Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Интервью возникло спонтанно. В ходе одной из телевизионных передач мы говорили о летней Олимпиаде-2020 в Японии, которая стала одной из главных жертв пандемии. Когда камеры были выключены, Максим сказал: «Мне почему-то кажется, что японцы обязательно проведут у себя эти Игры. Иначе просто не может быть».

Фраза зацепила настолько, что я тут же достала диктофон.

— Почему вы так уверены в этом?

— В свое время я провел в Японии очень много времени, участвуя в различных соревнованиях по настольному теннису. Успел понять, как это общество устроено. Например, когда вы въезжаете в Японию, вам выдают брошюру, в которой перечислены десять наиболее значимых достопримечательностей Японии. В том числе — Харуки Мураками. Писатель, книги которого во всем мире ассоциируются с Японией. И которого невозможно представить в отрыве от этой страны. Решение провести у себя Олимпиаду-2020, было для японцев национальной идеей, решением всей нации, а не просто отдельно взятой кучки людей, желающих на этом заработать. И раз уж японцы сказали Олимпиаде «да», значит это должно быть реализовано любой ценой. Хотя бы ради того, чтобы сохранить лицо перед всем миром.

— А вам не кажется, что идея Олимпиад в определенной степени изжила себя? Спорт все больше уходит в шоу-бизнес, в угоду этому меняются правила, меняется формат соревнований. И возникает диссонанс: как можно всерьёз класть жизнь на идею выиграть Олимпийские Игры, когда в любой момент тебе могут указать на твое место на манеже, и это место клоуна?

— Давно об этом думаю. С одной стороны, для спортсменов, которые вовлечены в этот бизнес, Олимпиада — это высший предел человеческой жизни на том отрезке, который называется «спорт». С другой — спорт давно перестал иметь какое бы то ни было прикладное значение. Он не может быть самодостаточен без спонсорства, без денег, а деньги диктуют формат, независимо от того, нравится это кому-то, или нет. В глобальном смысле это, действительно, шоу-бизнес, не более.

— Тогда почему мы так рефлексируем по поводу несостоявшейся в этом году Олимпиады, утверждая, что ее надо во что бы то ни стало сохранить?

— Ну так давайте себе ответим: кто именно рефлексирует? Это прежде всего спортсмены, тренеры, журналисты, которым надо об этом писать, то есть, достаточно небольшая часть зависимых от спорта людей. Плюс — администрация, которая использует Олимпиады, как возможность манипулировать массами. Игры, безусловно, важны для человечества — как концерты, как шахматы, как музыка. Но все это, если вспомнить известную поговорку про хлеб и зрелища, стоит всё же на втором месте. Чем глубже мы уходим в эпоху информатики, тем глубже будем окунаться в зависимость от телевидения, от трансляций, от спонсоров. Уберите телевидение от спорта, и он загнется.

— Даже футбол?

— Даже футбол. Мне друг однажды рассказал историю, как у одного богатого человека под окнами было поле, на котором постоянно играли в футбол мальчишки, мешая отдыхать. Он долго ломал голову, думая, как решить проблему, и придумал: стал платить этим мальчишкам по доллару в день за то, что они приходят играть. Когда игроки привыкли к этому, человек снизил сумму до 50-ти центов, и половина народа тут же исчезла. Еще через какое-то время он вообще перестал платить оставшимся. И площадка опустела окончательно.

Понятно, что футбол — это, без сомнения, спорт № 1 в мире, включая даже Китай, но всё равно это всего лишь развлекуха, отвлечение от обыденности. Без футбола наш мир точно не умрёт.

— Как и без любого другого занятия. С возрастом вообще начинаешь понимать, что любой профессиональный мир гораздо уже, чем думают те, кто внутри этого мира находится. Любой выдающийся спортсмен может сколько угодно тешить себя иллюзией, что он широко известен, но на самом деле в подавляющем большинстве случаев он известен в очень узком кругу.

— Абсолютно с вами согласен. Часто вспоминаю, как в 13 лет меня заявили на крупный международный турнир, и я играл на Малой спортивной арене Лужников с легендарнейшим китайцем Ван Хуэй Юанем. Мне казалось тогда, что за моей игрой наблюдает весь мир. Помню, как ехал на метро, уверенный в том, что меня сейчас все начнут узнавать, ещё несколько дней ждал, что хоть кто-то скажет, что видел меня на экране телевизора. И только потом до меня дошло, что всё это никому не интересно, кроме узкого круга посвящённых. Поэтому, когда я стал выигрывать уже серьёзные соревнования, каждый раз опускал себя на землю вопросом: что такого я сделал для человечества, чтобы кто-то вообще меня вспоминал? Любой вид спорта по большому счету нужен лишь тем, кто им занимается. Да, можно прикрываться флагом, говорить, что своими победами мы прославляем страну, и это отчасти действительно так. Спортивные победы дают повод для гордости очень многим людям. Но, если рассуждать глобально, мы всего лишь играем в игрушки в своей песочнице.

