|
|
|
|
|
|||
Считается, что звездные браки часто бывают неискренними и, как следствие, непродолжительными. Брак знаменитого тренера по фигурному катанию Татьяны Тарасовой и не менее знаменитого пианиста Владимира Крайнева опровергает оба эти представления. Впрочем, двадцать лет назад, когда будущие супруги только собирались связать свои судьбы, Татьяна была далеко не так знаменита, как Владимир - лауреат множества международных конкурсов, в том числе - имени Чайковского. Сам же Крайнев панически боялся знакомства с будущим тестем - грозным Анатолием Владимировичем Тарасовым. - Татьяна - во льдах, - с отчаянием развел руками хозяин дома, словно извиняясь за отсутствие жены в столь поздний час, на который было назначено интервью. - Позавчера у нее предынфарктное состояние было - врача пришлось вызвать. Самое время на тренировку умчаться. Но во льдах, знаете ли, замерзает все и не болит, видимо. - Насколько могу судить, выносить подобную семейную жизнь вам обоим помогает исключительно чувство юмора? - А что остается делать? Только шутить. Или просто разбежаться в разные стороны. Но если уж я не сделал этого раньше, то что сейчас говорить? - Где впервые пересеклись ваши пути - в концертном зале или на катке? - На общих друзьях. Нас познакомила Евгения Фрадкина. А когда я впервые пришел к Тане домой, то увидел там Лену Матвееву (Матвеева на протяжение многих лет работала с Тарасовой хореографом - Е.В.), Марину Неелову и Володю Виардо - своих старых знакомых. Потом выяснилось, что в число общих близких людей входят Юрий Рост, Михаил Жванецкий, в общем, сами понимаете, в этой ситуации я просто обязан был жениться. - Вы что же, в то время присматривали подходящую кандидатуру? - Мысли такой не было. Я семь лет был холост, имел две квартиры - трехкомнатную и однокомнатную, обе располагались по-соседству, обо мне заботилась мама и в то же время я имел полную независимость. Был, как понимаете, абсолютно счастлив. Но когда познакомился с Таней, просто потерял голову. Мы с ней очень разные и в то же время во многом абсолютно одинаковы. Конечно, учитывая взаимный темперамент, за годы жизни бывало разное - посуда по квартире летала, двери с петель срывались, но это все ерунда. Главное, что мы одинаково фанатично относимся к своей работе и очень любим людей, несмотря на массу оплеух, полученных в жизни. - Но ведь и вы и Татьяна были предельно занятыми людьми. Когда же успевали друг за другом ухаживать? - Я в 1987 году официально стал профессором московской консерватории. Занимался только концертной деятельностью и у меня было довольно много свободного времени. Я его проводил на СЮПе - стадионе юных пионеров - где Таня работала. Помню, когда наше знакомство только только состоялось, приехал на тренировку Моисеевой и Миненкова, которые ставили оригинальный танец, и тут же стал делать замечания: это, мол, - не в музыку, то вообще не соответствует ничему и так далее. Думаю, они тогда обалдели от моей наглости. Но потом всем таниным ученикам стало просто интересно: я хорошо знал литературу, искусство, мог проводить какие-то параллели, рассказать, о чем идет речь в той же Кармен. Обычно ведь чем руководствуются фигуристы, когда берутся за эту музыку? Что Хозе рассвирепел и убил несчастную Кармен. Но это же примитивно! Со своими учениками, которых у меня в Ганновере целый класс, я бьюсь не на жизнь, а насмерть. Сейчас ведь молодежь вообще не читает. Слава Богу, за этим следит моя мама, поскольку ученики, как правило, приезжают в Германию без родителей. У нас к тому же огромная библиотека в том числе и по художественной литературе, начиная с 16 века. Этот ликбез необходим, поскольку в своей работе я постоянно провожу какие-то параллели, стараюсь вызывать ассоциации… А тогда в Москве я лично, например, записал для Бестемьяновой и Букина рапсодию на темы Паганини, хотя предшествовала этому просто-таки домашняя истерика и битва. - Вы же должны быть для жены в этом вопросе непререкаемым авторитетом. - Не скажите. Но, знаете, я всегда поражался, насколько Таня «видит» музыку. Понял это на первом же году нашей совместной жизни - в марте 1979 года. Я уехал на гастроли в Томск, а Таня - на чемпионат мира в Вену с Бестемьяновой и Букиным. Оттуда она приехала ко мне совершенно неожиданно - ни на минуту не задерживаясь в Москве. Меня так переполняли чувства, что в игре (исполнял я Второй концерт Шопена) просто расплылся. Таня это моментально заметила и очень долго подбирала выражения, как бы, не обидев меня, об этом сказать. Ощущение музыкальной формы у нее совершенное от природы. Это очень редкий дар. Вы знаете, что ей предлагали даже поставить спектакль в Большом театре? - Для этого, как я понимаю, необходимо, чтобы Тарасовой в очередной раз