|
|
|
|
|
|||
Матчи с канадцами в сентябре 1972 года остались одним из самых ярких воспоминаний в нашей 50-летней хоккейной истории. Но многое тогда осталось за кадром. Рассказать о тех днях согласился человек, которому пришлось оказаться в центре событий, связанных с подготовкой к суперсерии-72 Александр ЯКОВЛЕВ. Родился 2 февраля 1923 года. Участник Великой Отечественной войны, служил в морской пехоте. С 1946 года - на партийной работе. С 1953 года - в аппарате ЦК КПСС, с 1965-го - первый заместитель заведующего отделом пропаганды. В 1973 - 1983 гг. - посол СССР в Канаде, по возвращении - директор Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Доктор исторических наук. С 1985 года - вновь на партийной работе: заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС, секретарь ЦК, член политбюро. В настоящее время возглавляет Международный фонд «Демократия». Любимое занятие - игра в шахматы. Первая суперсерия СССР - Канада состояла из восьми матчей. Они проходили сначала в четырех канадских городах (Монреаль, Торонто, Виннипег и Ванкувер), а затем в Москве. Наши хоккеисты одержали три победы, одну встречу свели вничью и в четырех уступили при общей разнице забитых и пропущенных шайб 32:31 в свою пользу. Вот как развивались события в суперсерии-72. - Александр Николаевич, как вообще возникла идея организовать советско-канадскую серию? - Она пошла от спортивных деятелей. В первую очередь от Анатолия Тарасова и Аркадия Чернышева. Оба были страшно честолюбивы, особенно Тарасов. И, видимо, никак не могли смириться с тем, что советские хоккеисты, с одной стороны, заслуженно считались сильнейшими, а с другой - сфера их господства была ограничена рамками Европы. И в какой-то момент любые хоккейные разговоры на руководящем уровне стали неизменно сводиться к тому, что пришел момент сразиться с канадцами. - Мне, однако, приходилось слышать, что сам Тарасов довольно долго высказывался против этой затеи. - Он, как мне казалось, побаивался. Но не самих матчей, а того, что команда не успеет к ним должным образом подготовиться. Постоянно держал в напряжении руководство спорткомитета, чтобы не оказалась упущенной ни одна мелочь. А наиболее последовательным сторонником идеи матчей был, пожалуй, Николай Озеров. Он постоянно приходил в ЦК. Помню даже его слова: «Я видел канадцев не один раз. Играют блестяще, но не боги. Нашей команде победить вполне по силам. Хотя будет очень трудно...» Озеров же предупреждал, что надо готовиться не столько к технической, сколько к силовой борьбе, что со стороны канадцев наверняка не будет никакого джентльменства, от них можно ждать чего угодно. - Как реагировали на эту идею в высшем политическом руководстве? - В ЦК на это смотрели по-разному. С одной стороны, хотелось безумно - канадцы ведь. Но Брежнев колебался. Очень боялся проигрыша. - Неудивительно. Проиграй мы, и удар по престижу страны был бы ощутимым. Да и в персональном порядке, видимо, досталось бы многим? - Ну, не думаю, что начались бы карательные санкции, но неприятностей хватило бы всем. Причем крупных. Сектор спорта отдела пропаганды ЦК, кстати, тоже был против. - А вы сами - как первый заместитель заведующего Отделом? - Я всегда был сторонником того, чтобы максимально, насколько это возможно, отделять спорт от политики. Я много раз говорил о том, что мы сами плодим подкупы, склоки. Мы непрерывно занимались всевозможными разборками. Помню, был случай, когда силой забрали в армию восемь футболистов «Торпедо». И как! Взяли прямо в гостинице, по сути - арестовали. Я никогда не был болельщиком «Торпедо», но какой это, к черту, спорт? Ко всему прочему в ЦСКА из восьмерых попал только один, остальных отправили в периферийные армейские команды. Или взять историю, когда рассматривался вопрос о расширении футбольной высшей лиги - только потому, что ЦСКА в тот год грозил вылет в первую. Мотивировка была примитивной: мол, будет нанесен удар по всей армии в целом. Разборки были не только футбольные. Постоянные проблемы возникали с шахматами. Я, например, категорически