|
|
|
|
|
|||
Интервью у Корчного я хотела взять всегда. - Виктор Львович, большинство спортсменов, как правило, начинают понимать, что спорт - далеко не самое главное в жизни, только после ухода из него. А когда и как это понимание приходит к шахматисту? - Шахматы - зараза, от которой трудно избавиться. Особенно еще и потому, что мыслить, анализировать человек способен до старости. Просто с возрастом уходит энергия, честолюбие. И когда шахматист смотрит на доску, а сам думает: «Не пойти ли посмотреть фильм или просто погулять?» - это уже симптом. - О себе вы можете сказать, что этот момент наступил? - Знаете, в 1974 году я играл претендентский матч с Анатолием Карповым в Москве. В 1978-м - матч за звание чемпиона мира с ним же на Филиппинах, в Багио. В 1981-м - в Мерано. Я часто сравнивал два последних матча. Так вот, после Филиппин, в 1978-м, я отправился на турнир в Цюрих, потом практически без остановки, - в Аргентину и там на Шахматной олимпиаде играл на первой доске и занял первое место. Когда вернулся, по горячим следам написал книгу. Не скажу, что бестселлер, но шуму она наделала. Словом, тогда я ни разу не задумался над тем, устал я или нет. Я просто работал. - А после Мерано? - О Мерано я книг не писал. Тот матч был переломным и провальным. Я проиграл - 2:6 при восьми ничьих. Но дело не в этом. Каждое очко я вырывал зубами. И то, что проиграл с таким счетом, а не с большим, считаю, было колоссальным подвигом. Все это вспоминается, как какое-то наваждение. Карпов привез с собой 43 человека. Примерно столько же добавилось в Италии из работников посольства. Потом из Москвы приехала группа туристов с женами. Пришло три контейнера груза, и Карпов несколько часов в Милане дожидался разрешения провезти его без досмотра. Груз прямо из аэропорта увезли на дачу, которая охранялась полицией как стратегический объект. Ни одну женщину, включая жену Карпова, на дачу не допускали. Что там происходило - не знает, думаю, никто, кроме тех, кто там был. Можете представить, как это давило на психику. В игре тоже все было непросто. В шахматах ведь всегда должен быть фаворит, как в любой игре. И судьи всегда на его стороне: если нужно защитить фаворита, они делают все, чтобы обойти правила. Кроме того, Карпов представлял великую страну. А я? - Ну уж к этому-то вы должны были быть готовы. - Все равно. Я никогда не переживу этот матч. А тогда объявил во всеуслышание, что за одну доску с Карповым больше не сяду. - Тем не менее продолжали играть новый претендентский цикл? - Продолжал. Легко обыграл Портиша, вышел на Каспарова, который еще не был великим Каспаровым, а главное - не имел опыта встреч с Карповым. Выиграл первую партию, потом сделал несколько ничьих, и множество людей начали меня спрашивать: «Как же так? Ты сказал, что не сядешь играть с Карповым, а сам стремишься победить Каспарова, чтобы снова выйти на Карпова. Зачем?» Естественно, я и сам задавал себе этот же вопрос и все больше убеждался в том, что в психологическом плане обречен: этот матч не имел перспективы. И я проиграл Каспарову. - А если бы победили? Неужели и вправду отказались бы играть? - Сейчас об этом остается только гадать. Зато я совершенно точно знаю, что проблемы с честолюбием у меня начались с того самого злосчастного матча в Мерано. - Получается, что сейчас шахматы занимают отнюдь не первое место в вашей жизни? - Надо быть полным дубарем, чтобы поставить игру на первое место. Человек может быть одержим, но при этом должен отдавать себе отчет в том, что жизнь гораздо сложнее и в ней существуют другие ценности. - Чем же тогда объяснить, что многие ради шахмат жертвуют семьей, близкими… - …страной. - Вас я как раз не имела в виду. - И напрасно. Когда я принял решение уехать на Запад, я убеждал себя в том, что делаю это только для того, чтобы иметь возможность продолжить свою шахматную карьеру. Во всяком случае, не пытался искать в своем отъезде политические мотивы, хотя, скажем так, нарушений кодекса поведения советского гражданина у меня всегда хватало. И, кстати, когда результаты стали