|
|
|
|
|
|||
В его руках – все лучшие футбольные ноги России. И не только они. Врач сборной Эдуард Безуглов был тем самым специалистом, кто восстанавливал после тяжелых травм олимпийскую чемпионку Сочи Аделину Сотникову и капитана сборной России по баскетболу Антона Понкрашова. Почему хирург по профессии старается сделать все возможное, чтобы атлет избежал операций, чем отличается спортивное тело от всех прочих и чем должен заниматься мужчина в 65 лет, Безуглов рассказал в интервью специальному корреспонденту РИА Новости Елене Вайцеховской. Три часа с Капелло - Во времена моей спортивной молодости бытовало мнение: если человек идет в спортивные врачи, это говорит прежде всего о том, что он не состоялся в своей основной профессии. - Пожалуй, соглашусь . Когда в 2009-м пришел в спортивную медицину в «Локомотив», то сразу сказал, что буду только совмещать. Даже трудовую книжку из больницы не забрал – не думал, что останусь в спорте надолго. Я закончил с золотой медалью школу, потом с красным дипломом первый мед, мечтал о хирургии. Мой дядя – очень талантливый хирург, бабушка всегда считала, что раз в семье родился мальчик, он может быть только хирургом. А бабушка была для меня очень большим авторитетом. Так что все годы, что я работал в команде, у меня имелась своего рода подушка безопасности в виде основной профессии. Поэтому, собственно, я никогда и не боялся потерять работу. - И никогда впоследствии не жалели, что не стали развиваться по линии хирургии? - Я оперировал вплоть до марта прошлого года по 4-5 раз в месяц – оставлял за собой ночные дежурства в клинике. Даже сейчас у меня помимо действующего сертификата спортивного врача есть действующий сертификат хирурга. Понятно, что из спортивной медицины я уже никуда не уйду, поскольку три года назад появилась своя клиника, но до сих пор воспринимаю свою работу в сборной команде как некий бонус. Если вдруг случится так, что этой работы в моей жизни не станет, воспринимать это, как трагедию, точно не буду. Я бы даже сказал, кто к такому варианту врач команды всегда должен быть готов, потому что в нашей профессии слишком много подводных камней. Ушел, допустим, тренер из команды – пришел другой, со своим врачом, с которым или привык работать, или тот когда-то его лечил, или чай особенно вкусно готовит, или «попросили», наконец. Работа врача хорошо оплачивается в трех-четырех футбольных клубах и таком же количестве хоккейных. Если ты такую работу теряешь, найти равноценную может стать проблемой. Все хорошие места всегда заняты. У меня была такая ситуация, когда я ушел из «Локомотива» в «Анжи». - В самый денежный на тот момент клуб страны? - Шел я туда не за деньгами. Когда Ольга Смородская (президент «Локомотива» - прим. РИА Новости) узнала, что я собрался уходить, она предложила мне зарплату фактически повторяющую предложение «Анжи». Но я понимал, что для дальнейшего роста мне необходимо двигаться дальше. «Анжи» был дагестанским проектом, а в связи с тем, что я сам из Чечни и мама дагестанка, он был мне близок изначально. Плюс тренер – Юрий Красножан, с которым я всегда находился в очень хороших отношениях. Он, собственно, и привел меня в клуб. Но через две недели Красножана уволили. Еще спустя какое-то время произошли изменения в руководстве, после чего меня вызвал к себе один из новых руководителей и сказал: никаких претензий к твоей работе у ребят и тренеров нет, но работать с командой будет другой врач, который уже пришел и ждет, когда ты подпишешь документы об увольнении . Я тогда помню подумал: как же нужно хотеть кушать, чтобы банально не дождаться, когда предшественник вещи соберет? - Ваше появление в сборной России – это тоже стечение обстоятельств?- - На самом деле – да. Никаких вариантов трудоустройства в спорте я тогда не искал – собирался отдохнуть, после чего вернуться в медицину и уже полноценно работать хирургом. Но через некоторое время мне позвонила хорошая знакомая Элизабета Бартосше , которая была одним из организаторов приезда в Россию Фабио Капелло. И сказала, что Мистер намерен сам набирать штат специалистов и, если я заинтересован, она посодействует тому, чтобы мы с Фабио встретились. Я приехал к Капелло в Лотта-Плаза, и был порядком удивлен его первой фразой. Он сказал: «Моего сына тоже зовут Эдуард, и вы, как мне кажется, ровесники». Разговаривали мы с Фабио три часа, и я, помню, был до такой степени тем разговором взволнован, что вышел из отеля и с Арбата пошел домой на Цветной бульвар пешком. Чуть позже мне позвонил мой