Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

18-летний американец Натан Чен, уверенно выигравший произвольную программу и с треском проваливший короткую, в Пхенчхане вошел в историю, как первый одиночник в мире, кто прыгнул в одной программе шесть прыжков в четыре оборота. В телефонном интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской тренер фигуриста Рафаэль Арутюнян рассказал, почему провал Чена в короткой программе был ожидаем, признался, что пока не знает, продолжит ли сотрудничество со спортсменом и высказал сожаление, что Евгении Медведевой и Алине Загитовой нельзя вручить по отдельной золотой медали.

- Я старалась разыскать вас сразу после мужского турнира, но мне сказали, что вы улетели домой сразу после соревнований. Так сильно расстроились после выступления Чена?

- Все гораздо проще. Дома я меня работа, очень много фигуристов. Я же зарабатываю деньги не тем, что тренирую Чена, а за часы, проведенные на льду. Поэтому и пришлось вернуться сразу, как только это стало возможным

- Как вы пережили эти Игры?

- Я читал ваши слова в репортаже, что на меня во время короткого проката было страшно смотреть. В принципе, наверное, это действительно было так. Это такое сложное ощущение, когда идешь обреченно на бой, который знаешь, что проиграешь. Как раз во время того проката я очень отчетливо стал понимать, что испытывали люди, которые шли на войну, зная, что, шансов победить у них нет, а воевать все равно надо.

- Ничего не понимаю. Хотите сказать, что человек, прыгающий в произвольной программе шесть четверных прыжков, заведомо был не в состоянии откатать короткую программу?

- Я как-то вам уже рассказывал, что, работая в Америке, тренер может только советовать спортсмену, как ему лучше поступить в той или иной ситуации. Не приведи господь, если эти советы будут слишком настойчивыми, или иметь агрессивный оттенок – считается, что этим ты можешь вселить в своего спортсмена неуверенность, нанести ему психологическую травму.

- Да что же случилось, в конце-то концов?

- Натан решил прыгать в короткой программе четверной лутц и четверной флип.

- Когда он сказал вам об этом?

- В день первого проката перед утренней тренировкой. В шесть утра. Дело в том, что перед Играми мы только-только начали входить в форму, поэтому в короткой программе командного турнира Чен прыгал не лутц и флип, как мы делали в первой половине сезона, а флип с тулупом. То же самое я планировал сделать в короткой программе личного турнира. Сказал Натану, что это будет чисто тренировочный, рабочий прокат. Ну, а получилось так, что он захотел катать лутц и флип. И, как я и предполагал, оказался не очень готов к этому.

Вот вы сказали, что никогда не видели меня в таком состоянии, а оно ведь возникло не по ходу проката, а за несколько часов до него. Я – тренер, и должен уметь просчитывать какие-то вещи. Что будут ошибки, что даже если случится чудо и Натан сделает прыжки, сам прокат будет зажатый, некрасивый - слишком велико напряжение. И вот это ощущение, что ничего еще не произошло, но ты знаешь, что произойдет, и ничего не можешь изменить, оно убийственно.

- Вы пытались как-то переубедить ученика?

- А как? Ну, вот в шесть утра тебе говорят о принятом решении. В чем тут переубеждать? Чен понимал, что ему будет очень сложно. Я предполагал, что это, возможно, не его решение. Часто на Олимпийских играх в игру включаются какие-то закулисные силы, влиятельные или важные для спортсмена люди, которые советуют делать так, а не иначе. И далеко не всегда спортсмен способен сказать: «Нет». Ведь у него есть семья, со всех сторон раздается: «Давай, парень, идем на рекорд, идем на золотую медаль!» Не понимая того, что короткая программа – это вообще не тот случай, когда надо на какую-то золотую медаль идти. Там надо катать то, что запланировано. Запланирован был флип и тулуп. Точка.

- Могу предположить такую версию: Чен прекрасно справился с лутцем и флипом в финале Гран-при в Японии, а программу с флипом и тулупом в командном турнире провалил. Мог же он в конце концов посчитать, что поменять прыжки было ошибкой?

- Ну, давайте, я сейчас начну рассказывать, что у Натана была травма недели три назад, что левая нога не так хорошо поджила, что она болела, причем сильно – я знал об этом. Поэтому лутц надо было прыгать всего один. Потому что два – это риск. Можно было очень легко травмировать эту же ногу. Сейчас все это пустые слова, а я не люблю много говорить. Что толку рассуждать о том, как все могло сложиться, и как должно было сложиться, если бы Чен меня послушал? По факту получилось так, что в шесть утра он решил делать лутц, и флип. А там еще есть аксель, который, в общем-то, всегда проблемный. Не может быть в короткой программе сразу столько проблемных прыжков. Тем более что флип должен был идти после двух вращений.

- А в чем проблема, после двух вращений прыгать флип?

