Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Двукратный олимпийский чемпион, заслуженный тренер России и член Государственной Думы рассказал в интервью РИА Новости о том, как относится к допинговому скандалу и возможному неучастию России в Олимпийских играх-2020, подтвердил, что детский хоккей в России это огромный бизнес, и объяснил, зачем играть в хоккей в Африке.

* * *
Мы собирались говорить о хоккее, а заговорили о допинге – тему подбросили последние события в этой области и обойти ее, беседуя с экс-руководителем российского спорта, было бы в корне неверным.

- Вы много лет стояли во главе российского спорта, возглавляя федеральное Агентство, то есть были в шкуре нынешних руководителей, которые на протяжении достаточно длительного времени предпринимали какие-то шаги, чтобы вернуть страну в правовое поле и дать спортсменам возможность беспрепятственно выступать в соревнованиях под своим флагом. Сейчас для этого возникли очередные препятствия. У вас, как у политика, нет ощущения, что вся эта допинговая история, направленная против России, давно уже не имеет со спортом ничего общего? И что бы мы ни делали, как бы ни старались оправдаться, все равно бы нашелся повод прицепиться?

- А как можно прицепиться к спортсмену, который «чист», объясните мне? Подменить отрицательные пробы на положительные? Ну, глупость же. Когда я сам занимался спортом, этой темой вообще не интересовался, столкнулся с ней только в 2002-м, после Игр в Солт-Лейк-Сити, когда пришел на руководящую должность в Госкомспорт. Допинговые скандалы после тех Игр шли один за другим и потребовалось два года, чтобы вернуть Россию в мировую систему. Иначе нам никто не дал бы провести в России зимние Олимпийские игры. Сам факт, что нам их доверили, означал, что со всеми своими проблемами мы сумели справиться. Хотя все, что происходит сейчас, конечно же, печально. Вчера вот с тещей разговаривал (Валентина Родионенко – старший тренер сборной России по спортивной гимнастике – прим.). Она просто в шоке. Команда впервые может бороться за золотые олимпийские медали, но не факт, что вообще куда-то поедет. Легкоатлеты тоже не понимают, что происходит – моя последняя телевизионная программа была посвящена как раз этому.

- Насколько, на ваш взгляд, велика вероятность, что Россия не сможет принять участия в Олимпийских играх?

- Если то, о чем сейчас все говорят, произошло на самом деле, то шансов у нас ноль.

- Одна из достаточно популярных сейчас точек зрения заключается в том, что в WADA собрались люди, которые задались целью уничтожить российский спорт в принципе. Вы работали в этой организации, общались с ее руководителями.

- У меня с ними хорошие отношения были. И деловые, и дружеские.

- А после того, как начался скандал, инициированный Хайо Зеппельтом, хоть раз возникало ощущение, что вы вообще не понимаете, что происходит?

- Причем тут Зеппельт?

- При том, что допинговая история так или иначе началась с его журналистского расследования.

- Я совершенно точно знаю: не было бы проблем – не было бы и темы. Человек сделал репортаж, это, как понимаете, право любого из журналистов. Если этот репортаж не подтвержден фактами, значит, Зеппельта надо было судить сразу. Начать процесс, обозначить свою позицию. Кроме этого надо было сразу начинать процесс по ходокам. А если тебя обвиняют и ты молчишь …

- Разве в те годы, что вы руководили спортом, до вас не доходили разговоры по поводу того, что тренер ходоков Виктор Чегин достигает результата не самыми законными методами? Это же не в одночасье началось.

- Не доходили. Были люди, которые за это отвечали, но никаких сигналов от них не поступало. Поэтому не могу сказать, что как-то пристально интересовался темой. В то время нам много чего отстраивать приходилось, так что проблем хватало. В 2004-м, если помните, поменялась структура правительства. Были образованы агентства, которые входили в министерства, и спорт попал в Министерство здравоохранения. Через девять месяцев я пришел к президенту и сказал: можно займусь чем-то другим, еще успею тренером поработать? Сидеть в Минздраве с утра до вечера и слушать про больных, лекарства и все такое, мне совсем не интересно.

Тогда я предложил, чтобы спортивная отрасль напрямую подчинялась премьер-министру. Это сильно облегчило все решения, которые мы принимали. Уже в то время готовили десятилетнюю федеральную целевую программу, она до сих пор работает. Впервые в истории российского спорта была создана комплексная программа развития. В том числе, по борьбе с допингом, по строительству спортивных объектов. Планировалось построить три тысячи спортивных объектов по стране. Да, мы получили тот шанс, который позволил сделать спорт государственной политикой. Не случись этого, вряд ли бы вообще появилось Министерство по спорту. Просто потом Агентство перешло из подчинения премьера в подчинение министру спорта Виталия Мутко, который отвечал за туризм и молодежь, ну а еще чуть позже было принято решение Агентство ликвидировать. И я перешел на другую работу, в Совет Федерации.

- Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, кому и зачем понадобилось расформировывать абсолютно самодостаточную структуру? Спрашиваю потому, что много раз слышала: если бы Агентство продолжало существовать, очень многих нынешних проблем можно было бы избежать. В том числе, и проблемы с допингом.

- Зачем – это надо не у меня спрашивать. Я предлагал оставить Агентство, предлагал, чтобы оно работало на спорт высших достижений. У нас была четкая программа по подготовке к Играм-2014, я докладывал о ней на президиуме Президентского совета. После того, как Мутко был назначен министром, он ни разу за несколько месяцев не пригласил меня даже на беседу, из чего я сделал вывод, что человек знает, что делает.

- Сейчас сожалеете, что ваша карьера спортивного чиновника оказалась не слишком непродолжительной?

- Нет, не жалею ни о чем. Мне кажется, я честно делал свою работу, ни к кому предвзято не относился. Все спортсмены и тренеры всегда могли попасть ко мне без очереди, если я на месте. Самое главное – сумел вернуть уважение к российскому спорту на мировой арене. Когда в Гватемале я обращался, после президента страны, к членам МОК, то обращался, как к своим друзьям. Чтобы люди поверили, что мы действительно проведем лучшие в истории Олимпийские игры. Что у нас для этого есть все: традиции, возможности, желание, гостеприимство…

- А сейчас огромное количество людей считает, что Игры в Сочи стали самыми жульническими за всю историю мирового спорта.

- Это разные вещи. Я еще раз хочу подчеркнуть: во всем, что касается спорта и его развития, у нас была плановая работа. Мы планировали завоевать в Сочи 14 золотых медалей без Виктора Ана и без Вика Уайлда. Этот план был написан, просчитан, проработан по всем направлениям. Мы понимали, что подготовка к Играм потребует колоссальной самоотдачи, знания предмета, понимания международной ситуации. В плане допинга – в том числе.

- Что вы имеете в виду?

- С конца прошлого века, когда было объявлено о создании Всемирного антидопингового агентства (WADA), каждый президент, входящий на престол, я имею в виду МОК, первым делом заявлял, что сделает все, от него зависящее, чтобы спорт был «чистым». То есть было понятно, что никаких махинаций и жульничества никто не потерпит. В положении о Министерстве спорта одним из главных пунктов прописана ответственность за антидопинговую политику – она входит в должностные обязанности министра. На момент создания Министерства Российская Федерация ратифицировала Конвенцию ЮНЕСКО, приняла Кодекс WADA, где всё было прописано от и до. Вот и получается, что Мутко, придя к руководству российским спортом, все эти риски взял на себя. Или же он просто не контролировал процесс, что еще хуже.

Надо понять очень простую вещь: WADA – это не полицейская история. Это орган, созданный Международным Олимпийским Комитетом, организация, куда входят 50 на 50 члены МОК и представители правительств. Я в свое время представлял там не Россию, а Страсбург, то есть, Совет Европы. Там не бывает каких-то решений, которые не согласованы со всеми странами, с международными федерациями. В то время, когда я там работал, там были Рене Фазель, Йозеф Блаттер, представители из легкой атлетики, тяжелой. Президенты международных федераций в WADA периодически меняются, у каждого имеется возможность выносить какие-то предложения на рассмотрение. Просто всё это надо знать, работать в этом направлении, отстаивать свои интересы. Точно могу сказать, например, что таких проблем, как те, что возникли у российских спортсменов с мельдонием, при мне бы не было.

- На чем основана такая уверенность?

- На элементарном понимании процесса. Как только мельдоний попал в мониторинговую группу – нужно было срочно на это реагировать. Начать просчитывать кумулятивный эффект, на случай того, если будет принято решение запретить этот препарат. А потом уже объяснять, опираясь на эти исследования, что мельдоний при регулярном употреблении имеет обыкновение накапливаться в организме. А значит сроки, которые мы собираемся ввести, запрещая употребление этого средства, не будут честны по отношению к спортсменам, которые длительное время принимали мельдоний как разрешенный препарат. В этом случае, уверен, никто не стал бы возражать против того, чтобы перенести запрет и уже точно знать, что ни один спортсмен здесь незаслуженно не пострадает.

- Все так, но это не отменяет традиционного для нашей страны разгильдяйства. Когда спортсмен попадает под дисквалификацию не за положительную пробу, а потому, что трижды получил «флажки» от системы Адамс за неявку на контроль.

