Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Причиной побега Алины Горбачёвой из дома мог стать нервный срыв, вызванный перенапряжением, накопившимся в результате колоссальных физических и эмоциональных нагрузок. Такое предположение в интервью RT высказала психолог, двукратный призёр Олимпийских игр Елизавета Кожевникова. По её словам, в фигурном катании спортсмены очень рано сталкиваются с тяжёлыми испытаниями и, если не умеют справляться, зачастую могут реагировать крайне болезненно. Также специалист объяснила, насколько велика вина тренера в подобных инцидентах и какое влияние на психику ребёнка могут оказывать зацикленные на высоких результатах родители.

— Мы с вами уже не раз поднимали в беседах тему как слишком ранней спортивной специализации, так и того, что психика атлета не способна бесконечно выдерживать многократный и сильный стресс. Нашумевший побег Алины Горбачёвой — следствие именно этих процессов, как считаете?

— Говорить о конкретном случае, не зная всех деталей ситуации, было бы не очень корректно, но первая мысль, которая пришла мне в голову, была именно такой: что-то послужило триггером, который высвободил долго копившееся напряжение. Девочка не сумела его выдержать и психанула. Если в рамках профессионального спорта взрослые люди хотят от несовершеннолетнего спортсмена результата и пытаются валидировать это нечестными способами, рассказывая о том, что спорт — это деньги, слава, социальный лифт и так далее, значит они должны найти способ канализировать эмоции, которые рождаются под хронической перенагрузкой. Если этого не делается, наступает срыв.

Я говорю сейчас не о конкретном случае, а о тех процессах, которые имеют место в спорте в целом и в фигурном катании в частности. В этом виде спорта рано начинается нагрузка, много негативных, токсичных способов заставить ребёнка эту нагрузку выполнять, это всегда вызывает очень сильные эмоции. Если человек не способен их регулировать, он начинает справляться с ситуацией так, как умеет. Реагирует уходами из дома, отказом подчиняться, вплоть до суицидальных попыток или их имитации

— Мы обе, полагаю, неплохо знаем о том, что большинство конфликтов и инцидентов, которые происходят в большом спорте, просто замалчивается. Но ведь это не может продолжаться до бесконечности?

— Не может, но их восприятие человеческим сознанием способно реорганизовываться достаточно причудливым образом. Я уже не первый год читаю психологические курсы на платформе олимпийского университета для тренеров и управленцев спортивными школами. На одном из таких курсов однажды присутствовала директор московской школы по фигурному катанию, и она пригласила меня прочитать курс подобных лекций тренерам и родителям. Я согласилась, но возникла удивительная ситуация.

— На лекции никто не пришёл?

— Тренеры стали отказываться сразу, и я догадываюсь, почему: позиция абсолютного большинства заключается в том, что подобные лекции должны слушать родители, а не они. Но когда я начала общаться с родителями, тут же получила реплику с места: «А вы тренерам всё это рассказывали?»
Курс был рассчитан на два дня, и во второй день практически никого из родителей в аудитории уже не было.

— Чем вы это объясняете?

— Когда я разговариваю на своих занятиях с людьми, то привожу научно обоснованные факты. Объясняю какие-то процессы, которые происходят при ранней специализации, с позиции биологической природы человека, против которой, как известно, не попрёшь. Это настолько, что называется, факты в лоб, что никакой обесценивающий аргумент не может их обнулить. Другими словами, позиция «сама дура, и вообще у нас всё по-другому» здесь не катит. Поэтому сначала люди начинают слушать меня с интересом, потом им становится грустно от понимания, что ситуация действительно такова и таковой останется, а потом они просто начинают успокаивать себя тем, что уже встали на эти рельсы и прошли слишком большой кусок этого пути. В подобном случае действительно проще зажмуриться, заткнуть уши, ничего не видеть и не слышать.

— А проблема продолжает нарастать?