до чертиков надоел спорт. - Не говорите! К созданию ее ледового театра в свое время я активно приложил руку. - Каким образом? - Идея была полностью моя. Это произошло примерно тогда же, когда Владимир Спиваков собрал лучших оркестрантов и сделал своих «Виртуозов Москвы». В начале 80-х из фигурного катания ушли Ира Роднина, Юра Овчинников, Игорь Бобрин, Моисеева - Миненков. Я и предложил собрать всех их и сделать программу, которая состояла бы из лучших показательных номеров. Естественно, во главе я видел Таню. Но она вся в то время была в спорте. Поэтому руководство взял на себя Овчинников. Мне же (поскольку ни у кого другого не было связей в мире искусства) пришлось пробивать гастроли через Росконцерт. Директор, помню, долго не мог понять, какое отношение к этому имею я. Потом Таня все-таки возглавила этот коллектив (на этом настояли фигуристы), создала театр, начались серьезные постановки. Но каждый театр имеет свои законы. И как только стадия кульминации себя исчерпала (было ясно, что кроме Европы, никуда пробиться нельзя), - стал саморазрушаться. Да и Татьяна снова увлеклась спортом. - Вас это здорово расстроило? - Конечно мне было лучше, когда она была в театре: поставила спектакль - и относительно свободна. В середине гастролей подъехала на пару дней, внесла коррективы, - и снова моя. Но когда Таня решила взять Илью Кулика, я сразу понял, что спорт начался надолго. Отговаривать, естественно, не пытался: надо знать Татьяну. Человека с таким темпераментом нельзя держать в четырех стенах. Иначе все мы уже на второй день ее безделья стояли бы на ушах. - Вы не устаете от того, что в дни редких приездов жены дом кишит гостями, учениками? - У нас всегда так было. В Ганновере моя мама тащит на себе весь дом и когда тот или иной ученик приходит заниматься, всегда спрашивает: «Он будет сначала играть, или кушать?». Она всех обихаживает, всегда знает, у кого какие проблемы, хватает ли денег, если нет - подбрасывает потихоньку от меня. И для всех, кто бы не приехал, наш дом - как собственный. - Вы приглашаете русских учеников в Германию по своему усмотрению? - Не приглашаю никого. Находят, приезжают. Знакомых всех прошу: «Перестаньте связывать со мной людей, У меня работы на ближайшие десять лет невпроворот - 30 человек в классе». - Получается, вы больше педагог, чем исполнитель? - Когда ученик неудачно играет, каждый раз думаю: «Боже, зачем мне это надо?». Но если серьезно, сочетание этих занятий не мешает одно другому и очень мне нравится. Когда человек способен передать другим собственные умения, процесс обучения доставляет огромное удовольствие. - Работать педагогом в России сейчас не в пример сложнее. - Знаю. И горжусь, что конкурс, который я раз в два года провожу в Харькове, пожалуй, единственный, где человек, воспитавший победителя, получает точно такую же премию, как его ученик. Я сам видел однажды, как преподавательница из Петербурга, получив конверт, сначала растерялась, а потом прямо на сцене начала танцевать от радости. Но вообще ситуация, конечно, чудовищная: ведущий профессор Московской консерватории Наумов, у которого учился я сам, получает меньше пятидесяти долларов в месяц. - Поэтому вы решили жить и преподавать за границей? - Мой отъезд не планировался вовсе. Концертная деятельность позволяла очень хорошо жить, ни в чем не нуждаясь. Просто в начале 90-х во время очередных гастролей мой знакомый пригласил меня в Ганновер. Как выяснилось, там как раз освободилось место преподавателя и был объявлен конкурс. Правда я об этом не знал. Просто приехал, сыграл, на следующий день провел мастер-класс, и уехал снова. А там уже приняли решение отдать это место мне. В Москве же в это время ситуация была очень непростая. Всячески, если помните, подогревались антиеврейские настроения. У меня мама - еврейка. Ей облили дверь бензином и подожгли, в другой квартире порезали обивку на двери. Слава Богу, мама была на даче и даже не узнала об этом. Знакомые мне тогда просто говорили: «Ты что, с ума сошел, оставлять здесь семью? Того и гляди погромы начнутся. Забирай маму, Таню, и уезжай немедленно». Последней каплей стал звонок приятеля, который сказал: «Вовка, у меня дома есть ружье, наган дареный, ты те волнуйся: мы твою маму к себе заберем и отстреляемся, если что». Тогда, собственно, я и решил поехать и поработать в Германии временно - оставаясь профессором Московской консерватории. В Ганновере, правда, меня пытались убеждать, что я должен работать только у них. Но тут я уперся: «Вы что, - говорю, - призываете меня бросить ведущую консерваторию мира без всяких гарантий на будущее? В Москве у меня стаж, пенсия какая-никакая будет…» - Сильный аргумент, ничего не скажешь. - Неважно! Главное, подействовало. Два года я