Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

8 июня в Санкт-Петербурге Сергей Полунин представит свой новый спектакль «Преступление и наказание». По словам автора, выбор на роман Фёдора Достоевского пал отчасти случайно во время разговора с актёром Игорем Миркурбановым, а на осуществление задумки ушло всего 12 дней. Самый молодой премьер в истории Ковент-Гардена также рассказал, чем уникальна постановка, заявил, что отсутствие своей площадки осложняет жизнь масштабным проектам, так как их дорого возить с места на место, и признался, к чему тяготеют его маленькие дети.

— За танцевальную трактовку произведений Достоевского брался на моей памяти только Борис Эйфман, который в 80-х годах прошлого века воплотил на сцене «Идиота» и «Братьев Карамазовых», а в сентябре планирует премьеру «Преступления и наказания». Вы, получается, сознательно идёте с этим мастером параллельными курсами? Или это просто стечение обстоятельств?

— В нашем случае всё началось с декабрьской встречи с Игорем Миркурбановым, у которого появилась идея снять музыкальный клип с моим участием. Если честно, даже не помню, какую именно тему мы поначалу обсуждали. В процессе разговора Игорь спросил: «Может быть, сделаем спектакль?».

— Речь уже тогда шла о Достоевском?

— Нет, всё получилось абсолютно спонтанно, как и многое в моей жизни. Я всегда отталкиваюсь от дат. Вот и тогда предложил: «Давайте начнём работу 29-го февраля, потому что этот день случается раз в четыре года. И попросил Игоря на выбор назвать мне три любые темы. Одной из них было «Преступление и наказание». Мне понравилось название. Заинтересовало.

— На мой взгляд, Достоевский — это совершенно не балетная история.

— У нас получился спектакль, который вообще кардинально отличается от балета. Миркурбанов поет в течение всего шоу, его группа «Mercury band», играет. То есть, это живая музыка, оркестр на сцене сидит. Кроме этого, мы используем музыку Питера Габриэла «Последнее искушение Христа», музыку рок-группы King Crimson. Сам Игорь выступает в этом проекте, как директор, ну а мне всегда было интересно работать с такими интересными, необычными личностями. Ты как бы сам становишься инструментом в том мире, который они создают. В музыке Миркурбанова довольно много, я бы сказал, бандитского шансона. Использовать такой ход для «Преступления и наказания» мне показалось интересным.

— Какая-то связь с произведением Достоевского в спектакле будет прослеживаться?

— Конечно. Все главные персонажи произведения у нас присутствуют: от бабки-процентщицы до Порфирия, который ведет расследование, и Свидригайлова, который, по слухам, убил свою жену. Даже жена убитая есть — как видение.

— На самом деле предыдущая фраза — это не что иное, как завуалированный вопрос: Достоевский-то в гробу ворочаться не будет?

— Мне кажется, что мы, наоборот, интуитивно попали в точку: преподносим замысел Достоевского, как он сам в глубине души видел всю эту историю. А не как её уже впоследствии трактовали. Всегда же есть несколько слоев произведения. Взять ту же Соню Мармеладову, роль которой исполняет в спектакле моя жена. Для меня было достаточно принципиальным уговорить Лену на эту работу. Она эмоционально держит спектакль, притягивает к себе внимание, а главное — сумела показать не юную несчастную девочку, которая вынуждена зарабатывать деньги проституцией, а очень мощный характер. Женщину, способную сильно влиять на моего персонажа — Родиона. Даже в своей профессии она не жертва, а охотница. Сильная женщина, одним словом.

— Вы, кстати, смотрели, как в своих балетах трактовал Достоевского Эйфман?

— К сожалению, нет, хотя Эйфмана очень люблю. Я вообще не так много спектаклей смотрел в жизни.

— Как раз хотела спросить: когда знаешь, как трактовали одну и ту же тему другие артисты, другие постановщики, не сбивает ли это? Не проще ли браться за работу с абсолютно чистого листа?

— Я предпочитаю основываться на тексте и собственной интуиции. Можно ведь долго копаться, читать, смотреть, и ничего не сделать. Мы же, когда приняли решение взяться за эту работу, собрали весь спектакль за 12 дней. Это нереально сложно, нечеловеческий труд.

— В чём был смысл столь сжатых сроков?

— Само так получилось. Как хореограф, я очень люблю работать с талантливыми артистами, сохраняю идею, мысль спектакля, но никогда не навязываю видение тех или иных сцен. Стараюсь, чтобы сами артисты преподносили своё понимание характеров. От артиста в этом плане очень много зависит.

— Питерская премьера в БКЗ будет разовым показом, или предполагаются какие-то дальнейшие гастроли?

— Пока мы планируем один показ. Возить спектакль по стране дороговато. Да и сам проект — недешёвое удовольствие. Огромное спасибо моей Ленке, она прямо делает чудо в плане менеджмента, сама активно занимается работой над программками, над пригласительными, по связям, по финансам. В этом плане у нее есть просто-таки гениальная способность делать всё очень быстро, за что бы ни взялась. Она очень горит моими идеями, переживает, верит. И когда за что-то берётся, я вижу, что человек полностью принимает на себя ответственность за результат.

У нас уже был предпоказ спектакля — в этом нам очень помогли самые разные люди. И всё равно мы больше потратили, чем можем получить даже при полной продаже зала. Тем более, что в Питере в начале июня будет проходить экономический форум, и в связи с этим всё втридорога: свет, аренда…

— Ваша жена уже выступала в спектаклях в главной роли в «Мастере и Маргарите», «Распутине». Вы довольны тем, как Елена осваивается в амплуа драматической танцовщицы?

— Очень. Мне, как артисту, всегда интересно находиться с Леной на сцене.