падать - титул вице-чемпиона мира я потерял, а бороться за другие звания у меня не было никакого желания - я даже стал думать о том, что по логике вещей теперь можно было бы и вернуться. - Отчего же не вернулись? - К тому времени здесь меня окончательно сделали диссидентом, да и годы, проведенные на Западе, изменили меня настолько, что, вернувшись, пришлось бы снова все менять. Я отвык от этой жизни. Вернуться - значило бы сломать свою жизнь окончательно. - А долго вы привыкали к той? - По-видимому. Но никакой депрессии по этому поводу у меня не было. Во-первых, я отдавал себе отчет, на что иду, а во-вторых, постарался убедить себя в том, что отрезал эту страну навсегда. - Получилось? - В общем-то да. Но, к своему удивлению, я постоянно чувствовал, что продолжаю брать на себя все то скверное, что происходило здесь. Когда советские войска вошли в Афганистан, мне было так неприятно, как будто я сам их туда ввел. - Вам часто напоминают о том, что вы - русский? - Бывает, конечно. Иностранцы вообще это умеют. Тем более что взрослый человек никогда не выучит язык настолько, чтобы говорить на нем без акцента. Хотя по-немецки я говорю неплохо. Во время матча Каспарова и Шорта меня вместе с другими специалистами приглашали в студию ВВС комментировать партии и даже сказали, что по сравнению с остальными я справлялся на редкость хорошо. Хотя сам склонен объяснить это тем, что просто нормально чувствую себя перед камерой. В чем, кстати, убедился еще дома, в Ленинграде, когда снимался в роли тренера в фильме «Гроссмейстер». Тоже, говорят, играл не хуже иных артистов. - Вам нравится быть лучшим? - Тщеславен ли я? - Я не о тщеславии. Но, скажем, если вам представится случай принять участие в чемпионате мира по стрижке газонов, а вы до этого газонокосилку в глаза не видели, будете бороться за победу? - Обязательно. Я вообще считаю, что все, что бы ты ни делал, надо делать максимально хорошо. Кстати, и эта точка зрения гораздо больше соответствует западным понятиям, нежели российским. - Расскажите о вашей швейцарской жизни. - У нас с женой (Петрой Лееверик. - прим Е.В.) квартира неподалеку от Цюриха - в Волене. Все очень размеренно и спокойно. 20 раз в году я преподаю в шахматной школе - занимаюсь с сильнейшими швейцарскими игроками. Кроме шахмат люблю читать, слушать музыку. По натуре я игрок, но в казино не играю… - Не везет? - Знаете, я бывал в нескольких местах, где казино составляет главную часть города: Лас-Вегас, Монте-Карло… Там автоматы стоят прямо в аэропорту, чуть ли не у взлетной полосы. Естественно, играют все. Но знаете разницу между английскими глаголами to play и to gamble? Первый означает просто играть, а второй - играть азартно, на деньги. Так вот я всегда говорю, что по жизни я - гэмблер и мне не нужны игральные автоматы и прочие приспособления, чтобы убедиться в этом еще раз. - У вас есть дома какие-то хозяйственные обязанности? - Нет. Жена сказала, чтобы про хозяйство я забыл раз и навсегда. К тому же, как вы понимаете, на Западе вести дом куда легче, чем здесь. - А если что-то оторвалось, сломалось? - Петра чинит. - Можно узнать, сколько лет вы женаты? - Два года. А вместе уже семнадцать лет. - Удивительно! О вас столько лет писали, что вы - скандалист, склочник, просто невыносимый человек, и вдруг - примерный, я бы сказала, образцово-показательный семьянин. - Это заслуга жены. Шахматисты - вообще люди нелегкие. Такая у них профессия, голова все время занята. Шахматы - очень индивидуальный спорт. А индивидуализм семье противопоказан, верно? К тому же после крупных поражений некоторые оказываются в депрессии на месяцы. В этот момент, поверьте, не до окружающих. А то, что писали… Например, о Каспарове сейчас стараются писать поменьше плохого, всячески ограждать от всего негативного. Но ему вспомнят все сомнительные моменты поведения, как только он начнет проигрывать. Причем самых резких выражениях. - А почему вы согласились приехать в Москву? Привлекла идея играть в Кремле? - Нет. Идея, кстати сказать, мне не очень нравится. С одной стороны, играть в Кремле - большая честь для всех шахматистов, это поднимает их самих в собственных глазах, а роль шахмат в глазах публики. Но с политической точки зрения это, на мой взгляд, довольно вызывающий шаг. По крайней мере, неоднозначный. Но я приехал. Более того, должен был улететь в субботу, но жена уговорила остаться еще на два дня - до конца турнира. Раз уж приехали… - И каковы впечатления? Не от шахмат, разумеется. - Самое шокирующее - когда в аэропорту я захотел пить и спросил