- Проблема не конкретно в этом прыжке, а в том, что в короткой программе все очень сильно связано. Лутц – это прыжок, который требует максимального напряжения. Если не очень хорошо из него выехать, а к нему, напомню, в идеале нужно цеплять каскад, то это очень большие энергозатраты. Потом ты идешь делать два вращения, потом идешь на флип, который, к слову, кроме Чена в программу вставляют только два фигуриста в мире – это, в общем-то, сложно. Тем более, что потом идет еще и аксель, с которого ты, бывает, падаешь на тренировках, причем, не раз, потому что у тебя это самый проблемный прыжок... Размеется, я пытался, как мог, донести до Натана, что лутц и флип это как бы не очень хорошая идея. До сих пор не могу точно сказать, чье было это решение. Если так решили на домашнем совете, то сам Натан ничего изменить не мог. Ему мало лет, всего 18. Совсем молодой парень.

- Насколько по вашим ощущениям Чен был вменяемым, когда вы с ним разговаривали в шесть утра?

- Я вообще ни одного вменяемого человека на Олимпийских Играх не видел. Все реакции, если вы обратили внимание, у всех без исключения – будь то тренер, или спортсмен, обострены до предела. Я видел, как люди рыдали до истерик. Видел плачущих родителей, которые выводили спортсменов на старт, видел плачущих спортсменов. Поэтому повторю: вменяемых на Олимпийских Играх нет. Даже у меня чуть не выступили слезы после того, как Чен откатал произвольную. Я удержался от того, чтобы не зарыдать прямо у борта лишь потому, что знал, что Натан готов к такому прокату, что он умеет прыгать, видел все это много раз на тренировках. Но сделать на Олимпийских играх шесть четверных прыжков, даже просто пойти на них – это, в общем-то, геройский поступок.

- Как вы общались с Натаном после первого проката? То, что произошло, не нарушило отношений между вами, не повлекло за собой конфликт?

- Наоборот. У меня, конечно, осадок остался тяжелый. Но после короткой программы я только с ним одним и стоял у борта. И Натан, думаю, понял, что я его простил, несмотря на то, что он не извинился. А перед произвольной программой он пришел ко мне и сказал: мол, терять уже нечего, поэтому он будет делать шесть четверных. Я спросил: ты уверен, что этого хочешь? Тогда вперед. Считай, что я зажег перед тобой зеленый свет. Самым неожиданным для меня было, что он извинился передо мной за первый прокат - после произвольной программы.

- Да. Считаю, что это поступок. Я ведь уже говорил вам о том, что всегда даю спортсменам возможность совершать ошибки. Конечно, на Олимпийских Играх лучше было бы без этих ошибок обойтись, но тут уж ничего не поделать, если они случились.

- К вам уже пришло понимание того, что вы со своим учеником совершили исторический прорыв в мужском одиночном катании?

- Все это сильно перебивается чувством досады на то, что я не смог сделать так, как хотел. Все-таки все должно было быть совершенно по-другому. Но вот, видно, боженька рассудил иначе.

- Задам вопрос иначе: если бы на ваших глазах чужой фигурист вышел и прыгнул в программе шесть четверных прыжков, что бы вы на это сказали, как тренер?

- Мне здесь сложно говорить абстрактно. Применительно к Чену я «видел» этот прокат из шести прыжков, наверное, года четыре назад, прокручивал его в своей голове. Поэтому сейчас для меня это не какое там супер-достижение, а нормальный закономерный итог нашей с Натаном работы. Более того, я и сейчас «вижу» уже совсем другой прокат, иначе обставленный. И короткую программу вижу другую, и произвольную. Все это может быть реализовано уже через два года. Если, конечно, Чен даст мне такую возможность.

- В каком смысле?

- В том, что пока еще я стою рядом, и помогаю Натану идти по этому пути. И буду это делать, пока он хочет, чтобы я стоял с ним у борта. Не захочет – тоже нормально: есть и другие спортсмены. Ну, я же не тренер одного Чена – я просто тренер.

- А что должно произойти, чтобы вы сказали Натану, что больше не хотите видеть его у себя на льду?

- На этот ваш вопрос я расскажу историю. Однажды я невольно присутствовал при ситуации, когда Леша Ягудин не очень хорошо, назовем это так, разговаривал с Таней Тарасовой. Когда я это услышал… Саша Абт, которого я в те годы тренировал, никогда в жизни не позволил бы себе заговорить со мной в таком тоне, это было просто невозможно. Я тогда подумал, что, если бы был на месте Тарасовой, просто развернулся бы и ушел. И никогда больше не имел с этим спортсменом дела. А сейчас я очень часто думаю о том, что Тарасова знала, что она делает. Знала, как себя вести, на что реагировать, а что пропускать мимо ушей. А я не знал.

Сегодня у меня отношение к этому совсем другое. Есть 18-летний спортсмен, по большому счету – ребенок, и есть я - человек, который помогает этому ребенку в этой жизни. И я буду помогать ему до тех пор, пока он не переступит некую грань. Сказать, где лежит эта грань, мне сложно, но я, наверное, увижу ее, почувствую. И пойму, когда он переступит эту границу.

- Вы с Ченом планируете выступать на чемпионате мира?