— Она же сопротивлялась своему участию в «Распутине», насколько знаю.

— Для женщины, которая в том спектакле вышла на репетиции через месяц после рождения третьего ребёнка, это нормально. Я представляю, как это сложно. Но, опять же, при необходимости Лена умеет входить в форму очень быстро. Не знаю, сказывается ли таким образом спортивное прошлое, или это просто свойство характера, но я до сих пор не устаю удивляться каким-то вещам.

— Например?

— Мы с Леной как-то снимали совместный клип для Сиа (австралийская певица — RT) на Аляске. Долго добирались до места. Сначала ехали на машинах, потом пересели на снегоходы, Нашли пещеру, где есть лед, установили оборудование. Помню, стою у кромки этого льда, на мне тяжёлые зимние ботинки, двое носков, двое штанов, две шапки, две специальные куртки, рассчитанные на экстремально низкие температуры, две пары варежек. При этом я почти не чувствую рук, голова болит от дикого холода. И Лена выходит на этот лёд в коньках, в тоненьком платье, начинает танцевать, и я вижу, как на этом диком морозе она реально из последних сил сражается со своим телом, которое на этом дичайшем тридцатиградусном морозе с каждой секундой становится скованнее. Но съёмку довела до конца.

Наверное, как раз там я по-настоящему понял, насколько у жены сильная воля. Она — боец до мозга костей. Ну, и на сцене, как я уже сказал, она притягивает внимание. Миркурбанов, когда мы начали вместе работать, тоже это подметил. Сказал: «Как только Лена выходит на сцену, я не могу оторвать от неё глаз».

— Сложно не согласиться.

— Вот и ответ на ваш вопрос. Самое сильное качество артиста, когда у него есть харизма, притяжение внимания, энергетический вес. Это реально интересно —быть на сцене с таким человеком, смотреть в его глаза, получать эмоции, передавать их зрителю. Для меня в любом спектакле эмоция приоритетна. Неважно, каким образом зритель её получает: через музыку, через танец, через мимолётную улыбку, через какие-то мучения на сцене, через красивый балет.

— Чисто личный вопрос: почему вы с Леной до сих пор держите в тайне имя третьего сына?

— Не знаю даже, как-то само по себе так сложилось. Эра, кстати, первый из наших детей, кто родился в России.

— Мне казалось, имя Эра больше подходит девочке.

— Я как-то с одним авторитетным человеком разговаривал на эту тему, он тоже сначала удивился: мол, если парень фигурным катанием захочет заняться, имя не очень прокатит. Но потом он подумал, и сказал: «А вот если боксом, то в самый раз».

— Но вы чем-то ведь руководствовались?

— Как-то вот само пришло в голову. Эра. Такое, масштабное, сильное имя. И, кстати, очень сыну подходит. Он самый большой родился, словно заведомо знал, что придётся сражаться с двумя старшими братьями. Классный, большой голубоглазый ребёнок.

— Кто из ваших детей будет танцевать на сцене, а кто станет фигуристом?

— Средний сын Дар прямо сделан для балета. То есть, у него от рождения всё для этого есть. Этюды делает, в «жабках» сидит, весь растянутый, гибкий, тонкая, легкая кость. Если захочет посвятить себя балетной профессии, ему прямо подарок судьбы будет — вообще не придётся напрягаться там, где другие пашут и мучаются.

Мир очень артистичный, прекрасно двигается. Прямо актёрище растёт. Но по телу он более массивный, кость более широкая. Много чем занимается: и капоэйрой, и борьбой, и гимнастикой, и балетом, и актерским мастерством. А сам хочет быть хоккеистом, просто мечтает об этом.

— Применительно к артистам часто говорят, что спектакли для них — те же дети. Что происходит с постановками, которые уже показаны широкой публике? Они остаются в репертуаре, или ложатся в «запасник»?

— Когда я только начинал всё это делать лет 10 назад, мне удавалось поставить один-два спектакля в год. Не всегда это было удачно. Самый первый мой эксперимент в этой области завершился сокрушительным провалом. Я был тогда совсем зелёным в этой сфере, не очень понимал, как и что нужно делать. Мы поставили спектакль «Нарцисс», но его не очень успешно приняли критики. В Лондоне, к сожалению, это имело очень большое значение.

Я попал на огромные деньги, приблизительно на миллион 300 долларов, очень долго выплачивал, почти год. Но знал, что нельзя останавливаться. Потом, и тоже нечеловеческими усилиями, сделал еще один спектакль — «Сатори». Он уже был более успешным. Сейчас мы иногда про старые спектакли забываем. Иногда к ним возвращаемся. Главная проблема здесь в том, что у нас нет постоянной площадки, своего места. Если бы оно у нас имелось, можно было бы показывать спектакли помесячно, создавать репертуар. А так, мы целиком и полностью зависим от обстоятельств. В сентябре собирались показывать «Мастера и Маргариту» в Крокус-сити холле, сейчас ввиду известных обстоятельств пришлось перенести показ на другую сцену. Это не самый простой процесс. Спектакль объемный, идёт четыре часа, большие декорации, много людей, 127 образов. Возить его из города в город было бы совсем дорого.

— Невольно напрашивается аналогия с фигурным катанием: поставил программы на сезон, а на следующий сезон, как бы ни нравились прежние постановки, надо делать новые.

— Это и так, и не так. Я, например, почти два года не танцевал «SACRE», посвящённый Нижинскому. Сейчас прямо почувствовал, что сильно соскучился, поэтому мы этот спектакль возвращаем. А вот от «Распутина» наоборот все чуть подустали, поскольку мы показывали его довольно много и хочется сделать что-то новое. Но зритель ходит, это радует. Появились люди, которые оказывают поддержку, соответственно хочется выводить проекты на новый уровень, международный в том числе.