— При этом огромное количество спортсменов считает, что государство должно их полностью обеспечивать.

— Сейчас, как мне кажется, государство потихонечку уходит от финансирования спорта высших достижений. Другое дело, что, если это будет реализовано, спорт может просто умереть. Особенно в нашей стране.

— И настольный теннис тоже?

— Но почему? Люди не готовы платить за свое собственное хобби?

— За хобби как раз готовы. Для меня не составляет проблемы заплатить 100 рублей за стол. Но если мы говорим о профессиональном уровне, о том, чтобы выигрывать медали — это все-таки достаточно большие деньги. Должны быть очень хорошие условия для тренировок, хорошие тренерские и медицинские кадры, возможность выезжать на соревнования. Настольный теннис — долгоиграющий вид спорта: чтобы вырасти в единицу, которая что-то собой представляет на взрослом уровне, спортсмен должен минимум пять-шесть лет по два раза в день стоять у стола. Такой ресурс могут создать богатые родители, есть достаточно много примеров. Например, в Германии играет украинец Дмитрий Овчаров, который в 2018-м даже был первой ракеткой мира. Его отец уехал в 90-е годы из Киева и почти полностью посвятил себя созданию из сына спортсмена-победителя. Обклеил весь дом записочками, типа: «при 10-10 ты подашь длинную подачу», «проигрывая 10-4 ты все равно имеешь шанс выиграть, но ты должен вгрызться в этот шанс зубами». И так далее.

— Условно говоря, он учил сына теннису так же, как люди учат иностранный язык, вешая стикеры в туалете?

— Да. Только он учил не теннису, а умению побеждать. Воспитывал в сыне такого бультерьера со смертельной хваткой, который в любой момент может сорваться с поводка и загрызть соперника, невзирая ни на какие регалии и авторитеты. Поэтому Дима уже в 13—14 лет начал регулярно обыгрывать звезд из первой «десятки» мира. В нашем виде спорта такое нереально. Слишком многое должно совпасть.

— Причём в нужный момент.

— Именно. Был, например, такой легендарный игрок Ван Хао. По совокупности всех качеств, необходимых в игре, он был однозначно сильнейшим за всю историю китайского, а, значит, и мирового настольного тенниса. Он действительно был совершенно выдающимся спортсменом. Но на трех Олимпиадах трижды остался в личном разряде вторым. В 2004-м проиграл в олимпийском финале корейцу Ю Сын Мину, у которого до этого выигрывал 13 раз. Кореец же по-сути выиграл тогда единственное соревнование в жизни: в единственно нужный момент у него всё сложилось.

— Настольный теннис можно сочетать с каким-то личностным ростом в других областях? Или это такая же пахота, как в любом другом виде спорта, которая не позволяет больше ни на что рассеиваться?

— Абсолютно такая же пахота. Другое дело, что в нашем виде спорта раньше крутилось в разы меньше денег, поэтому где-то в 30-летнем возрасте люди переставали за него держаться. Сейчас наш вид спорта намного постарел. Например Хи Жи Вень, который сменил китайское гражданство двадцать с лишним лет назад и переехал в Испанию, в свои 57 лет продолжает прекрасно играть на профессиональном уровне. Зарабатывает этим несколько тысяч долларов в месяц. 50 сильнейших мира в настольном теннисе — миллионеры.

— А для вас сейчас настольный теннис основная профессия или сопутствующее занятие?

— Хороший вопрос. С профессиональным настольным теннисом я закончил в 40 лет. Пытался куда-то пристроиться, думал, что мой опыт вдруг окажется востребованным в России, но он никому не понадобился. Я развернулся и ушел в бизнес. Создал свою компанию, сначала продавал всё необходимое для настольного тенниса, потом плавно перетек в самокаты, скутеры, скейтборды. Начал создавать свой бренд, но вовремя понял, что меня эта работа не прельщает совсем. Быть 100-тысячным в рейтинге российского бизнеса мне не интересно. Да и было бы форменным расточительством выбросить из жизни всё то, чему я научился в спорте за 30 лет.