- Согласен. Если страна находится под мониторингом, каждый спортсмен должен понимать, что к нему тоже будет особое внимание. Если ты трижды не являешься на сдачу пробы, о чем это говорит?

- О том, что человек – идиот?

- Не только. Но и о том, что он делает идиотами всю страну. Значит, не проводится работа в федерациях, непонятно как к этому относятся доктора. А спортсмены, на всякий случай, зарплаты немаленькие от государства получают, премиальные какие-то фантастические. И при этом не понимают свою ответственность. Нормально?

- Вы однажды сказали мне в интервью, что, если человеку вручили олимпийскую медаль, не должно быть механизмов, способных лишить его этой медали через десять лет. Но это, тем не менее, реальность современного спорта.

- Я это пытался отстоять, когда три срока возглавлял Комитет спортсменов в WADA. Мы раз в квартал собирались в Монреале, да и в Россию я привозил комитет два раза, в Москву и в Питер. Мы приглашали спортсменов, скажем так, с обеих сторон. Тех, кто обманывал, тех, кого обманули. Вы спортсменка, поэтому понимаете, что самый главный момент в жизни любого атлета – это когда ты стоишь на олимпийском пьедестале и в честь тебя отыграл гимн. Те, кто в этот момент стоит слева и справа – это проигравшие. И тебя они ненавидят в этот момент сильнее всего. Если же со временем выясняется, что победитель – обманщик, ненависть становится непроходящей. Потому что есть фотографии, которые уже не переделаешь, есть история, которую не перепишешь. Мне кажется, что логика нынешних решений насчет десятилетнего срока, а это положение, напомню, было принято в WADA всеми странами-участницами, кроется именно в моральном аспекте.

Мы много спорили на эту тему, я приводил какие-то свои доводы, а мне как-то задали встречный вопрос: «Ты хоть раз был на месте тех, кого обманули?» Вот и вся история. Она очень простая. Здесь, опять же, надо абстрагироваться от национальности. Спорт – это единая система. Просто эта система рассчитана на общество, где очень сильны моральные принципы. Где, обманув однажды, ты до конца жизни будешь себя ощущать как минимум некомфортно. И детей твоих это коснется, и положения в обществе, и всего, что с этим связано. Но смотрите, что происходит у нас: что бы нарушитель ни сделал, мы стараемся его оправдать. Да и сами спортсмены сплошь и рядом относятся к этому наплевательски: медаль отнимут? Да и хрен с ней, с медалью. Все остальное я уже получил. И квартиру, и машину, и деньги, и ордена…

- С чего лично вы начали бы выходить из ситуации, в которой оказался весь российский спорт?

- Я не буду на эту тему рассуждать. Были варианты и год назад, и два. Я пытался поначалу как-то помочь, мне сказали: все хорошо, мы со всем справимся сами. Если кому-то будет интересно услышать мою точку зрения, могу рассказать. Но это не для прессы. Лично мне кажется, что выход все еще есть.

- Зачем в свое время вы выдвигали свою кандидатуру на пост президента ФХР, зная, что шансов быть избранным у вас нет?

- Хотелось понять ситуацию в целом. Понятно, что рисковал имиджем, но ничего с моим имиджем не произошло. Зато много чего узнал, интересного. Так что вся эта свистопляска стоила того, что мне удалось увидеть и понять. Узнал какой у российского хоккея бюджет, например.

- И какой же?

- Очень большой. Огромный. На тот момент 80% бюджета тратилось на сборную страны, и 20 шло на развитие. Я посчитал: на эти деньги можно было тысячу стипендий детским тренерам по всей стране раздавать ежегодно. Тем, кто имеет тренерский талант. У нас же постоянно говорят, что детский тренер мало получает. Но вместо этого платили большие премиальные за никому не нужные Евротуры. Всё как когда-то было, так и осталось. Люди, которые могут, по крайней мере, дискутировать по разным вопросам, понимая суть современного хоккея, в федерации не нужны в принципе. Поэтому я создал хоккейную академию в Домодедово. Мне кажется, это лучшая академия у нас в стране, у нас там 500 детишек занимается. Дети из многодетных семей тренируются вообще бесплатно. Экипировку мы тоже даем бесплатно, не берем деньги ни за какие подкатки. Хоккей ведь достаточно дискриминационный, по отношению к небогатым семьям, вид спорта.

- Вы предвосхитили мой вопрос. У ряда моих знакомых дети играют в хоккей и родители говорят в один голос, что, если семья небогатая, ребенок никогда не будет играть в основе, каким бы талантливым ни был. Называли цифры. Для того, чтобы ребенка поставили на игру, нужно заплатить 50 тысяч рублей. «Абонемент» на год обходится в миллион.