— Да. Соответственно начинается перекидывание ответственности с родителей на тренера, с тренера на родителей. Подсознательно все хотят, чтобы кто-то другой сделал так, чтобы всё было хорошо. Это нормальный способ защиты собственной психики с помощью отрицания. Ведь что такое отрицание? Определённая позиция: я отрицаю наличие проблемы, значит, её нет. Но она есть. Есть гимнастка Александра Солдатова, которая пыталась уйти из жизни, есть Алина Горбачёва, есть десятки подобных эпизодов, которые в большинстве своём так и остаются эпизодами локальных семейных драм.

— Что именно вы стараетесь донести до людей, когда читаете лекции?

— Когда мы говорим о ранней специализации, и прежде всего о видах спорта, где в очень раннем возрасте работа начинает быть направлена на абсолютно взрослый результат, нужно отдавать себе отчёт в том, что определённый объём нагрузок ребенок от четырёх до десяти лет просто не способен переварить.

Если кричать на него, заставлять, давить на психику, начинается неизбежная травматизация, следом за которой почти наверняка возникает диссоциативная симптоматика. Это когда личность человека от невозможности самостоятельно переработать свою внутреннюю драму, просто распадается на куски, и проблема как бы капсулируется в разных частях сознания. У ребёнка искажается восприятие окружающих людей и мира в целом, пропадает способность мыслить рационально, ему банально страшно. Находясь в таком состоянии, человек теряет способность управлять своими поступками. Пытается не решить проблему, а убежать от неё. Все его действия начинают быть направлены на то, чтобы спасаться.

Мы не знаем всей информации, но, возможно, с Алиной произошло именно это. Возможно, что-то её напугало или разозлило, и включился сигнал: бежать! Причём я совершенно не исключаю, что, успокоившись, она может сильно удивиться тем поступкам, которые успела совершить.

— Я правильно понимаю, что, поставив раннюю специализацию на поток, на выходе мы рискуем получить людей с серьёзными психическими отклонениями?

— Да. Людей с очень высоким риском личностных расстройств. С риском межличностных проблем, когда у человека изначально нарушен механизм привязанности, и впоследствии ему становится очень трудно находить контакт с другими людьми. С подсознательным избеганием всего, что способно вызвать страх и вообще любые сильные эмоции. С расстройством пищевого поведения и ещё великим множеством проблем. Здесь важно понять: диссоциация — это неизбежное, обязательное сопровождение внутренней травмы. А чересчур ранняя соревновательная специализация неизбежно эту травму обеспечивает.

— Получается, должно случиться ещё несколько чрезвычайных происшествий, прежде чем люди начнут адекватно воспринимать реальность и задумываться о последствиях?

— Должен действительно набраться объём определённой информации, причём информации публично озвученной. Чтобы от неё уже было трудно отмахнуться, просто заткнув уши. Я сама согласилась с вами поговорить на эту тему только потому, что считаю необходимым вложить посильную лепту в то, чтобы ситуация сдвинулась с мёртвой точки.

— Много раз слышала, что спортсмены, которые вырастают в условиях очень жёсткой дрессуры и насилия, остаются неадекватными в работе даже сменив группу и попав в более мягкую обстановку. При любом, даже вполне спокойном замечании со стороны, начинают истерить, кататься по полу, биться головой о стены, наносить себе травмы.

— Все, что вы описываете, я бы интерпретировала, как классическую стрессовую реакцию на чрезмерную, плохопереносимую нагрузку. У ребёнка в мозгу формируется схема: нагрузка опасна, и те люди, которые эту нагрузку дают, тоже опасны. Иногда уровень угрозы воспринимается настолько остро, что срабатывают именно такие защитные виды поведения. Включается нерегулируемая нервная реакция при которой человек может кричать матом, биться в панической атаке, может выбросить коньки и убежать с тренировки, начать кидаться на людей или, наоборот, впасть в апатию — всё это абсолютно органично укладывается в схему «Бей, беги, замри».