— Сейчас вы возглавляете российскую федерацию пинг-понга.

— Которую сам и создал. Пинг-понг, как отдельный вид настольного тенниса, появился в 2010-м году в США как шоу-бизнес — его придумал американец Джеффри Багатин. Он сделал шоу в Лас-Вегасе, а в 2011-м году прошел первый чемпионат мира, который я выиграл. Идея очень понравилась Барри Хёрну (английский спортивный предприниматель, основатель и глава промоутерской компании «Matchroom Sport» и президент SkyTV— прим), он ее выкупил на несколько сезонов, и через год или через два лично мне сказал, что пинг-понг принес в пять или в шесть раз больше ожидаемого эффекта. И что он, как человек, превративший в свое время дартс и снукер в спорт миллионеров, обязательно сделает пингпонгистов столь же состоятельными людьми.

— «Отец Онуфрий от оплаты отказался», говорил в таких случаях мой тренер Евгений Олегович Эдель, цитируя свой любимый рассказ. Но пинг-понг действительно всем нравится. Я бы сказал, что он примиряет настольный теннис с людьми. Сам по себе наш вид спорта зрителям не всегда понятен. С точки зрения физики, все объяснимо. Но не с точки зрения ощущений. Когда Пит Сампрас запускает мяч со скоростью 250 километров в час, и соперник просто не успевает среагировать, это всем понятно. У нас тоже есть аналогичные приемы, при этом вращение мяча в настольном теннисе и, соответственно, направление, которое он способен приобретать, не характерно ни для какого другого вида спорта. Я могу сделать десять подач, и вы не возьмете ни одной даже обладая очень высоким уровнем физической готовности. К тому же инвентарь постоянно меняется. В 80-е годы придумали накладку, которая называлась антиспин и по сравнению с обычной отражала мячик ровно наоборот: если обычная ракетка давала верхнее вращение, то с новой накладкой мяч валился вниз. При этом новая накладка была такого же цвета, как и прежняя. Когда это ввели в обиход, настольный теннис превратился для всех в ад. Ориентироваться можно было только по звуку, с которым мячик отскакивал от ракетки. Некоторые специально учились в этот момент громко топать, чтобы окончательно сбить соперника с толку.

— Это быстро запретили, если не ошибаюсь.

— Да. Начали использовать накладки разных цветов и сразу стало проще: за сотые доли секунды полета мяча мозг уже успевал справляться с информацией. У нас реально очень сложный вид спорта. Вы когда-нибудь видели ноги теннисиста-китайца?

— На них страшно смотреть. Это ножищи, каких не бывает даже у легкоатлетов. Они заточены на взрывную энергетику, причём этот взрыв вам нужен не разово, а на протяжении всей игры, каждого удара. Если игрок вовремя не взорвется, он не окажется в той точке, из которой можно ударить разяще. Не ударив разяще, вы получите разящий удар назад и развитие всей следующей комбинации может пойти уже совсем не по вашему сценарию. То есть каждую секунду идёт принятие решений, восприятие чужой информации. Сам я прошел совершенно классическое воспитание советской школы настольного тенниса. Потом 10 лет провел в Германии, пять лет тренировался в лучшем на тот момент клубе Европы — «Боруссии». Постоянно всё изучал, наблюдал, записывал. Начал вести эти записи с 14-ти лет: наблюдал за каждым игроком, раскладывал настольный теннис, как шахматы, на ходы, позиции, движение, технику.

— Почему в настольный теннис играют все, а первыми становятся исключительно китайцы?

— Очень популярна точка зрения, что китайцы по своей природе созданы для настольного тенниса. На мой взгляд, дело в другом. В чудовищном объёме работы. Китайцы тренируются с пяти лет. С пяти утра и до позднего вечера они просто не выходят из зала. Под выходным подразумевается половина дня в воскресенье. Китайская система — своего рода Матрица в том понимании, как я в свое время воспринял фильм Вачовски. Если вдруг что-то хочет помешать этой матрице жить, она просто переваривает помеху, становясь всё более и более совершенной. Я стал трехкратным чемпионом мира по пинг-понгу, когда в Китае этот вид еще не начинали развивать.

— Поясните разницу для тех, кто её не понимает.