- Вы сейчас киваете, потому что это действительно так?

- То есть о том, что происходит в знаковом для страны виде спорта, знают на уровне Государственной Думы и нет рычагов на это повлиять?

- Вы думаете, что Госдума – это какие-то небожители?

- Думаю, что это люди, которые вращаются в определенных кругах, и у которых есть определенные контакты и определенные возможности.

- Лет семь назад, когда я возглавлял комитет по спорту в Совете Федерации, ко мне с этим вопросом пришли родители. Которые просто подсчитали все цифры. На тот момент, рынок подкаток, всевозможных доплат за игру, за место в «пятерке», составлял 30 миллионов долларов. Наличными. И это - только в Москве.

- Тридцать миллионов долларов? В детском хоккее?

- Да. Был отправлен депутатский запрос в Федерацию. И не один. Ответили отпиской, что все это ерунда, всё у нас хорошо.

- Не возникает ощущения, что всё, чем вы занимаетесь в Госдуме, это какая-то профанация? Ничего нельзя сделать, ни на что нельзя повлиять.

- Мы много чего делаем на самом деле, помогаем людям. Просто спорт у нас – это какая-то отдельная история. И, да, там своя жизнь.

- Не могу понять другого. В советские времена в каждом из отечественных клубов играли звезды первой величины, при этом каждый год в составах появлялись молодые талантливые игроки. Сейчас же такое ощущение, что, несмотря на огромные деньги, которые крутятся в российском хоккее, каждый талантливый игрок стремится как можно раньше убраться из страны в НХЛ и уже там отвоевывать себе место под солнцем.

- Я уже говорил об этом сто раз, могу повторить. Пока у всех наших клубов не будут равные возможности, прогресса не будет. У нас есть несколько клубов-олигархов, которые всё забирают под себя, якобы в интересах сборной. Потом в сборную приезжают НХЛовцы – и задаешься вопросом: а для чего всё делается, если на чемпионаты мира приезжают в основном ребята из-за океана? Наверное, смысл какой-то в этом есть. Но точно не спортивный, точно не для прогресса игроков и точно не для будущего страны. Поэтому ребята и убегают из России, как можно быстрее и за счет конкуренции, за счет ежедневной борьбы растут. Какой может быть прогресс, когда большинство российских клубов попросту неконкурентоспособны в сравнении с двумя – тремя лидерами? Плюс, еще блатные дети, которым сегодня просто покупают место в составах. Это чисто российское хоккейное ноу-хау, как мне кажется. Ни в одной точке мира людям в голову не придет платить за бесталанного ребенка деньги, чтобы он играл в первом звене. Зачем? В 18 лет он приходит на рынок, и никому там не нужен. То есть, получается, ты за собственные деньги исковеркал судьбу своего ребенка, изуродовал тренера, сам себя обманул. И в чем кайф?

- Два года назад вы сказали, что работа в Госдуме не позволяет оставаться в Совете директоров КХЛ и вышли из этой организации. Означает ли это, что тему большого хоккея вы для себя закрыли?

- А допускаете, что вам может поступить связанное с хоккем предложение, от которого вы не сумеете отказаться?

- Зачем обсуждать абстрактные вещи ?

- Лично у меня до сих пор перед глазами стоит картинка из Солт-Лейк-Сити, где вы, стоя на тренерской скамейке, в два пальца свистите своим игрокам, побеждающим сборную США.

- Меня как раз спрашивали, когда был в Америке, не жалею ли о том, что отказался от тренерской карьеры. Нет, не жалею. Мне кажется, мне все-таки удалось создать систему, которая, в общем-то, вытащила российский спорт из того болота, в котором он находился. И сочинская Олимпиада у нас появилась, и Универсиада в Казани. 400 катков были построены, сохранены базы, которые мы сумели отвоевать от банкротства. Вы же помните, в каком состоянии было озеро Круглое? Мы сумели запустить Спартакиаду школьников, поддержали ветеранов, которые сейчас достаточно неплохую помощь имеют, плюс спортивные телеканалы, КХЛ, много чего. Поэтому и не жалею о том, что в свое время принял предложение президента. Хотя из меня, мне кажется, получился бы тренер. Как раз на эту тему с Лу Ламорелло разговаривали в Нью-Йорке, где мы проводили благотворительный матч, посвященный проблеме экологии. Долго обо всем разговаривали, а в конце Лу сказал: «Я видел в тебе тренера. У тебя бы все получилось».