Если ребёнок пришёл к тренеру из группы, где успел пережить всё то, о чем мы с вами говорим, то и более мягкого специалиста он воспринимает искажённо. Продолжает видеть ситуацию глазами маленького травмированного ребёнка.

— И всё же: что должно произойти, чтобы подобные вещи перестали умалчиваться?

— Помните, пару лет назад я переправляла вам материал о швейцарских гимнастках-художницах, с которыми работали болгарские тренеры? Несколько лет о насилии внутри группы все молчали. Ситуация сдвинулась с мёртвой точки только после того, как сначала одна девочка, а за ней ещё несколько дали интервью, а следом и показания в суде. То есть сначала по любому должны появиться публичные свидетельства. А потом уже — реакция на них.

— Но вы же понимаете, что дети боятся?

— Они и в Швейцарии боялись, и в Америке, когда там разворачивался скандал, связанный с насилием в спортивной гимнастике. Здесь очень важная тема — это тема круговой поруки. Почему эти виды с порта продолжают существовать в том виде, о котором мы говорим? Причина в банальной жадности. У родителей, которые приводят детей в художественную гимнастику или фигурное катание, существуют определённые амбиции, определённые ожидания, азарт выиграть своей «семейной системой» конкуренцию у огромного количества аналогичных семей в огромной стране. По мере того, как они погружаются в этот процесс, азарт растёт, ставки увеличиваются. И «жадность» тоже растёт. То есть, система начинает поглощать прежде всего родителей. Они уже как бы становятся подельниками не только тренера, но и повсеместно практикуемой насильственной методики. А жалость и любовь к собственному ребёнку, чувство страха за него уходят на второй план.

— Но ведь в системе бывают и исключения?

— Бывают, но их меньшинство. В спорте действительно встречаются спортсмены с феноменально прочной психикой, которого, что называется, об асфальт не расшибёшь. Такие сами пашут, и орать на них не нужно в принципе. Если же тренер начинает орать на ученика, это признак того, что психика спортсмена не слишком сильна. Что его нужно принуждать к работе. При этом тренер должен понимать: чем активнее он использует в работе негативную стимуляцию, тем сильнее провоцирует приближение автономной стрессовой реакции, которой будет уже невозможно управлять.

Проблема ещё и в том, что атлет в состоянии аффекта перестаёт быть функционален. Теряется способность переносить большие объёмы нагрузок, падает координация, умение концентрироваться на соревнованиях. Запускается порочный круг. И возникает вопрос: зачем мы всё это делаем?

— У вас есть ответ?

— Делаем мы это по двум причинам. Во-первых, нас так научили и лень переучиваться. Лень изучать биологические процессы, углубляться в них. Во-вторых, нам лень, как опекунам и тренерам, переваривать собственные эмоции, которые возникают в работе с сопротивляющимся атлетом, которого мы сами травмировали и сделали таким. Когда мать или тренер бьют ребенка, они ведь делают это не потому, что хотят его стимулировать. А потому, что таким образом избавляются от собственной злости, досады и беспомощности. Это укладывается в сознание нормального человека? У меня нет.

Каждый раз хочется спросить у людей: чего вы добиваетесь? Чтобы десятки раз травмированный спортсмен стал сверхчеловеком с железобетонной, тефлоновой психикой? Хотите стопроцентной прочности после того, как своими же руками сломали человека об колено? Это невозможно. Вы будете травматизировать ребёнка тем сильнее, чем дальше будете продвигаться по этому пути. Не исключено, что в самую ответственную минуту ребёнок просто сломается — вы своими руками создали все предпосылки для этого.

А главное — ради чего? Чтобы выступая в конкурентном поле из восьми миллиардов человек планеты Земля выиграть золотую медаль на Олимпийских играх? Этот микроскопический шанс успеха стоит того, чтобы платить за такую цену?

Вот как выглядит процесс, если разложить его по полочкам.

— И где альтернатива?

— Её должен найти для себя каждый родитель, перед которым разворачивается эта картинка. Но пока люди выбирают наиболее простой выход — заткнуть уши и закрыть глаза.