фото из архива Людмилы Павловой Сергей Павлов с дочерью

...Я увидела его в привычном окружении спортивных руководителей на официальном приеме. С удивлением подумала: «Надо же, совсем не изменился». Как будто бы и не было этих восьми лет, которые наш спорт существует без него. А ведь когда-то трудно было представить себе такое. Может, время, безжалостно накладывающее свою мету на людей, щадит тех, кто был справедлив и честен перед ним, перед самим собой?

Был ли он таким и всегда ли? Что мы, люди спорта, знали о своем руководителе - председателе спорткомитета СССР Сергее Павловиче Павлове? Пятнадцать лет, проведенные им в министерском кресле, - это не просто строка в автобиографии, это эпоха.

Незаметным абзацем промелькнуло в газете сообщение: в связи с уходом на пенсию Сергей Павлов освобожден от должности Чрезвычайного и Полномочного Посла... И вот - встреча в Москве.

- Сергей Павлович, как расценивать ваш уход на отдых? Сами приняли такое решение?

- Год назад была «упреждающая» беседа, а потом Министерство иностранных дел прислало мне уведомление: «В связи с уходом на пенсию вы освобождаетесь от должности посла». В таких случаях, видимо, заявление не пишут. Хотя я не чувствую себя пенсионером да и не собираюсь,  честно говоря, им  быть.

- У вас уже есть какие-то планы насчет дальнейшей  работы?

- Есть планы, есть предложения...

- Давайте вернемся на восемь лет назад. Когда вас сняли с должности спортивного министра и назначали послом в Монголии, то сам факт вызвал целую волну слухов и разговоров. Это была своего рода ссылка? Или повышение?

- Я не знаю, как рассматривали это те люди, которые предложили мне пост посла. Сам я чувствовал, что еще мог работать в спорте. Тогда мне было пятьдесят с небольшим. Но в то же время новое назначение не было для меня унижением, оскорблением, ссылкой.  Я  действительно воспринял его как большое доверие и повышение. Другое дело, что  сопровождалось все это, как мне потом сказали, разговорами,   полунамеками...

- Но чем была вызвана ваша отставка как  министра  спорта?

- Не знаю. Со мной беседовал бывший секретарь  ЦК КПСС Зимянин,  который сказал: «Есть мнение... Вы устали».

- Это не было связано со смертью Брежнева?

- Не думаю. Я никогда не был «брежневистом».  Начало правления Брежнева совпало с тем периодом, когда перетряхивали всю деятельность ЦК ВЛКСМ   с целью найти что-то криминальное в работе ЦК и первого секретаря - Павлова. Когда я начинал работу в качестве первого, комсомолу еще ежегодно выделялись дотации из партийной казны.

Усилиями великолепных специалистов и организаторов, работавших тогда в ЦК ВЛКСМ, - Светликова, Осетрова, Васильева - за полтора-два года на базе «Молодой гвардии» были поставлены две чудо-машины фирмы «Мариннони». Благодаря им мощности нашего полиграфкомбината позволили во много раз увеличить тираж изданий. Например, тираж «Веселых картинок» вырос с 500 тысяч до 10 миллионов (я по памяти говорю, могу немного ошибиться). Одно только это так подняло доходы комсомола, что не нужны стали дотации. Организация стала рентабельной.

Мы много строили. Всего за год был возведен Дворец молодежи в Комсомольске на-Амуре, уникальный Дворец пионеров - в Южно-Сахалинске. Заново был построен «Артек», а за ним и «Орленок». Тогда была просто одержимость - строить. Строили базы международного молодежного туризма, памятники, музеи...

Короче, все многочисленные проверки закончились тем, что секретарь ЦК КПСС обьявил мне партийное взыскание. Скорее, это было проявлением того, что сейчас принято называть командно-административной системой. Самодеятельность и активность не прощали...

- И за все эти «прегрешения» вас решили назначить спортивным министром?

- Выходит, так.

- Как вы относились тогда к спорту?