друг Саша Удальцов , который работал в Анжи, и рассказал, что в тот же день Капелло звонил Роберто Карлосу - спрашивал, по какой причине я ушел из команды. Когда услышал, что мой уход никак не связан с профессиональной работой, принял решение меня взять. - У него наверняка ведь имелись и другие кандидаты? - Не знаю. Но меня тогда, если честно, сильно удивило рвение некоторых коллег: «Кого вы берете? Он молодой, его из Анжи выгнали…». Поверьте, как человек, выросший на Кавказе, я очень уважительно отношусь к старшим. Это своего рода рефлекс: когда в помещение заходит старший по возрасту человек, я автоматически встаю. Но если в 65 лет я буду работать футбольным врачом, то очень сильно расстроюсь. Мне кажется, что в 65 человек должен жить в загородном доме, воспитывать внуков, возможно – делиться с коллегами накопленным опытом, но не пытаться во чтобы то ни стало проскочить вперед в гонке за какой-то должностью. Жизнь, как вызов - После того, как Капелло оставил сборную, вы не боялись лишиться места? - Когда в команду пришел Леонид Слуцкий, этот вопрос, знаю, при встрече с ним поднял один футбольных старожилов, облеченный определенной властью, который очень хотел своего протеже протолкнуть. Сказал: мол, по врачу есть вопросы. На что Слуцкий ответил, что лично у него никаких вопросов нет. И предложил закрыть тему. - Получается, что собственная клиника для вас сейчас – некий страховочный пояс? - Скорее, логичное продолжение моей деятельности. Когда много лет работаешь в спортивной команде, профессионального роста, по большому счёту, нет. Понятно, что жизнь беспроблемная: на сборах живешь в пятизвездочном отеле, кормят вкусно , время свободное есть . Поэтому я постоянно искал для себя какие-то вызовы. Писал статьи по травматологии, проводил симпозиумы по спортивной медицине. Сейчас возглавляю медицинский комитет РФС, и мы, помимо всего прочего, проводим обширную антидопинговую деятельность. - Допинг является проблемой в российском футболе? - На самом деле нет. Все пробы российских игроков - порядка полутора тысяч за последние годы – анализируются только в зарубежных лаборатория. За все это время не случалось ни одной позитивной пробы . Считаю, что в этом огромная заслуга Виталия Мутко, кто бы и как к нему сейчас не относился. Он постоянно нас собирал и говорил: встречайтесь, объясняйте, образовывайте, пугайте –делайте, что хотите, но, чтобы никакого допинга в футболе не было. Сейчас напряжённая работа по профилактике идёт каждый день - ее организует Александр Алаев (исполняющий обязанности президента РФС - прим. РИА Новости). Для него это приоритетное направление, и это очень помогает. Мы совместно с РУСАДА разработали специальные программы, есть он-лайн курс, который обязаны пройти все игроки и тренеры, проводятся совещания, выпускаются плакаты, методические пособия- и все это всерьез, а не для галочки. Такого нет нигде в мире. То есть я не знаю вида спорта, в котором не существовала бы проблема запрещенной фармакологии. В российском футболе этой проблемы нет. И я абсолютно уверен, что чемпионат мира в этом отношении пройдет для нас абсолютно спокойно. - Где заканчивается уровень вашей практической компетенции? Другими словами, что вы способны в случае необходимости сделать сами? - По большому счету все, кроме операций на суставах. Все виды пункций, консервативное лечение всех видов травм, фармподдержка, функциональная диагностика. Если нужно удалить какое-то доброкачественное образование, тоже могу удалить. - Если возникает необходимость оперироваться, вы отправляете своих игроков за границу? - Когда дело касается коленных суставов и стоп, однозначно, да. С ахиллами отправляем игроков в Финляндию, в Турку, коленные суставы оперируем в Италии у профессора Мариани , кого-то я могу спокойно отправить в ту или иную клинику в Германию. - Почему все это нельзя делать в России? - Не хочу никого из наших врачей обидеть, но, если бы мне пришлось оперировать собственные колени, я бы взял кредит и поехал в Италию. Средний ценник на операции у того же Мариани - 15 тысяч евро. Мениск - семь тысяч. Роман Широков оперировал ахилл в Финляндии, это обошлось ему в шесть тысяч евро. Считаю, что это недорого для профессионального спортсмена. В России есть клиники, где операции стоят примерно так же или дороже, но качество на мой взгляд несопоставимо. Безусловно, за границей тоже хватает средних специалистов, но мы отправляем своих спортсменов к конкретным, неоднократно проверенным врачам. Сотникова и Медведева - Многие хирурги, знаю, считают, что самый надежный способ вылечить травму – прооперировать ее. Вы же, знаю, придерживаетесь прямо противоположной точки зрения. - Решить проблему хирургическим путем не поздно никогда. Если нет показаний, требующих немедленной операции, я рекомендую человеку сначала снять воспаление, потом как следует закачать мышцы. Даже если выяснится, что операция неизбежна, восстановление в этом случае пойдет значительно быстрее. Два года назад ко мне в клинику приезжал один очень известный баскетболист. У него от нагрузок заболели плечевые суставы, сделали МРТ, отправили снимки в Америку и Германию. В одной клинике сказали: правое плечо нужно оперировать срочно, левое может подождать. В другой наоборот, рекомендовали начать с левой руки. У нас настаивали на том, чтобы оперировать оба плеча одновременно. При этом никаких тяжелых травм у спортсмена не было. Понятно, что имелась куча проблем: артроз, надрывы, но все это сейчас лечится без проблем. Тогда я парню сказал: «Подумай сам: твой контракт истекает через полгода. Срок реабилитации после таких вмешательств, как тебе предлагают, 6-8 месяцев. Ты будешь кому-то нужен в 35 лет после двух тяжелых операций без контракта? Однозначно, нет. Получается, что все эти люди предлагают тебе заплатить двадцать тысяч долларов за то, чтобы преждевременно закончить карьеру? Ты, кстати, есть-то как собираешься, когда тебе обе руки «подвесят»? Он сидит ошарашенный: «Я об этом вообще не думал». В итоге пролечился консервативно и уже полтора года играет в одной очень хорошей команде. У тех же фигуристов высокого класса изменения в суставах таковы, что, если врач не слишком разбирается в специфике, любого можно немедленно отправлять на операцию. Это, к сожалению, особенность вида спорта, где практикуется большое количество прыжков. То же самое наблюдается в спортивной гимнастике. На протяжении многих лет в костях накапливаются определенные перегрузочные изменения. Если ребенок недостаточно расположен к той или иной нагрузке, он до высокого уровня просто не дойдет. А тех, кто доходит, нельзя судить обычными мерками. Потому что эти дети необычны уже от природы. Как та же Саша Трусова, которая в свои 13 лет прыгает четверные прыжки. Взять Аделину Сотникову. При всей тяжести своей травмы, с которой она ко мне попала, она могла прыгать двойные прыжки. То есть для обычного врача Сотникова – совершенно здоровый человек. С другой стороны, я готов поставить свою месячную зарплату на то, что, если всем фигуристкам даже на уровне юношеской сборной сделать МРТ коленных суставов и стоп, любой обычный врач оценит их состояние словом «катастрофа» и скажет, что все эти спортсмены – потенциальные инвалиды. - А что скажете вы? - Что те изменения, которые наличествуют у фигуристов к 14-ти – 15-ти годам, очень специфические. Люди живут с постоянным отеком костной ткани и даже не замечают этого. - Почему таким вещам почти не придается значения? - Потому что мы говорим не о травмах, как таковых, а об изменениях, которые накапливаются в организме спортсмена на протяжении очень долгого времени и проявляются далеко не сразу. Плюс – у большинства тех, кто занимается спортом на этом уровне, более высокий болевой порог. Болит? Сделал паузу. Стало полегче – продолжаешь тренироваться. И когда терпеть становится уже невозможно, травма оказывается запущенной до предела. Поэтому риск усталостного травматизма у спортсменов высокого класса на порядок выше, чем у обычных людей. В том же фигурном катании я вижу другую проблему: маленькие девочки начинают прыгать сложные прыжки в том возрасте, когда зоны роста еще не закрыты. Кто наблюдает этих спортсменок? Толком никто. На этом уровне с такой спецификой нагрузок контроль должен быть постоянным. Раз в неделю - по переносимости нагрузок, раз в три месяца нужно проверять сердце, и раз в год я бы смотрел костную ткань. Для чего это нужно? Чтобы контролировать состояние спортсмена в динамике и иметь возможность какую-то серьезную проблему предупредить. Кроме этого, должно быть нормальное питание. Девочки в фигурном катании тратят раза в три больше калорий, чем обычный ребенок. Ни на каких заменителях еды столько не набрать – тошнить уже через месяц начнет. А кроме того, это подавление рефлекса, которое влечет за собой гормональный сбой, уход в депрессию, анемию. Это боли в мышцах, боли в суставах, постоянная слабость. Никакой мотивации не хватит долго в таком состоянии выступать - даже если родители каждый день будут вас наказывать и