|
|
|
|
|
|||
Канада встречала их, как героев. Сумасшедшего канадца и сумасшедшего русского - именно так писали газеты об их уникальной полярной экспедиции к Северному полюсу и обратно, которая продолжалась 108 дней Признаюсь, в моем чисто спортивном сознании все широко разрекламированные экспедиции в Арктику последних лет, когда через определенные и не Бог весть какие промежутки времени путешественникам подбрасывался с самолетов провиант и предметы первой и не очень первой необходимости (вплоть до шампанского и пирожных), были сродни бегу от старта и до финиша спиной вперед. Или в мешках. Или толкая перед собой бочку: раз уж нет возможности стать по-настоящему первым (сколько их, этих путешественников, уже было в Арктике!), то хоть внимание к себе привлечь. Но получилось так, что собеседницей Малахова и Вебера стала именно я со своим скептицизмом. И, естественно, задала вполне приличествующий скептику вопрос: «Зачем?» - Зачем? - переспросил Вебер. - Наверное, потому, что, однажды попав в Арктику, уже не представляю себя без нее. Но только сейчас, вернувшись, понял, что все мои предыдущие походы на полюс (а их было четыре) - не в счет. Этот был первым. По-настоящему первым. Мне оставалось только нажать кнопку диктофона. Малахов: Всего пять лет назад идея дойти к полюсу без «подбросов» вызывала иронию даже у полярных путешественников. Спонсоры же просто не хотели обсуждать (и тем более финансировать) полную, на их взгляд, утопию. Тем не менее, мы решили пойти и вернуться. Причем стартовать решили из Канады тем путем, которым могли бы идти путешественники, скажем, сто лет назад, когда еще не было русских карт (они появились в 1912 году) и никто не знал о том, что из России добираться до полюса гораздо легче. Правда, когда все уже было подготовлено и назначен старт, один из четырех (как было запланировано) участников идти отказался. После нескольких недель похода назад к канадскому берегу повернул второй - был в отличной форме, но перегорел психологически. И наша экспедиция стала полностью соответствовать своему первоначальному названию - «Малахов - Вебер». - Что вы почувствовали, когда остались вдвоем? Малахов: Было неуютно. К тому же тот, третий, парень заблудился и вернулся на материк значительно позже, чем должен был. А вся Канада, которая с интересом следила за происходящим, тут же стала выдвигать всевозможные версии. Вплоть до того, что мы с Ричардом просто-напросто его съели. И лишь когда мы узнали, что он наконец дошел, вздохнули спокойно, если можно употребить слово «спокойно» по отношению к Арктике. Вебер: В Арктике, даже когда ты просто переставляешь лыжи по снегу, внутренне должен быть максимально сконцентрирован, готов к любой неожиданности. На этот раз вопреки всяческим прогнозам погода оказалась совершенно гнусной. Стал вскрываться и расслаиваться лед, и я - впервые - увидел совершенно незнакомую Арктику: вода, трещины и совершенно живые ледяные глыбы, которые ползали и копошились вокруг нас. К тому же всегда считалось, что максимальный вес, который путешественник может взять с собой, - 60 килограммов. У каждого из нас на санях и в рюкзаках было по 110, а когда третий парень - американец - повернул назад, то мы разделили часть его поклажи, увеличив тем самым вес своей до 165 килограммов. И, тем не менее, это было потрясающе - каждый день опровергать существующие понятия о человеческих возможностях. Малахов: Именно тогда по радиосвязи нам сообщили из Канады, что готовы спасти нас - забрать вертолетом на материк. Правда, уточнили, что это обойдется в сто тысяч долларов, которых у нас, естественно, не было. - А если бы были? - Все равно пошли бы дальше. У нас ведь был только один способ доказать всем, что мы правы, - дойти и вернуться. - И вы с самого начала были уверены в успехе эксперимента? - Утверждать это сейчас было бы пижонством. Ведь это действительно был «чистый» эксперимент: с полюса самостоятельно не возвращался еще никто. Даже экспедиция Роберта Пири в 1909 году сейчас вызывает массу сомнений у специалистов. У него было 133 собаки, 23 человека тащили груз, и он по мере ненадобности их