- Я считал и считаю его колоссальным инструментом формирования личности - самостоятельной, независимой, сильной, способной что-то реально изменить в жизни в лучшую сторону. Я же закончил институт физкультуры,  был даже сталинским стипендиатом. Хотя попал туда, как говорится, волею судьбы. До этого учился в техникуме механизации и электрификации сельского хозяйства, за который выступал на первенстве Москвы по лыжам. К спорту тянуло. Был 49-й год, когда я случайно зашел на улицу Казакова, где располагался тогда инфизкульт, заглянул в актовый зал и увидел на сцене молодого парня,  который профессионально играл одно из моих любимейших произведений «Песню Сольвейг» Грига. Я могу об этом судить, так как в моей семье три поколения - профессиональные музыканты. В этот момент, видимо, произошел во мне какой-то перелом - я перешел в институт физкультуры.

Поэтому когда начал работать в спортивной сфере, то очень быстро вошел во вкус.

- Скажите, став спортивным министром, вы чувствовали какой-либо контроль сверху, давление? Или же были свободны?

- Конечно,   чувствовал.

- А в чем это выражалось?

- На протяжении всех пятнадцати лет меня и моих коллег пытались заставить полностью подчиняться указаниям аппарата ЦK партии, требовали согласовывать там абсолютно все: от формирования сборных команд, подбора кадров до распределения средств «Спортлото». Компетентности при этом, мягко говоря, было мало, было лишь желание диктовать условия, подчинять своей воле, пристрастию, субъективным интересам все спортивное движение. Дня не проходило, чтобы нас не проверяла какая-нибудь   комиссия.
Помню такой случай. Мы очень хотели внедрить спортивный принцип в футбол, где он нарушался постоянно.  И тут московский «Спартак» выбывает из высшей лиги. Гришин лично написал три или четыре докладные записки в Секретариат ЦК партии с требованием освободить меня от работы. И Секретариат рассматривал эти записки, не единожды вызывали меня «на ковер».

- А чем объяснить, что именно те, как мы говорим, застойные годы - начиная с 68-го - были, можно сказать, «золотым веком» нашего большого спорта?

- Была оттепель после сталинских времен. Народ вздохнул. Люди почувствовали раскованность.  Многого  еще  не знали  о коррумпированности «верхушки». Кстати, должен вам сказать, что я категорически не приемлю, когда вешают ярлыки на целые исторические эпохи. Историю ведь делали не Сталин и даже не Ленин. И конечно же, не Хрущев и не Брежнев. Они попадают в историю (и не всегда с парадного хода), но делает ее только народ. И зачем же обижать целые поколения людей, приписывая им какую-то немощность, превращение их чуть ли не в роботов? Это же чудовищная ересь и несправедливость.

Что значит «застойный период»? Для кого застойный? Для аппарата - да! Потому что те, кто там сидел, по сути, ни за что не отвечали. Но люди-то работали. Пусть не «благодаря», а «вопреки». Может быть, интерес к спорту возрастал и потому, что он давал возможность больше увидеть.

На мой взгляд, сыграло роль и то, что в руководство спортом пришли молодые люди. Мне было сорок лет, одним из моих заместителей был совсем молодой Анатолий Колесов - спортсмен-профессионал высокого класса, другим - Валентин Сыч. Его сейчас, знаю, пытаются изобразить одиозной фигурой, но это знающий и способный специалист: у него в мозгу, как в электронно-вычислительной машине, заложена вся информация о спорте, Он был чрезвычайно компетентным руководителем.

В то время начались перемены и в международном олимпийском движении. Было покончено с практикой единовластного правления МОК. По нашей инициативе появилась Ассоциация национальных олимпийских комитетов (АНОК), которая могла в значительной мере балансировать все действия и решения МОК. После 40-летнего перерыва вновь стали проходить Олимпийские конгрессы.