культивировать чувство вины, что вы не оправдываете их ожиданий. - А можно ли было предупредить стрессовый перелом ноги у Евгении Медведевой? - Если я скажу «да», это будет популизм. Такая травма может появиться у спортсмена в любой момент. К тому же не всегда можно понять, что там на самом деле – перелом, или сильное воспаление. Отек кости лечится покоем – его невозможно убрать, если спортсмен продолжает прыгать. Сделали бы слишком большую паузу – возможно, Медведева вообще не сумела бы выступить на Олимпиаде. Можешь играть – играй! - При стрессовом переломе операция неизбежна? - Тут ведь все дело в чем: задача обычного врача заключается в том, чтобы у человека ничего не болело в обычной жизни. Но в обычной жизни у спортсменов ничего и не болит. Та же Женя Медведева ходит не хромая. При этом если мы о говорим о возвращении человека в спорт, надо понимать, что ни один стрессовый перелом не лечится за месяц. И за два месяца не лечится. И за три. Вот смотрите, я покажу вам снимки перелома пятой плюсневой кости – такой не так давно был у Неймара. С точки зрения обычного врача, никакой операции здесь не нужно в принципе. А с нашей точки зрения – это стопроцентное показание к операции. Потому что, если просто дать ноге покой, боль достаточно быстро уйдет. Но как только человек с такой травмой начнет серьезно тренироваться и играть в футбол, он эту ногу доломает окончательно. После операции, при которой на поврежденную кость устанавливают металлическую пластину и тем самым полностью снимают с поврежденного участка нагрузку, рецидивов не бывает. Без операции они случаются постоянно. То же самое можно сказать применительно к фигурному катанию. Полное восстановление после операции занимает четыре-пять месяцев. Без операции можно не кататься три месяца, но потом все равно заболит так, что ни о каких тройных и, тем более, четверных прыжках нельзя будет вести и речи. В спортивной медицине описано множество случаев, когда «усталостный» перелом клинически уже проявляется , а МРТ, КТ или рентген этого не показывает. С другой стороны, за стрессовый перелом иногда принимают отек кости. То есть более легкую степень того же самого диагноза, которую мы у себя в клинике видим каждый день. Есть огромное количество травм, на которые большинство спортсменов высокого класса вообще не обращают внимания. Вот, смотрите: девушка уровня сборной России по футболу. С полностью разорванными крестообразными связками и повреждением мениска. Ужас? Ужас. Но спортсменка при этом тренируется в общей группе и не жалуется на колено вообще. А всего-то - хорошие мышцы, которые полностью компенсируют нестабильность коленного сустава. - Вариант, когда спортсмен чрезмерно себя жалеет, часто встречается в вашей практике? - Бывает. Обычно спортсмен говорит: «Док, если ты считаешь, что я не усугублю травму, я выйду без разговоров». Но это та самая ситуация, где врач всегда остается крайним: если игрок вышел и все хорошо – он молодец. А вот если сыграл плохо и не дай бог случился рецидив – виноват доктор. Это – классика жанра. Но здесь все зависит от взаимоотношений в треугольнике тренер-спортсмен-врач: если внутри него есть доверие, то проблем не возникает. Аорта Фуркада - Вы не чувствуете себя преступником, когда выпускаете на поле человека с набором диагнозов, увидев которые, обычный врач схватился бы от ужаса за голову? - Я смотрю на это с той позиции, что не будет в спорте меня, значит, будет кто-то другой. И если я могу в какой-то степени минимизировать масштаб проблемы, значит, моя работа оправдана. Поэтому помимо лечения я занимаюсь тем, что учу спортсменов следить за весом, например. К тому же тут не все так однозначно. Возьмите любую свою ровесницу, которая не занималась спортом никогда в жизни, сделайте ей МРТ суставов, найдете там и артроз, и повреждение менисков, и кисты. Основной опасностью спорта для человеческого организма является чрезмерная осевая нагрузка. Но могу вам точно сказать, что для тех же суставов чрезмерный вес гораздо более вреден. Не случайно все рекомендации по лечению артроза начинаются с рекомендации снизить массу тела. - Получается, что к понятию «здоровый спортсмен» нужно подходить вообще с иными мерками? - Еще Гиппократ сказал: тело атлета – это тело не здорового человека. Не в том смысле, что оно - больное, а просто другое. Есть, например, специальный термин – так называемая стопа футболиста. Этот рентгенологический феномен был описан еще в 40-х годах 20 века. . Когда по обычному рентгеновскому снимку, не