отправлял обратно. И остался где-то в районе полюса (как считал сам) с пятью проводниками-эскимосами, из которых никто не мог определить координаты экспедиции. Исследования же показывают, что он мог действительно дойти до полюса, только двигаясь со средней скоростью 50-60 миль в день. Даже на собаках это абсолютно нереально. - А с какой скоростью двигались вы? - Мы развили страшную скорость, особенно на обратном пути, - проходили до двадцати миль в день, были в отличной форме, даже провизии у нас оставалось еще на двадцать один день. Но именно тогда поняли, что должны остановиться и вызвать самолет. Но никак не могли принять окончательное решение. Вебер: Этот момент, наверное, и был самым трудным и драматичным. Вокруг все плыло, мы шли все медленнее, и с каждым днем вероятность того, что на эту кашу дикого льда сможет сесть самолет или вертолет, становилась все меньше. Малахов: Конечно, мы дошли бы. Но рисковали затянуть экспедицию еще на два-три месяца. Да и напряжение от того, что мы столько времени не были дома, не видели близких, мысли о том, что переживают наши семьи, становились просто невыносимыми. Вебер: Так же и без жен остаться можно. - А что, кстати, думает ваша жена о вашем увлечении, Ричард? - Естественно, ничего хорошего. Но она знает, что с этим ей остается только смириться. Потому что если не позволять мужчине заниматься тем, чем он хочет, то рано или поздно он превращается в совершенно гнусного зануду. У меня есть любимое занятие, и ничего другого я не хочу. - То есть вы хотите сказать, что ходите в Арктику только потому, что вам этого хочется? - Ну, в общем, да. - Наверное, когда человек добирается до полюса, то и в самом деле испытывает нечто не поддающееся объяснению. Малахов: Да ничего не испытывает. Разве что потом, вернувшись. Там же, в Арктике, полюс был для нас просто точкой, добравшись до которой, мы могли повернуть обратно. Что мы и сделали, чисто символически водрузив на полюсе российский и канадский флаги. - И сколько же времени должно пройти после возвращения, чтобы в один прекрасный день вы проснулись с мыслью: пора на полюс? Вебер: Вы выбрали не самый удачный момент об этом спрашивать. Сейчас мне кажется, что я сыт всем этим по горло. Хотя уже все чаще вспоминаю только хорошее или смешное. - Например? - Например, то, что мы с Мишей за все 108 дней похода ни разу не поссорились. Малахов: Наша психологическая совместимость поразила даже специалистов. Самое удивительное, что у нас обоих сохранялось какое-то внутреннее джентльменство по отношению друг к другу. Мы регулярно брились, следили за своим внешним видом, хотя, казалось бы, чего там - два мужика, и никого за сто миль вокруг. Был совершенно потрясающий момент, когда у Ричарда сани с продуктами сорвались в полынью, он удерживал их до тех пор, пока я не обежал трещину кругом и не впрягся в лямки. А когда наконец мы вытащили сани на лед, он абсолютно серьезно сказал: «Спасибо, Миша. Это было необыкновенно любезно с твоей стороны». И мы оба начали истерически смеяться, забыв моментально, что были на волосок от катастрофы. И эта запредельная вежливость, и подчеркнутая корректность доставляли необыкновенное удовольствие в течение всего похода. Говорили мы, естественно, по-английски, но как-то вечером, в палатке, Ричард сказал: «Миша, ты, наверное, уже озверел от английского, давай попробуем по-русски». А я вдруг с ужасом почувствовал, что мне приходится подбирать слова, чтобы составить русскую фразу. - Из всего сказанного я делаю вывод, что если вы снова решите пойти на полюс, то снова пойдете вдвоем? Должен же кто-то довести эксперимент до конца? Ведь, если быть педантом, назад - в отправную точку - вы таки не вернулись? Малахов: Я более чем уверен, что даже то, что мы уже сделали, вызовет шквал желающих повторить. Вебер: А я не думаю, что в ближайшие два-три года кому-то, кроме нас, такая экспедиция будет по силам. Мы же в курсе всего, что происходит в мире полярных исследователей. И идею подобного похода всерьез никто не изучал. Наверное, в силу ее нереальности. Так что, кроме нас, идти вроде как и некому... 1992 год
|
Вокруг спорта