у буфетчицы, сколько стоит стакан лимонада. Сначала подумал, что
ослышался. А когда переспросил, то кто-то рядом со мной раздельно
и четко произнес: «Одна тысяча рублей». - В каком смысле? - Меня ведь знали сотни тысяч людей. В основном - интеллигенция. Когда я уехал, обо мне продолжали давать информацию. И я постепенно пришел к выводу, что был одним из тех, кто дал этой интеллигенции мысль о необходимости отъезда. Ведь когда бежит интеллигенция, никакая страна выдержать не может. Так что мой отъезд оказался в какой-то степени политическим шагом, и меня в Москве уже по этому только поводу приветствовали люди. - У вас не возникало желания позвонить кому-то из той, бывшей жизни, встретиться? - Нет. У меня вообще практически нет друзей. Единственный близкий мне по духу человек - английский гроссмейстер Майкл Стин. Правда, он бросил шахматы. Я ведь семь лет был под бойкотом, пропустил 43 крупных международных турнира. И вдруг на турниры перестали приглашать и Стина. Видимо, чтобы неповадно было со мной знаться. А остальные… У меня в жилах течет польская кровь, может, поэтому, я не забываю обид. К тому же превыше всего ставлю принципы. И если у людей они отсутствуют, то такие люди мне просто неинтересны. - Видимо, принципы исчезают и тогда, когда появляются большие деньги. Иначе, чем объяснить, что именно в шахматах так много перебежчиков из одного лагеря в другой? Причем на самом высшем уровне. - Вы правы. Перед первым матчем с Карповым мне помогал психолог Загайнов. Потом он вдруг оказался среди помощников Карпова. С Каспаровым долгое время работал парапсихолог - Дадашев. А во время матча в Севилье он тоже появился в лагере Карпова. Я этого не понимаю. - Один из великих тренеровв мое время говорил: «Если спортсмену нужен психолог, то такой спортсмен нам не нужен». А в шахматах, как я посмотрю, люди этой специальности более чем популярны, даже окружены какой-то магической тайной. Им приписываются чуть ли не потусторонние силы. Вспомнить хотя бы профессора Зухаря - психолога Карпова в вашем с ним матче в Мерано. Кстати, по мнению Александра Никитина бывшего тренера Каспарова, именно Зухарь предрешил итог той встречи в пользу Карпова. - Есть две категории: психолог, помогающий участнику играть, и психолог, который мешает играть его сопернику. Я не верю, что на человека можно отрицательно повлиять, когда он контролирует все свои поступки. Но в шахматной партии бывает, что игрок перестает контролировать себя из-за нехватки времени. И тогда экстрасенс может делать чудеса. Когда я играл с Карповым в Мерано, Петра в такие моменты пыталась подсаживаться к Зухарю и ковырять его остро заточенным карандашом. Но он ни на что не реагировал. Кстати, блестящую игру Карпова на недавнем турнире в Линаресе я склонен объяснить той работой, которую проделал с ним Загайнов перед матчем с Шортом. Это большой комплимент Загайнову. - А вы могли бы совсем не играть в шахматы? Бросить их как люди бросают курить? - Я еще не встречал людей которые бросали бы шахматы насовсем. Бросить курить значительно легче. Я бросал несколько раз - на полгода и больше. Обычно - перед какими-то крупными соревнованиями. Потом начинал снова. Не хватало убеждения, что это нужно. А сейчас врачи приходят к выводу, что курение имеет и свои положительные стороны. Снимает стресс, например. - Для этого существует и другое средство. - Я не пью. - Здоровье не позволят или убеждения? - Из политических соображений. Когда я уехал, водка дольше всего остального ассоциировалась у меня со словом «советский». И знаете, отвык… 1994 год
|
Шахматы