не понимал, почему у нас должен быть только один выдающийся шахматист - Карпов и почему делалось все, чтобы не допустить выхода наверх Каспарова. - Как же случилось, что при столь больших сомнениях с Канадой решено-таки было играть? - Решающее слово, как ни странно, сказала именно политика: в 1971 году в Канаду впервые за всю историю Союза поехал с визитом Косыгин. Вернулся он оттуда с очень хорошими впечатлениями. Тогдашний премьер-министр Канады Пьер Трюдо в нарушениях прав человека нас особо упрекать не стал, а, наоборот, выступил за расширение отношений. Дочь Косыгина подружилась с женой Трюдо, они стали переписываться, и даже своего второго сына Маргарет Трюдо по совету новой подруги назвала Александром. Точнее, Сашей: она попросила позвонить в наше посольство и узнать, какие существуют уменьшительные варианты этого имени. Впрочем, не знаю уж, по какой причине, но русские имена носят все три сына Трюдо - Устин, Саша и Михаил. Так вот, когда идея матчей уже вовсю обсуждалась, Косыгин участвовал в этом непосредственным образом и всегда с большой готовностью меня принимал, хотя прежде никогда этого не делал. - Сколько же времени шло обсуждение? - Месяцев шесть. На последнем, решающем заседании политбюро я не присутствовал - к тому времени в ЦК меня уже не было. Я готовился выехать в Канаду, куда был «изгнан» в качестве посла за статью в «Литературной газете» против национализма, шовинизма и антисемитизма. Но записка с положительным мнением отдела была уже подготовлена. Хотя КГБ, например, был по-прежнему категорически против поездки хоккеистов в Канаду. - Почему? - По принципу как бы чего не вышло. Помните, в 1976 году во время Игр в Монреале, где выступали и вы, в Канаде остался мальчишка - прыгун в воду (Сергей Немцанов. - Е.В.)? Его прозевал работник КГБ, хотя парень не скрывал, что хочет остаться, в связи с чем к нему был приставлен персональный наблюдатель из вашей же команды. В КГБ тогда был большой шум: ведь только в самом Монреале от комитета находились аж два генерала, не говоря уже о более мелких чинах. Да и среди спортсменов хватало таких, кто охотно сотрудничал с КГБ. - Видимо, это давало определенные привилегии? - Прежде всего это гарантировало следующий выезд. На каждого спортсмена в КГБ существовало досье с обширной информацией: пьет человек или нет, как пьет, женат ли, как живет с женой, есть ли любовница. Друг на друга сами спортсмены тоже доносили. - И тренеры? - Не все, конечно. Тарасова вообще боялись, в том числе и в КГБ. Суровый был человек, и к тому же в отличие от Чернышева никогда не выбирал дипломатических выражений. Кстати, на самого Тарасова доносы, докладные записки, жалобы шли и в КГБ, и в ЦК бесконечным потоком. Мы досконально знали, сколько килограммов таскают на себе за тренировку игроки, как «издевается» над ними Тарасов. Его многие не любили. Но уважали все без исключения. - КГБ ставил вас в известность о своих соображениях насчет игроков, тренеров? - Да. При этом, насколько я мог судить, хоккей всем был, что называется, до лампочки. Главное - чтобы игрок не остался за границей, не сказал где-нибудь чего-нибудь лишнего. - К кому из игроков было больше всего претензий? - Естественно, к Харламову. Ангелом-то он никогда не был. Хотя, думаю, если бы наш отдел выступил на стороне КГБ, пробить матчи с канадцами было бы невероятно трудно. - Ваших личных взаимоотношений с КГБ это не осложнило? - Как сказать... Во всяком случае, как раз сотрудники комитета поставили меня в известность о том, что имени Яковлева велено не упоминать во время хоккейных телетрансляций из Канады. На одной из последующих советско-канадских встреч в Квебек-Сити я - уже в качестве после - сидел в почетной ложе вместе с Трюдо, и Озеров, не зная, насколько опальным я считаюсь в политбюро, сказал об этом в своем репортаже. Тут же, как водится, получился нагоняй. - Что вам запомнилось больше всего? - Во-первых, тот накал нервозности, который окружал все встречи. И в Москве, когда готовились к поездке в