Появились тогда и новые правила федераций, новые формы проведения международных соревнований. Мы работали очень много, чтобы создать свою систему подготовки спортсменов высокого класса,
Кто-то из журналистов упрекнул меня в том, что за первый год своей работы в Спорткомитете я выступил семьдесят шесть раз. Не считал, возможно, это так. Я старался больше времени проводить в командировках, много ездил по стране и знал, что это необходимо: надо было изменить отношение к спорту, пробудить к нему интерес со стороны местных руководителей. И если бы это не было сделано, то не было бы Медео, не было бы Раубичей...

Не надо забывать, что и среди спортсменов было немало выдающихся личностей. Я помню, как Фурцева, которая была тогда министром культуры, приехала в США, когда там с триумфом проходили гастроли наших гимнастов. И во время одной из встреч кандидат в президенты США Форд сказал ей, что если бы в Америке проводили выборы президента, то избрали бы Ольгу Корбут. Шутка, конечно, но о популярности Корбут в Америке говорит хотя бы такой факт: после турне в Спорткомитете пришлось создать специальное подразделение по обработке писем, которые шли на ее имя.

- Но ведь,  согласитесь, наряду с выдающимися достижениями наших спортсменов был и «липовый» массовый   спорт. Составлялись сводки, согласно которым у нас в стране существовали 100 миллионов физкультурников, то есть чуть ли не каждый второй, включая стариков и грудных младенцев.   Неужели  вы  не  видели  этой махровой «липы»?

- Тогда это была скорее дань времени. Думаю, что и сейчас мы ошибаемся, пытаясь оправдать плачевное состояние массовой физкультуры лишь отсутствием базы. Даже если под каждым домом мы построим стадион, то не обеспечим желаемого результата, то есть того, чтобы каждый человек занимался физкультурой и спортом. Физическая культура - это, прежде всего, признак общей культуры. Если человек испытывает органическую потребность в движении, то его не надо убеждать призывами, лозунгами, членскими взносами. Он всегда найдет возможность для этого. Я, например, чувствую себя просто больным человеком, если не сделаю зарядку, пробежку. Попыткой же противопоставить большой спорт массовому можно в конце концов подорвать и то и другое. Потому что если не будет маяка, каким является большой спорт, не будет ярких имен, то не будет и тех ребят, которые потянутся к спорту. Это же совершенно ясно. А мы пытаемся сейчас и это поставить под сомнение. Когда я вижу на соревнованиях пустые трибуны, меня это ранит в самое сердце. Играют в хоккей «Динамо» и «Спартак» - общие любимцы, а зрителей - кот наплакал...

Нас, руководителей спорта тех времен, стремятся обвинить в ханжестве, фарисействе: мол, профессионалы были, а мы все это  держали в секрете...

- Но ведь это действительно было так.

- Задним умом мы все сильны. Было определенное время, определенные порядки и законы.  И разве они действовали только на территории Советского Союза? Я был в ФРГ, в США и прекрасно знаю, какие дотации получали спортсмены там. Так что наш профессионал с тремя сотнями рублей стипендии - это смешно по сравнению с тем, что получали «там».

Сейчас говорят и о том, что в спорт привносилась политика. Но она всегда была в спорте. И не только с нашей подачи. Возьмите Олимпиаду в Москве. Не мы же первыми изобрели бойкот. Ведь когда американцы воевали во Вьетнаме, мы же ездили в Америку, на Запад...

- Скажите, а в тот момент, когда   мы ввели войска в Афганистан, вы допускали мысль о последствиях?

- Я не предполагал, что нам могут обьявить бойкот. Тем более, что мы прошли такое испытание, как Спартакиада 1979 года, где были и американцы, и спортсмены других стран. Правда, войска в Афганистан вошли после Спартакиады, осенью. Но,   я повторяю, не думал, что в США так отреагируют. Да и не только я. Помню свои беседы в США с одним из главных владельцев компании «Кока-Кола», которая поставила    Оргкомитету Олимпиады-80, помимо валюты, еще и современнейшее оборудование на многие миллионы долларов. Мой собеседник, умный и уверенный в себе человек, категорически отрицал возможность бойкота со стороны его компании, подчинение диктату. Уже потом, приехав в очередной раз из Вашингтона в Лейк-Плэсид, он рассказывал, какому прессингу его подвергали Картер и другие руководители американской администрации. И только когда ему пригрозили отобрать американский паспорт, он сломался. Не стал официальным поставщиком Олимпиады-80, но все свои обязательства, тем не менее, фирма выполнила.