- Пока мы вообще ничего не планируем. Сейчас Натан заболел, подхватил какой-то вирус. Мне даже его доктор позвонил, предупредил, чтобы я начал принимать антивирусные таблетки. Выздоровеет – посмотрим, что дальше будет. Для меня главное, чтобы он начал делать то, что хочет делать, а не то, что ему советуют со стороны.

- Вы сейчас кого имеете в виду?

- Прежде всего, семью. Чен заявил еще до Игр, что будет делать в этом сезоне все, что ему будет говорить домашний тренерский совет. Мне он сказал об этом четко и открыто. Объяснил это тем, что в большом долгу перед семьей за все, что они для него сделали. Поэтому и принял решение посвятить олимпийский сезон семье, следовать любым советам и пожеланиям со стороны родных. Изменит ли он эту позицию, покажет, наверное, следующий год. Вот тогда и будем решать, как работать дальше

- Для вас хоть в какой-то степени стало ударом то, что на Олимпийские игры не сумела отобраться еще одна ваша ученица, Эшли Вагнер?

- Она, в общем-то, не очень хорошо тренировалась.

- Другими словами, к этому все шло?

- Да. Хорошо тренировался Адам (Риппон). Который вышел с двумя акселями, занял место в «десятке», попал в командный турнир и получил там бронзу. Могу сказать, что Адам очень внимательно всегда меня слушал, хорошо тренировался, делал все, что я ему скажу. Мы с ним выработали четкий план: как попасть на Олимпийские Игры и выжать там абсолютный максимум. Все сложилось. Для меня это был такой персональный тренерский бонус.

- Почему ваш «бонус» не прыгает четверные прыжки?

- Потому что Адам взрослый, ему 28 лет. Он тяжелый, у него такая структура тела. Когда он пробует в тренировках прыгать четверные прыжки, у него начинают болеть стопы, причем, так сильно, что следующие два-три дня мы вообще не можем кататься, не говоря уже о том, чтобы прыгать. А выступать надо. Я работаю с тем, что есть, и все, чего мы с Риппоном добились, это результат очень вдумчивых тренировок. А Эшли, как я уже сказал, вообще, плохо тренируется. Ей очень нелегко себя заставлять: она взрослая женщина, у нее женское тело. С таким телом спортсменке надо себя очень жестко держать - не все на это способны. Как тренер, я сделал с Вагнер все, что мог. Хотя, честно говоря, думаю, что это было решение всей судейской американской коллегии, не дать Вагнер возможности поехать на Игры. На чемпионате США она проиграла третьей американской девочке в компонентах, а это абсолютная чушь. Не может Эшли Вагнер проиграть компонентами. Она может проиграть технику – это да. Прыгнуть на две ноги, еще что-то наворотить. Поэтому я и считаю это в некоторой степени проявлением политики федерации.

- После того, как Брэди Теннел выиграла чемпионат США, на нее стали смотреть как на фигуристку, которая при определенном стечении обстоятельств способна подняться на пьедестал.

- Теоретически наверное, да, но я бы все-таки говорил о фаворитах.

- Если говорить об одном фаворите, в ваших глазах он – кто?

- Назвать одно имя в той ситуации, что мы имеем в женском катании, я просто не могу.

- Вы смотрели танцевальный финал?

- И что, могли предположить, что его выиграют канадцы?

- Скорее, очень этого хотела.

- Я тоже этого хотел. Но, когда Тесса (Вирчу) и Скотт (Мойр) выиграли, у меня остался странный осадок. Потому что Габриэла Пападакис и Гийом Сизерон катались не хуже. Но они проиграли. Потому что золотая медаль – одна. И здесь такая же история. Я могу назвать одно имя, но в глубине души мне тут же станет неловко, что не назвал – второе. Проще, если бы Загитова с Медведевой вообюще не катались. Тогда я бы отдал золото Жене.

- Потому что она слишком долго к этому шла. Я просто уважаю труд спортсмена. Вообще, люблю людей, которые долго идут к своей цели.

- Как Алена Савченко?

- Как Алена Савченко. Считаю, что ее победа изменила отношение всех спортсменов из мира фигурного катания к тому, что они делают. Это очень важно периодически получать подтверждение тому, что упорство и труд все перетрут. По этой же причине я так хотел, чтобы в танцах победили Тесса и Скотт.

- Скотт признался после проката, что в свое время посчитал абсурдными слова своего тренера Марины Зуевой о том, что на их с Тессой спортивном веку должно быть как минимум три Олимпиады. А после победы сказал: «Поскольку сейчас действительно наша третья Олимпиада и мы держим золотые медали, я не готов сказать, что заканчиваю карьеру».

- Об этом я и говорю. Конечно, долго жить в спорте крайне сложно. Это непрерывная работа над собой, работа с телом, как в балете. Но, если взять большой балет, то там как раз к этому относятся очень серьезно. К своему пребыванию в примах. У нас пока такого не было. Потому я и говорю, что победа Алены (Савченко) изменила всё. Вы посмотрите, как она выглядит в свои 34 года. И дай бог, еще какое-то время не уйдет из спорта. Только такие люди создают правильное отношение к спорту, вырабатывают его у других. У таких, как Натан, в том числе. Быть спортсменом – это не профессия. Это философия.