- В рамках экологической программы вы проводите матчи, играя в Африке, в Израиле, в Саудовской Аравии. Какой посыл вы несете миру, играя в хоккей?

- Официально я посол Арктики и Антарктики в Организации Объединенных Наций. Какое-то время назад всерьез задумался о том, что нас ждет в ближайшие 10—15 лет. Арктика и Антарктика - это два самых быстро меняющихся региона планеты, от которых будет зависеть будущее всего человечества. Могу вам сказать совершенно ответственно, что для меня это смысл жизни сейчас - донести до сознания общественности, особенно до молодежи, политиков, большого бизнеса, что мы стоим на грани экологической катастрофы. Для того, чтобы в этом плане произошел сдвиг, нужно проводить всевозможные акции, объединять людей, доносить до них проблематику. Сейчас, например, самый известный американский документалист Джон Алпер снимает в сотрудничестве с нами фильм. До этого он снимал фильм про Саддама Хуссейна, где записал его последнее интервью, про Фиделя Кастро. Получил 18 премий «Эмми», а это как «Оскар», только для документальных фильмов. И вот такой человек посчитал, что смысл его жизни сейчас в том, чтобы создать фильм об экологии. В рамках этого проекта мы играем в самых разных местах земного шара. С президентом Финляндии я играл в хоккей в Хельсинки. Мы с ним сошлись на том, что оба выросли на пруду, катаясь, мальчишками. Сейчас мы не нашли в Хельсинки ни одного пруда, который в феврале был бы замерзшим. Поэтому играли на искусственном льду. Сейчас в рамках все того же проекта собираемся лететь в Сингапур, потом в Эквадор, в Индию.

- Вы уже три года ведете собственную передачу на телевидении. Вам нравится чувствовать себя журналистом при том, что в этой профессии сейчас сплошь и рядом идет откровенная погоня за хайпом?

- Знаете, я за свою жизнь очень много интервью давал, разных. И точно знаю, что тема скандальной журналистики связана не с профессией, как таковой, а с людьми, которые в этом деле находятся. В одной газете меня назвали лучшим защитником в истории нашего хоккея, и тут же пишут не про мою игру, а про какие-то аварии, конфликты, скандалы. Читаешь и думаешь: ну, лучше вообще ничего не пишите. Я человек узнаваемый, хожу по улице, умею общаться с людьми. Мне достаточно их уважения. И точно не надо вот этого дешевого упоминания моего имени.

В своей программе я стараюсь быть честным по отношению к тем вопросам, которые поднимаю. Мне кажется, если разбираешься в деле, тебя нормально воспринимают, даже если ты не имеешь журналистского образования. Да, бывает, что приходят откровенные провокаторы, но это отдельная история.

- Я правильно понимаю, что не вы определяете, кого именно приглашать на программу?

- На программу приглашает канал. Я лишь согласовываю тему. Денег, если вас это интересует, роль ведущего не приносит – гонораров за работу я не получаю. Больше того, еще и трачу собственные средства на все эти наряды. Потому что выходить каждый раз в одном пиджаке было бы неправильно.

- Зачем вам все это нужно?

- Мне Алексей Пиманов в свое время предложил идею авторской программы. Я отказывался, объяснял, что у меня тренировки пять раз в неделю, а если еще появится и программа, вообще выходных дней не окажется. Но согласился попробовать. Поначалу не очень понравилось. Потом стало интересно. Когда что-то начинает получаться, это всегда затягивает. Мне нравится, когда получается правильно преподнести ту или иную историю, когда люди раскрываются, в силу правильно или вовремя заданного вопроса. Я, например, не ожидал, что Юрий Ганус, человек, стоящий во главе антидопингового агентства, может так откровенно на все «запретные» темы рассуждать. Он очень профессионально вошел во всю эту историю и понимает ее, возможно, куда лучше, чем все мы вместе взятые.

- Как раз за это его очень не любят.

- Ну, естественно. Хотя мы должны понять, что ситуация уже не терпит никакой двусмысленности. Как раз на моей программе мне сказали: дети в легкую атлетику уже не идут, в детские спортивные школы записи никакой нет. Поэтому я и считаю, что тему с допингом надо как-то закрыть. Раз и навсегда.

- Вы хотя бы иногда ощущаете попытки людей со стороны как-то вас продавить, перевести программу в более скандальное русло?

- Да. Но у меня есть договоренность с руководством канала, что это – моя программа. Самое последнее, что я намерен делать, так это погружаться в «желтизну».

- А если это будет ультиматум? Либо вы работаете в определенном ключе, либо не работаете на телевидении вообще.

- Я умею уходить оттуда, где мне не интересно.