Я помню и президента Национального олимпийского комитета Великобритании Джеймса Фоллоуза. С характером был человек. Впервые побывал в СССР в 1979 году, а через год рассказывал, как на него давили Тэтчер, правительство. Как звонили домой, угрожали разделаться с детьми, внуками... А ведь он привез команду в Москву!

- О московской Олимпиаде мне хотелось бы поговорить особо. Сейчас, когда происходит переоценка     ценностей,   нам ставят в вину помпу, размах Игр. Что вы можете сказать на этот счет?

- Это было весомое, яркое и важное событие, значение которого выходит за рамки спорта. Могу привести слова почетного гостя из Индии, вице-премьера и обладателя нескольких министерских     портфелей (фамилии его, увы, не помню) сразу после открытия Игр: «Лучше сделать невозможно. Можно организовать так же - при условии, что это будет в Москве».

Я считаю, что это была достаточно объективная оценка. Потому что это стало всенародной заботой. Во все вкладывалась душа, проявлялось присущее нашей стране хлебосольство и гостеприимство. Хотя сейчас стараются Олимпиаду повернуть другой стороной. Так, директор «Крылатского» Каменев в «Комсомолке» пишет об Играх как о целой серии служебных преступлений, случаев воровства и так далее. Говорит о том, что в подчинении у него было четыре тысячи солдат, сотни офицеров. И он же утверждает, что за время Игр на велотреке в Крылатском срезали десятки телефонов и выкрали несколько сот метров коврового покрытия. А я задаю и себе, и ему такой вопрос: какой ты, к черту, хозяин, если не можешь при таком количестве охранников обеспечить сохранность своего собственного имущества?!

- Но, тем  не менее, воровство было повсеместно. Я сама совершенно точно знаю, что одного из бывших руководителей Центрального спортивного клуба Армии спасли от суда лишь состояние здоровья и возраст. В списке же украденного им за время подготовки к Играм фигурировали, помимо всего прочего, еще и тринадцать с половиной километров (I) финской ковровой дорожки.

- И надо было арестовывать таких и отдавать под суд. Я бы очень рекомендовал всем журналистам, которых интересует вопрос о рентабельности Игр, потребовать от Министерства финансов отчет о всех поступлениях в адрес московской Олимпиады. Ведь каждый участник, каждая страна платили взносы. Сколько было поставщиков? Я знаю, что только подарков Оргкомитет Игр получил на сумму, исчисляемую миллионами долларов. Там были уникальные видеосистемы, фото-, киноаппаратура, машины...

- Но ведь Оргкомитет прекратил свое существование после Игр?

- Да. А вместе с ним перестали  существовать  и  подарки.  Куда они ушли?  Я не знаю. Несмотря на то, что был  первым заместителем председателя Оргкомитета. Это была  тайна за семью печатями.

- Но кто-то же ее знал?

- Знал, несомненно, председатель Оргкомитета, его управляющий делами,  может быть, кто-то из аппарата. Но что об этом сейчас? Видимо, кому-то очень было выгодно представить дело так, как будто бы  никакого  Оргкомитета  просто  не  существовало, а был лишь Спорткомитет.

Пусть Министерство финансов даст ответ и на вопрос, сколько денег получило наше государство от продажи олимпийских монет. Ведь это - колоссальный доход. Сейчас мы совершаем великую глупость, продавая золото в слитках за рубеж. Это же чудовищно! Ведь номинал монеты в десятки раз больше стоимости металла.

Забывают и о другом: скажем, что такое Таллин без Олимпиады? Ведь там не было даже набережной. Она построена исключительно благодаря Играм. Полностью был восстановлен Старый город, создан один из лучших в мире центров парусного спорта в Пирита.