— Пинг-понг — это тот же самый настольный теннис, только играют в него простейшей деревяшкой, как играли 50 лет назад. В этом виде мы пока еще обыгрываем китайскую матрицу, но в Китае уже взялись за пинг-понг серьезно. Собрались несколько миллионеров, совместно выстроили систему, в которой люди серьезно тренируются круглый год, разыгрывают клубный чемпионат страны. Я два года был единственным европейцем, кто ездил на эти соревнования по всему Китаю. Прекрасно понимал, для чего именно они меня приглашают.

— И для чего же?

— Чтобы научиться лучшему. Я на тот момент играл в такой технике, в которой больше не играл никто в мире. Очень современной, с активными атаками с двух сторон. Термин даже у нас в стране такой был — «шмырёвщина».

— Не сказала бы, что звучит комплиментарно.

— Примерно так к этому и относились. Я ещё в начале 90-х, то есть, 30 лет назад, начал играть близко у стола, перехватывая атаки соперника контр-топспином. Это практически вершина настольного тенниса, один из самых сложных ударов – перекрутка. Она, разумеется, существовала в теннисе и до меня, но я первым начал перекручивать мяч и справа, и слева, играя на предельно близком расстоянии — сделал это своей фирменной «фишкой». Меня даже на сборы не всегда вызывали, потому что многие тренеры реально не понимали, как я играю, и это сильно всех раздражало. Точно знаю, что большинству соперников в Советском Союзе было очень неприятно со мной встречаться, хотя я никогда не считался супер-звездой. Был просто маленьким и шустрым. В 13 лет выполнил мастера спорта, что в настольном теннисе редкость, все, кого обыгрывал на тренировках, говорили, что я обязательно стану чемпионом мира. Даже китайцы так считали. Но я стал чемпионом мира только в пинг-понге.

— Вы говорите об этом с болью в голосе, или мне показалось?

— С профессиональной точки зрения это, конечно, очень большая недосказанность. Ну, да, я — 19-кратный чемпион России, но для меня это слабенькое утешение. Потому что претендовал завоевать весь мир, хотел быть только первым.

— Если бы не пандемия, вы бы сейчас работали в своей школе в Китае?

— Скорее всего, да.

— С китайцами русскому человеку сложно иметь дело в бизнесе?

— Если китаец почувствует в вас партнера – это будет реальное, честное партнёрство. На своё счастье, школу я создал именно с таким человеком. Он попал в пинг-понг на заре развития этого вида в Китае в компании с одним из крупных бизнесменов, и у нас как-то сразу сложились отношения. Человек даже английский язык выучил, чтобы со мной общаться. Интересно, что он меня сначала узнал, как пингпонгиста, а только потом нашёл информацию, что я еще и в настольный теннис неплохо умею играть. Для Китая, где в настольный теннис играют на высоком уровне несколько тысяч человек, 53-я позиция, которую я занимал в мировом рейтинге — это очень уважаемое достижение.

— Что составляет основной доход топ-игрока в настольный теннис?

— В основном, это игра за клубы. Некоторые по 500 тысяч долларов в год на этом зарабатывают. Плюс, участие в коммерческих турнирах. Хотя в сравнении с большим теннисом наши гонорары — это копейки.

— А существует практика, когда человек просто играет на деньги со случайным партнёром?

— Как способа зарабатывания регулярных денег – такого нет. В советское время, знаю, были каталы, которые специально выезжали на заработки в какой-нибудь город во время собственных отпусков. Сейчас настольный теннис не настолько популярен, чтобы везде попадались азартные парамоши. Они есть, но понятно, что это закрытая для посторонних глаз система. С другой стороны, есть много достаточно богатых людей, которые любят настольный теннис, готовы регулярно тренироваться и оплачивать услуги профессионального тренера.

— Иначе говоря, за почасовую оплату вас может нанять любой желающий?

— Не факт. У меня в настольном теннисе одни из самых высоких расценок, которые я нормальным людям даже не предлагаю. При этом с удовольствием работаю с теми, кто хочет добиться высокого результата. Приходилось даже слышать от некоторых, что я гений в преподавании. Хотя я в этом отношении крепко на земле стою: понимаю, что я — просто тренер.

— Умеющий гениально играть в настольный теннис.

— Знаете, когда Фредерика Шопена однажды спросили, как ему удается столь виртуозно играть на рояле, он ответил: «Всё очень просто. Надо всего лишь нажать в нужный момент на нужную клавишу». Я всегда очень любил играть. Тренировался целыми днями, от стола не отходил. Это было главной составляющей всей моей жизни, её смыслом. Хотя, когда в 40 лет уходил из спорта, мне казалось: ну, это же так тривиально, чем я столько лет занимался, каждый же сможет...