говоря уже об мрт, можно увидеть, что человек играет в футбол. Понятно, что проблемы со временем накапливаются. Но далеко не всегда они препятствуют тому, чтобы человек выступал. Вот, смотрите, берем историю болезни одного из ведущих российских спортсменов и читаем заключение МРТ, которое, как вы и сами, наверное, понимаете, было сделано очень качественно: артроз правого коленного сустава 2-3 степени, повреждение медиального мениска третьей степени, (то есть, по всем параметрам надо оперировать), хондромаляция надколенника 2-3 степени ,киста Бейкера. Плюс – выраженное плоскостопие . При этом у игрока нет никаких жалоб, весь этот перечень не вызывает у него ничего, кроме недоумения , и, поверьте, переходя из одного клуба в другой он пройдет медосмотр, потому что ориентироваться мы будем на жалобы пациента, данные клинических тестов и статистику его выступлений . А если мы, медики, станем цепляться ко всему, что обнаруживаем на МРТ, то никогда не подпишем ни одного игрока. Вот еще интересный момент: по официально существующим данным тех обследований, которые проводились в нашем ведущем учреждении , только у 11-ти процентов футболистов высокого класса показатели ЭКГ совпадают с тем, что считается нормой. - Я, кстати, не так давно читала, что диаметр аорты Мартена Фуркада с точки зрения обычной медицины – жесточайшая патология. - Пульс Фуркада в состоянии покоя составляет 24 удара в минуту. Я как-то ездил в Сочи на соревнования и пошел получать медицинскую справку - для марафона. Так вот мне такую справку не дали, сославшись на то, что пульс у меня 35. Вы, говорят, умрете прямо на дистанции. Потому что норма – 60-80. Я стал было объяснять, что когда два года назад начинал бегать марафоны, у меня был пульс 65. А сейчас средний показатель 37. Вы бы видели лицо врача, когда она это услышала. И торжествующим голосом она мне говорит: «Вот видите, до чего доводит бег?» Я был в шоке, честно вам скажу. Вместо того, чтобы радоваться за пациента, что его сердце реже сокращается и, соответственно, меньше изнашивается, тебе открытым текстом сообщают, что от спорта ты непременно умрешь. Или возьмите другой вариант: ребенок приходит в секцию заниматься лыжами или биатлоном. Возвращается с тренировки – покашливает. И так – целую неделю. Родители ведут ребенка к врачу, тот находит хрипы, отправляет на дообследование, хотя надо просто знать, что у детей хрипы после нагрузки – могут быть совершенно нормальным явлением, но речь даже не об этом. Какую рекомендацию даст любой врач в нашей стране? Никаких лыж! А в той же Скандинавии посоветуют обязательно продолжить занятия хотя бы для того, чтобы тренировками повысить толерантность организма. Вот вам абсолютно реальный пример того, как сотни и тысячи потенциально талантливых детей оказываются уже на этом уровне лишены какой бы то ни было возможности оказаться в биатлоне или лыжах. Я как-то слушал доклад профессора Макарова, которого считаю одним из лучших специалистов по спортивному сердцу, так вот он сказал, что в России огромное количество подростков не получает допуска к тренировкам, хотя на самом деле не имеют заболеваний. К нему в ФМБА постоянно приезжают «элитные» молодые спортсмены, которые наблюдается в спортивных диспансерах Казани, Питера, Чебоксар и не получают разрешения заниматься спортом из-за наличия якобы каких-то патологий с сердцем. В 80-ти процентах случаев выясняется, что на самом деле никаких противопоказаний у них нет. А представляете, сколько родителей, получив заключение врача о том, что ребенку нельзя играть в футбол или бегать на лыжах, и которые не имеют возможность отправить его обследоваться в столицу, просто забирают детей из спорта ? - Какая тема сейчас наиболее актуальна в медицинских семинарах и конференциях по спортивной медицине? - Обсуждают обычно то, что модно. Сейчас модно обсуждать генетическую предрасположенность. Да, генетика безусловно играет в спорте большую роль, и это глупо отрицать. Вот, смотрите: британец Мо Фара (четырехкратный олимпийский чемпион – прим. РИА Новости), как ребенок из обеспеченной африканской семьи, мог бы получить образование в престижном вузе и стать, допустим, юристом? Безусловно. Но если бы уже будучи юристом или врачом он занялся бегом в сорок лет, то все равно бегал бы намного лучше многих других. Но я вам точно могу сказать и другое: если генетически предрасположенный к тому или иному виду спортсмен по жизни бездельник или имеет лишний вес, ему никакая генетика не поможет. 2018 год
|
Вокруг спорта