А Минск, Киев, Ленинград? Почему забыто все это? Да только в Москве удвоилось число гостиничных мест. Появился новый телецентр. Кроме всего прочего, Олимпиада была первым опытом масштабного международного экономического сотрудничества.

- Но не станете же вы спорить с тем, что большинство спортсооружений, построенных к Играм, себя не оправдывает. Нет денег на их ремонт, они пустуют...

- Я не верю, что их нельзя использовать. Помню, со мной в 80-м говорил один из западногерманских   предпринимателей. Умолял помочь в аренде спортсооружений Битцы. Ведь какие там можно устраивать конноспортивные шоу!

К чему я это говорю? К тому, что спорт, как и любое другое дело, постоянно требует действия. Самодовольство в спорте - это самоубийство. Да и человек в спорте постоянно на виду. Поэтому голова должна работать непрерывно. На­до находить новые формы организации, новые формы соревнований, использования тех же спортсооружений. За месяц до моей отставки ко мне пришел наш знаменитый тенор - Иван Семенович Козловский. И предложил идею синтеза оперы, спорта, балета. Брался поставить спектакль. «Сорочинская ярмарка» по Гоголю. И так образно рассказывал, как это будет, что я и сам почти наяву увидел эту картину.

- А как вы сейчас относитесь к идее проведения    другой Олимпиады - в Сочи?

- Думаю, нельзя не учитывать состояние нашей экономики.  Если мы выращиваем триста  миллионов тонн урожая, а убираем, в лучшем случае, две трети, то это говорит и о состоянии управления страной. Я вчера отстоял в очереди полтора часа, чтобы получить два килограмма сахара. Позавчера - два с половиной часа стоял за подсолнечным маслом. И в то же время по радио, в газетах говорят, что только под Москвой скопились сотни эшелонов с продуктами, которые не разгружают. И как в таких условиях можно говорить о возможности проведения Олимпиады! Это же, помимо всего прочего, огромный комплекс хозяйственных проблем. Может быть, через год-два что-то изменится, но я лично сейчас нахожусь под впечатлением от унижения человеческого достоинства в бесконечных очередях, где часами стоят в том числе и матери с грудными детьми...

- Я уже задавала вопрос о причинах вашей отставки, но хочу вернуться к нему еще раз. Среди различных версий была и такая: мол, из-за разного рода прегрешений у вас возникали большие проблемы с людьми Андропова. Но до Олимпиады вас не трогали. Зато после нее, с приходом Андропова к власти, вспомнили все.

- Было много разговоров и сплетен о валютных махинациях. А суть в том, что в 79-м в кейсе одного из работников международного управления обнаружили валюту. Я тогда потребовал, чтобы провели тщательнейшую проверку. Дело в том, что, как я уже говорил, иностранные спортсмены, приезжавшие к нам, должны были за себя платить. А вы можете представить себе, чтобы представители иностранной команды ехали в банк, вносили деньги, выписывали квитанции, везли их в бухгалтерию - как это делается у нас? Так вот комиссия, созданная по поручению Генерального прокурора СССР, подсчитала буквально по дням пребывание каждого иностранного спортсмена и тренера в Советском Союзе и установила, что обнаруженная в кейсе сумма копейка в копейку соответствовала тем взносам, которые должны были быть уплачены Спорткомитету. Тем не менее секретариат ЦК объявил  мне строгий выговор.

Что же касается моих отношений с Ю. В. Андроповым, то они были хорошими. Я часто вспоминаю свою последнюю беседу с ним накануне моего отъезда в Монголию. Андропов был очень сложной личностью, но человеком высочайшей организации, дисциплины, компетентности. Он мне назвал по именам всех монгольских руководителей. Дал каждому очень объективную, точную характеристику.

- Тем самым облегчил вам вхождение в новую роль?

- Несомненно.

- Скажите, а трудно было    переключиться со спортивной работы на   дипломатическую?

