, бывали тяжелые времена, когда я думала: почему мне вот так тяжело приходится? Но желания бросить все к черту не появилось ни разу. Наверное, я просто привыкла так жить: раз уж начала чем-то заниматься, значит, доклюй все это до конца. Не важно, как все закончится. Хотя я всегда верила, что закончиться все должно хорошо.

- Это же ужасно тяжело, столько времени идти к цели, столько раз спотыкаться, почти дойдя до цели, и несмотря ни на что продолжать верить в успех.

- Вы знаете, когда я родилась, моя мама лежала в роддоме в одной палате с гадалкой – женщиной, которая умела предвидеть будущее. Эта гадалка тогда маме сказала: «Твой ребенок будет самым великим». Не знаю, поверила ли в это мама, но мне она всегда говорила: «Если у тебя есть цель, иди к ней, как бы ни было тяжело». Я всегда чувствовала эту веру со стороны родителей. Поэтому никогда не опускала руки.

- Вы сейчас прокручиваете в голове свой олимпийский прокат произвольной программы и вообще весь этот день?

- Когда мы вытащили первый стартовый номер, очень обрадовались. В данной ситуации это был идеальный для нас номер. Потому что мы уже рвались на лед, не могли дождаться этого момента. Утром, когда я проснулась, было странное чувство. Такое бывает: просыпаешься, и понимаешь: сегодня откатаешь чисто. Понятно, что все равно нужно концентрироваться на элементах, но уверенность была большой. Я взяла телефон и отправила подруге смс: «Сегодня мы напишем историю».

- На утренней тренировке тоже все получалось нормально, или вы в этот день не тренировались?

- Тренировка была хорошей. Но она и была перед короткой программой была хорошей, поэтому я по тренировкам вообще не сужу о собственном состоянии. У меня никогда не бывает стремления показать на тренировке все, что я умею. Потому что это не важно.

А вот когда мы пошли кататься, я ловила себя на том, что стараюсь насладиться каждой секундой на льду. Останавливала себя, заставляла думать о том, что прокат – это четыре минуты, куча элементов, и все они должны быть чистыми. И все равно: смотрела на трибуны, видела эти кольца, и понимала: этот путь подошел к концу.

- Вы ведь не могли быть уверены в том, что уже выиграли.

- Нет, конечно, поэтому я не могла заставить себя радоваться, когда на табло появились оценки. Помню, Бруно орет, а я вообще не знаю, как реагировать. Да, оценки классные. Но есть еще три пары, и они тоже классные, тоже могут откатать чисто и получить еще более высокие баллы. То есть, нам не оставалось ничего, как сидеть, смотреть, как катаются другие, и надеяться на лучшее. Все, что мы могли, мы сделали.

- На пресс-конференции Бруно заявил, что вы едете на чемпионат мира. Это был эмоциональный порыв, или вы действительно собираетесь приехать в Милан?

- Мы давно решили, что пропустим в этом сезоне чемпионат Европы, а на чемпионате мира будем кататься.

- С вашей стороны, это похоже на реверанс по отношению к партнеру, у которого, в отличие от вас, нет ни одной золотой медали мирового первенства.

- Нет, дело не в этом. Я просто люблю кататься. Когда пересматривала наш олимпийский прокат, думала о том, как еще больше усовершенствовать наши программы, украсить их.

- И уже не страшно проиграть?

- Об этом вообще не думаю. И никогда не думала.

- А что будет потом, в следующем сезоне?

- Не знаю. Я бы еще покаталась.

- Надеюсь, с этим партнером?

- Да. Это не обсуждается.

- Насколько гладко сочетается ваша спортивная карьера с личной жизнью?

- Лиам, когда мы с ним поженились, оставил работу. До этого работал вместе со своим отцом в военном горнолыжном центре Оберстдорфа – учил солдат кататься с гор. Когда мы с ним познакомились, он первым делом меня спросил: катаюсь ли я.

Я говорю: конечно, катаюсь. И он повел меня на гору. Только там до меня и дошло, что каталась-то я раньше только на равнине, а здесь – отвесный обрыв. Пришлось спешно вспоминать все, что я когда-либо по телевизору видела – как люди с гор катаются. Было временами страшно за свою жизнь, но до конца доехала.

Мне, собственно, Бруно первым сказал о том, что Лиам положил на меня глаз. Сама бы я в жизни об этом не догадалась бы – была слишком занята тренировками. А тут стала присматриваться.

- Мужа не угнетает необходимость 24 часа в сутки жить вашей профессиональной жизнью?

- Он говорит, что наслаждается возможностью быть рядом и помогать мне. Если бы Лиам продолжал работать, мы бы просто не имели возможности видеться. А так мы вместе, и мы счастливы.

- Все домашнее хозяйство в вашей семье тоже находится в мужских руках?