Канаду, и там, когда начали играть. Все ходили на ушах. Чего-то боялись, заранее переваливались ответственность друг на друга. Самой распространенной была фраза: «Вы будете отвечать!» В Канаду откомандировали несметное количество сотрудников КГБ. Причем обстановка, видимо, нагнеталась и для того, чтобы найти официальный повод послать на матчи как можно больше людей: все-таки заграничная поездка. В те годы они ценились необычайно: можно без присмотра выпить, барахлишка прикупить... Но поскольку присутствие нужно было оправдывать, то каждый день возникал какой-то очередной вопрос, вокруг которого сразу нагнетались страсти. Внутри команды обстановка была тоже предельно нервной. Кому-то говорили, что за ним следят, и тут же предлагали, в свою очередь, присмотреться к товарищам. Но еще больше меня потрясло другое. После матчей в Америке впервые стали выражать откровенные симпатии к нашей стране. Кстати, подъем американского любительского хоккея начался тоже с советско-канадских встреч: американцы увидели, что хоккей - это интересно, а главное - выгодно. - Несмотря на то, что Канада в первом же матче проиграла? - Это был абсолютный шок. Канадцы вообще не рассматривали такую возможность. Даже теоретически. И после поражения в первом матче все без исключения газеты вышли с заголовками, в которых неизменно присутствовало слово «случайность», а в тексте говорилось, что все русские - роботы, и к тому же сотрудники КГБ. - Судя по тому, что вы рассказываете, канадцы были не так далеки от истины. - Для канадской и американской прессы вообще была характерна дикая подозрительность. В частности, одна из газет как-то написала, что в нашем посольстве все шпионы, включая посла. Я даже опровержение писал, ей-богу. Среди канадских и американских военнослужащих распространялись листовки с текстом: «Солдат, помни: под каждой кроватью лежит коммунист!» Надо было еще учитывать отношение канадцев к хоккею. У нас хоккей был всего лишь одним из множества видов спорта. Я сам всегда с гораздо большим интересом смотрел волейбол, легкую атлетику. А для канадца хоккей - это жизнь. Мне не приходилось встречать более спокойную нацию, нежели канадцы. И единственное, что способно вывести их из обычного состояния, - это хоккей. Личной жизни у хоккеистов там просто нет. Все под пристальным вниманием публики, которая обсасывает мельчайшие подробности их жизни. Больные люди. - Какой же трагедией должно было стать для них второе поражение! - Парадоксально, но первое шибануло их больнее. А вот после второго (в четвертом матче, в Ванкувере) я совершенно четко почувствовал, в том числе и по откликам в прессе, что враждебность вдруг сменилась искренним уважением. В том числе и к стране в целом. Логика была железной: «Если в СССР такие хоккеисты, то за одно это перед русскими стоит преклоняться». - Потому и не так стыдно им проигрывать? - Конечно! Кстати, кульминацией всей серии и переломным ее моментом, на мой взгляд, был второй матч в Торонто, когда Александр Якушев обвел четверых игроков и забил гол. Тогда главную канадско-американскую ежедневную спортивную программу неизменно предваряла видеозаставка, смонтированная из наиболее выдающихся событий, и якушевский гол в течение долгого времени неизменно в ней присутствовал. Представляете, люди включают телевизор - и каждый раз видят, как Якушев обходит одного, второго, третьего, четвертого и!.. ...Яковлев помолчал, взглянул на мою куртку с эмблемой эдмонтонского чемпионата мира по фигурному катанию и вдруг мечтательно произнес: - А знаете, недалеко от Эдмонтона есть небольшое индейское поселение, где двадцать лет назад меня избрали вождем племени. - ??! - Да-да, я не шучу. - И в чем заключались ваши индейские обязанности? - Быть вождем. Как свадебным генералом. Пока был послом, да и потом, когда просто приезжал в Канаду, всегда старался выбрать время, заехать. Много раз принимал участие во всевозможных церемониях - в полном индейском облачении. - А в политбюро об этом знали? - Упаси Бог! 1996 год
|
Вокруг
спорта - Политика 