- Конечно, трудно. Тем более что Монголия - это и почти 60 тысяч советских граждан, не считая армии, это и огромный  обьем политического, культурного и экономического сотрудничества. Первое воемя  приходилось  работать не меньше восемнадцати часов в сутки. Правда, я достаточно хорошо знал Монголию, бывал там еще в должности первого секретаря ЦК ВЛКСМ, председателя Спорткомитета. У меня были большие связи в разных организациях, все это помогало. Воспоминания о работе в Монголии  у меня самые лучшие.

- Правду говорят, что вы приложили руку к «свержению» Цеденбала?

- Вопрос поставлен не корректно. Цеденбалу объективно надо было уходить по состоянию здоровья.

- А с чем был связан ваш перевод из Монголии в Бирму?

- С тем, как объяснил мне бывший министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, что у меня произошли изменения в личной жизни - я развелся и женился во второй раз.. Но нет худа без добра. В Бирме я тоже прошел колоссальную школу. Интереснейшая страна, люди. Там сохранился в классическом исповедании буддизм - философия, взывающая к подлинной культуре человека. У нас ведь тоже много говорят о культуре. Но я считаю, что подлинная   культура - это   прежде всего высочайшая самоорганизация, обязательность человека перед другими, скромность.

- У вас оставалось время для того, чтобы следить за спортом?

- Да, конечно.

- И каким он вам виделся со стороны? В том числе и работа спортивного руководства?

- Я не любитель   давать оценки ни своим предшественникам, ни последователям. Считаю, что надо сначала сделать лучше, а уж потом, если желание будет, сравнивать.  Еще  лучше,  если  это будут делать  другие, а не ты сам.

Мне кажется, что в спорте сейчас немало «пересидевших». Я не хочу никого обижать, а сужу по себе. У меня и сейчас хватает сил, энергии, фантазии. Но смелости в принятии самостоятельных решений, риска, конечно же, меньше, чем у молодых людей. Я уже начинаю осматриваться, страховаться. Руководителю надо все время быть чуть-чуть впереди. С точки зрения прогнозов, анализа, планов. Пусть эти планы и кажутся кому-то фантазией, но они должны чуточку опережать сегодняшний день. Надо всячески стараться укреплять спорт. Все-таки он был и остается мощнейшим средством для создания настроения, для объединения людей. Сейчас же, наоборот, идет размежевание и в спорте. Я не вижу в этом никакой логики. Уверен, что без сильного советского спорта все Олимпиады и чемпионаты мира потеряют интерес, который всегда им соответствовал.

- Сергей Павлович, по специфике своей предыдущей работы - я не беру в расчет даже личные убеждения - вы до мозга  костей партийный человек. Как вы сейчас оцениваете  работу  партии, комсомола, всю ситуацию в стране в целом?

- Я, честно говоря, не мог понять линию, идущую от руководства партии, на ее развал. Да, там хватает   балласта: коррумпированных   элементов, бездельников, карьеристов.  Но ведь для  того, чтобы очистить партию, есть другие способы.

- Но,  согласитесь, большинстве  наших граждан сейчас просто не верит в то, что возможен путь в светлое будущее под предводительством компартии.

- Вера в светлое будущее с самого начала была в какой-то мере утопична. Сейчас очень трудно     судить о всех наших ошибках, допущенных начиная  с 17-го года. Я категорически осуждаю и «красный террор», и насильственную коллективизацию, и миллионы безвинно пострадавших.  Из-за этого в нас до сих пор сидит страх. Но я считаю, что если здание плохое, то ты сначала построй новое и переберись туда, а уж потом ломай старое.  Мы же,  стремясь  починить крышу, разваливаем фундамент. Разрушили партийную структуру, не создав ничего взамен...

Не все однозначно в происходящем сегодня. Недавно по телевидению я услышал, что в Германии начались операции по аресту нескольких тысяч агентов ГДР, работавших в Западной Германии. И с этого начинается объединение? Но ведь среди них наверняка были и наши агенты, преданно работавшие на Советский Союз, рисковавшие жизнью, положением, семьей, да всем! Теперь их сажают в тюрьму. Почему же тогда не арестовывают агентов ФРГ, которые работали в ГДР или Польше, Советском Союзе? Где же здесь принципы демократии, плюрализма?