мотался из Москвы в Ганновер и обратно, а в 1994 году немцы предложили мне подписать пожизненный контракт. И вот тут уже мне пришлось переехать в Германию окончательно. К тому времени мы купили там дом и когда я было заикнулся дома, что может не стоит все-таки уезжать, Таня встала на дыбы: «Какая Москва? Даже и не думай. Ты должен работать». Так мы и живем. Настоящий дом, конечно же, в Москве, а там - работа и деньги. - Многие сочли бы такую позицию не очень патриотичной. - Знаете, в своей телепередаче Владимир Познер спросил меня: «Как же так, вы - такой патриот, столько сделали для России, для талантливых детей-музыкантов, столько еще можете сделать, а работаете за границей». Я ответил, что сейчас мной создан Фонд Владимира Крайнева. Если бы я остался, впору было бы создавать Фонд помощи Владимиру Крайневу. Вот тогда бы я точно не сумел помочь ни своей собственной семье, ни ученикам, ни тем коллегам-музыкантам, которых поддерживает фонд. - Вы приезжаете на конкурсы, где выступают ваши ученики? - Почти никогда. Хотя Таня считает, что должен. Но со мной никто не ездил. И я всегда знал, что никакой дополнительной поддержки не будет - надо самому всегда быть на голову выше. Так и выигрывал. - А спортом вам лично заниматься приходилось? - А как же! Нам домой как-то позвонила известная в прошлом теннисистка Анна Дмитриева, которая хотела взять интервью у Тани, попала на меня и говорит: «Я о вас все знаю, мне столько рассказывали…» А я отвечаю: «Ничего вы не знаете. Вы даже не знаете, что в 1958 году мы с вами выступали на одних кортах в Харькове!» Мне тогда, правда, было 14 лет, играл я на уровне первого юношеского разряда, но входил в сборную города. Играл я и в баскетбол. Недостаток роста полностью компенсировали длина рук и размер кисти. С мячом мог делать все, что хотел. Отнять у меня его можно было только заработав фол. А чтобы бросать по кольцу у нас в команде Гоша был - сейчас он директоор оркестра Большого театра. В консерватории продолжал заниматься пинг-понгом, неплохо бегал… - В армрестлинге себя не пробовали? - Только в детстве. Пианисту армрестлинг противопоказан: можно растянуть мышцы кисти, которые совсем нельзя растягивать. Я же и большой теннис оставил только из-за этого, хотя тогда кистевые удары были не столь популярны. - Профессиональные заболевания у музыкантов бывают? - Почти у всех, кто много времени проводит за роялем, развивается сколиоз - искривление позвоночника. Руки очень, бывает, болят. Есть даже термин - «переиграть» руки. У меня был случай, когда перенес на ногах воспаление легких, лечился большим количеством антибиотиков, организм и ослаб. Играть же приходилось много - программа гастролей была физически тяжелой. Кончилось это тем, что на несколько месяцев я был вынужден прервать концертную деятельность - руки вышли из строя. У нас, кстати, есть даже институт профессиональных заболеваний, где в одном отделении лечатся пианисты и художники-мультипликаторы. У последних руки ведь всегда на весу во время работы, и от огромного числа мелких движений мышцы перенапрягаются и отказывают. Так что и в этом отношении искусство очень близко к спорту. - Не могу не вспомнить рассказанную вами однажды историю о первом знакомстве с Анатолием Владимировичем Тарасовым в лифте, когда он грозно оглядел вас с ног до головы и сказал: «Я все про тебя знаю: ты - наш!» - С ним мы были большими друзьями. Были на «ты», - Анатолий Владимирович сам на этом настоял, - и без конца говорили о хоккее, Я был безумным фанатом. До сих пор помню отдельные игры нашей сборной в 1964 году на чемпионате мира в Швеции, в 1966-м в Вене. - Татьяна не ревновала? - Так ведь фигурным катанием я был увлечен ничуть не меньше. Но должен сказать, что когда впервые в 1978 году попал с Таней за кулисы на международном турнире в Москве, испытал шок. Мне приходилось часто бывать за кулисами Большого театра, за кулисами множества музыкальных конкурсов, в том числе и своих, но то что увидел в Лужниках…Террариум. Безо всякой попытки хотя бы внешне прикрыть истинное отношение друг к другу. Никаких разговоров. Только оскалы со всех сторон и шипение. Обычно меня трудно вывести из равновесия, но там я так растерялся, что в какой-то момент у меня, видимо, все отразилось на лице. Таня заметила, слегка наклонилась ко мне и сказала: «Вот так я живу все время». - И как вы приходили в себя? - Начал работать, как проклятый, за год заработал кучу денег и привез из-за границы новую «Вольво». Было это как раз перед очередным международным турниром. До сих пор помню картину: мы - с иностранными номерами - подъезжаем прямо к служебному подъезду Лужников и Таня, на глазах у всего бомонда, выходит из машины… Ка-а-кие у них были лица!.. 1999 год
|
Вокруг спорта