- Я стираю и убираю. Ну, как, стираю - забрасываю вещи в машинку. Но уборкой занимаюсь всегда сама, потому что мужчины не умеют убирать. В моем представлении, во всяком случае, это не уборка. Зато Лиам готовит, причем очень хорошо. Когда мы стали жить вместе, у меня очень изменилась моя еда, скажем так. До этого я ела только один шоколад. Больше ничего не любила.

- А как можно кататься на одном шоколаде?

- У меня как-то получалось. Но Лиаму удалось меня убедить в том, что питаться нужно правильно. И я как-то уже привыкла к этому.

- У вас с мужем есть какие-то совместные планы, которые хотелось бы реализовать, в будущем?

- Конечно. Мы очень хотим детей. Двух. Лучше сразу, чтобы это были близнецы и обязательно девочки.

- Потому что я всю жизнь с мужчинами. Братья, партнеры, тренеры – все мужчины. У меня никогда не было сестры, или девочки, с которой можно было поиграть. Я пыталась сделать девочку из своего младшего брата, пыталась играть с ним, как с девочкой, но ничего из этого не вышло.

- Где будет находиться ваш дом?

- Так далеко мы еще не заглядывали – вся жизнь была подчинена только Олимпиаде. Это такие, дальние планы, которые будут постепенно происходить.

- Где вы храните свои медали?

- В ящике. Будет дом – и медали найдут свое место. Отдавать их я никуда не буду. Мне кажется, что медали – это очень личное. Можно отдать костюмы, коньки. Но медаль – это что-то совсем особенное.

- Если бы вам пришлось уехать на необитаемый остров и можно было бы взять с собой только три медали, все они были бы олимпийскими?

- Нет, те, которые бронзовые, я брать бы точно не стала. Хватило бы одной - нынешней. остальные я просто расплавила бы и слила бы их в одну, чтобы в этом куске металла было все: и воспоминания, и труды, и боль, и счастье.

- Если бы вам довелось встретиться со своей судьбой, что бы вы ей сказали?

- Спросила бы, наверное: за что ты, дура такая, так надо мной издевалась? С другой стороны, у меня очень интересная история, за которую я судьбе благодарна. Потому что все это дало мне еще больше сил. Люди, которые не верили что я сумею добиться цели, тоже дали больше сил. Ведь именно благодаря им мне захотелось себе и другим доказать, что это не так, что есть справедливость в этой жизни.

- Мне казалось, что у вас достаточно сложный характер, чтобы рассчитывать на любовь окружающих. А вы, победив на Играх, сделали счастливым весь мир, если выражаться пафосно. Не говоря уже о том, что заставили рыдать даже мужчин. Для меня это было неожиданно.

- У меня сложный характер для катания. Но он и должен быть сложным. Да и жизнь заставила меня быть жесткой. Но это, скорее, по отношению к себе, а не к людям. Мягким людям в спорте делать нечего. Многие, знаю, считают, что я неразговорчивая, думают, возможно, что злая, а это совсем не так. Хотя на льду я действительно злая.

- Что еще осталось в фигурном катании, чего вы не сделали, но хотели бы сделать?

- Все, что было написано в той бумажке с запланированными элементами. Я бы очень хотела однажды откатать всю свою олимпийскую программу, только с четверным подкрутом, с четверными выбросами. Тогда я успокоюсь. Хотя наш тренер уже сказал нам с Бруно, что в спорте главное – вовремя остановиться.

- Вы хотя бы иногда чувствуете свой возраст? Что вы старше всех тех, кто катается рядом с вами, старше своего партнера?

- Вообще не чувствую этого. Мы вот живем в олимпийской деревне с девочками, которым по 17 лет, по 20. И все на равных. Самое главное – внутреннее чувство, на сколько лет ты сам себя чувствуешь. К тому же многие вещи, которые я делаю на льду сейчас, в 18 лет я сделать не могла.

- Вы когда-нибудь плакали из-за того, что проиграли?

- Конечно. А кто не плачет?

- Многие, думаю, считают, что довести вас до слез невозможно.

- Ну вот сейчас я все это и наверстываю. Рыдаю уже третий день, не могу успокоиться. Даже не крашусь, потому что бесполезно. Каждое смс-сообщение, каждый заход в Telegram или Messenger оканчивается слезами. Плачу, когда смотрю, как мы с Бруно катались. 25 раз уже все это пересмотрела, если не больше.

- Неужели нет опустошения? Столько лет шли к этой цели, а сейчас вроде и идти дальше некуда.

- Будут другие цели. Так что все наоборот: я уже сейчас заполнена массой идей, которые могут быть реализованы. Посмотрим.

- Тогда я задам совершенно бредовый вопрос. Вы допускаете, что в вашей жизни будет еще одна Олимпиада?