- Давайте вернемся к вашему спортивному прошлому. Люди, которым приходилось с вами работать, отзываются о вас очень неоднозначно: любят, ненавидят...

- Сейчас я понимаю, что нередко бывал виноват перед людьми. Ведь есть такие,  кто  просто  физически  не выносит командного тона, а я частенько командовал.

- У вас были любимчики в спорте?

- Я очень любил Сашу Мальцева, Валеру Васильева, Валеру Харламова. Мне кажется,  это  были      настоящие рыцари спорта. Не только на поле, но и в жизни. Такие личности, как Александр Медведь,  Фаина  Мельник,  Виктор Санеев, Валерий Попенченко, не были любимчиками. Просто не могли не вызывать чувства  уважения. Любил и люблю Володю Сальникова, Иру  Роднину.  Я очень  погрешил бы против истины, если бы остановился только на этих фамилиях...

- А кто был вам наиболее близок среди тренеров?

- Я тоже боюсь обидеть людей, не назвав всех. Очень помогали такие мудрейшие тренеры, как Анатолий Чернышев, Анатолий Тарасов,  Александр  Евтушенко,   Виктор  Алексеев,  Александр Гомельский...  Не только  с точки зрения спортивного профессионализма, но своей человеческой   мудростью, прозорливостью. Очень сложные люди, но беседовать с ними, спорить и при этом учиться у них было чрезвычайно интересно и полезно.

Всех разве назовешь? Валентин Сыч, отстаивая иных специалистов в аппарате ЦК партии, справедливо говорил, что опытный тренер - это такой же художник, как Ростропович или Рихтер. По-своему гений. И ему надо прощать какие-то заскоки или ошибки.

Я помню, как тяжко было тому же Анатолию Владимировичу Тарасову в Саппоро на Олимпийских играх - схватывало сердце. Прекрасно понимаю, что творится в такой момент с тренером. Мы старались ограждать специалистов от несправедливых, дилетантских наскоков аппаратчиков, но получалось это не всегда.

- Скажите, а чем вы    руководствовались, когда снимали или назначали того или иного тренера?

- Разные были ситуации. Очень высока  была степень давления аппарата ЦК. Взять, к примеру,     последний при моем руководстве чемпионат мира по футболу 1982 года. Мне просто, что называется,  связали руки  и заставили  послать и Бескова, и Лобановского, и Ахалкаци. Этот триумвират был несовместим, но я сдался и по существу предопределил  исход  чемпионата для нашей команды.

Вы не представляете, сколько бывало звонков «сверху»! Скажем, ночью по домашнему телефону мне звонит Леонид Ильич Брежнев: «Слушай, почему судья засудил «Нистру»? Прими меры...». Или звонит еще один высокий чин: «У вас есть связь с Прагой? Позвоните немедленно и скажите, чтобы хоккеисты бросали по воротам...». Еще пример: Играют Карпов и Корчной в Милане. После очередной партии звонок: «Надо было Карпову g5 ходить. Почему он пошел g7?»

- Да, кстати, я слышала, что на время чемпионатов мира  по  шахматам  в штат спорткомитета вводились специальные советники - консультанты, которые должны  были  анализировать партию и  докладывать председателю - то есть вам, - для последующей передачи в ЦК.

- При мне такого не было. Мы с моим замом Виктором Ивониным справлялись сами.

- Вы хорошо играете?

- Не настолько, чтобы давать советы чемпиону мира. А ведь такое в аппарате считали в порядке вещей.

- Что вы больше всего не приемлете в людях?

- Вранья. Если человек лжет, то он перестает для  меня существовать. И жизнь свою я стараюсь   строить на принципах доверия и любви к людям.  Иначе взаимности не будет. А жить без этого - какой смысл?..

1990 год

• Наверх
• Вернуться к оглавлению раздела