Вячеслав Колосков:
«КАРРЕРУ В «СПАРТАКЕ» ПОНЕСЛО,
КАК И ХИДДИНКА - ПОСЛЕ ЕВРО» |
|
Фото © Александр Вильф
на снимке Вячеслав Колосков |
В российском футболе не так много людей, к которым применимо слово «легенда». Вячеслав Колосков – один из них. Корреспондент РИА Новости Елена Вайцеховская встретилась с почетным президентом РФС, который вспомнил о «лихих 90-х», рассказал, за что не любит Гуса Хиддинка, и признался, что 27 лет назад России вообще могло не оказаться в высшем футбольном обществе.
- Много лет назад вы рассказывали мне, как в 1984-м наша страна потеряла совершенно реальный шанс получить футбольный ЧМ-1990, и тогда же заметили, что провести мировое первенство у нас в стране - едва ли не главная цель вашей жизни, и что «своего» чемпионата мира в жизни вашего поколения уже скорее всего не будет. Чемпионат, тем не менее, случился. Насколько увиденное совпало с вашими мечтами о нем?
- Я все-таки по жизни больше реалист, а не мечтатель. Начиная с 1980-го года был на всех чемпионатах мира, прекрасно понимаю, что это такое, поэтому главное ожидание заключалось в том, чтобы провести турнир не хуже, чем это делали другие. Не ударить в грязь лицом.
- Принимать гостей мы всегда умели на уровне.
- Сначала нужно было все-таки получить согласие Исполкома ФИФА на проведение чемпионата, что достаточно сложно сделать. Мероприятие престижное во всех смыслах этого слова. Для национальной ассоциации, для страны, для людей, для развития футбола. Короче говоря, все, у кого есть возможности и шансы, всегда пытаются заполучить чемпионат в свою страну. Россия, к счастью, сумела выиграть заявку уже во втором туре. Но одно дело - получить право, другое дело – этим правом воспользоваться.
- Знаю людей, которые проиграли большие деньги, поставив их на то, что никакого чемпионата мира в нашей стране не состоится. Насколько реальной была угроза, что у нас могут отобрать турнир?
- Она была серьезной. Как только англичане проиграли, причем с позором, набрав при голосовании всего два голоса, уже на следующий день начались всякого рода публикации в английских СМИ, что Россия нечестно выиграла, что были какие-то сговоры, что мы якобы с испанцами договорились, и те нас поддержали… Хотя Испания сама выдвигалась, с Португалией в одной заявке была.
Поначалу, то есть до выборов, большой истерии не было, но я сразу понял, что ситуацию нельзя пускать на самотек. В Исполкоме FIFA меня на тот момент уже сменил Виталий Мутко, но поскольку я был участником заявочного комитета, то лично проехал с Алексеем Сорокиным (председатель оргкомитета ЧМ-2018) по всем странам, встретился с каждым из 22-х членов Исполкома. Всех этих людей я давно и хорошо знал. Кого-то то 5 лет, кого-то 10, кого-то 15.
- То есть, воспользовались личным положением в служебных целях?
- А так всегда и бывает. Исполком - общество закрытое, нового человека просто-напросто не впустит – были такие прецеденты. Короче говоря, заявку мы выиграли. Но ситуация продолжала оставаться сложной. Тогда уже вовсю предпринимались попытки дискредитации России во всех смыслах. В политическом, в экономическом, в дипломатическом. Но самое больное место – это, конечно же, спорт, поскольку он всегда в гораздо большей степени на виду.
Первое письмо с просьбой отменить чемпионат мира в России написала группа американских сенаторов – еще на имя президента FIFA Йозефа Блаттера. Там перечислялись какие-то бредовые причины: мол, и диктатура у нас в России, и права человека не соблюдаются, и безопасность мы обеспечить не способны. Но Блаттер четко ответил: чемпионат мира - это дело футбольной инстанции, FIFA – независимая общественная организация, Исполком принял решение, и менять его не собирается. После этого вы же сами помните, что с Блаттером произошло.
- Считаете, что его просто наказали за то, что он не пошел против России?
- Убежден в этом. Поскольку хорошо знаю и самого Блаттера, и ситуацию в целом. То есть, и главные мотивы и причину, по которой Блаттер получил ту «красную карточку». Повод-то смехотворный был. Я сам был свидетелем того, какую титаническую работу по подготовке международного календаря за два года сделал Мишель Платини. Никто за эту работу добровольно не брался, поэтому Блаттер просто поручил Платини ее выполнить. Понятно, что за эту работу ему платил. Но прицепились, что, якобы, не было соответствующего контракта, чего-то еще… И это стало основной причиной, которая легла в основу решения комитета по этике.
Потом, хотя и в меньшей степени, были попытки надавить на Джанни Инфантино, который сменил Блаттера на президентском посту. В основном - через средства массовой информации. Все темы были прежними: не обеспечат безопасность, болельщики испугаются и не приедут, соответственно в финансовом плане чемпионат окажется неуспешным… Инфантино тоже выстоял, не пошел ни у кого на поводу. А по факту Совет ФИФА, в который сейчас входят 33 человека, признал чемпионат мира в России лучшим за всю историю мирового футбола. Запомнили все: и «паспорт болельщика», который облегчал вопросы передвижения, и отсутствие визовых преград, и бесплатный транспорт. Такого ведь нигде и никогда не было. Плюс, российское гостеприимство.
- Сколько времени вам в свое время потребовалось, чтобы стать в Исполкоме FIFA своим?
- Я в 1980-м году стал не просто членом Исполкома, а вице-президентом. В то время эта должность была прописана в Уставе FIFA и закреплена за СССР за заслуги во Второй мировой войне. Один вице-президент представлял Британские острова, еще один был от британских четырех стран, и один от Советского Союза. Это было прописано прямо в Уставе. Нашу страну более двадцати лет представлял в FIFA Валентин Александрович Гранаткин. Авторитет у него был колоссальный - не случайно он потом стал старшим вице-президентом. Жоао Авеланж вообще считал его своей правой рукой. Ну а я принял должность вице-президента от Гранаткина, как наследство.
- Что у вас было на тот момент с иностранным языком?
- Разговорный английский на бытовом уровне. Но он позволял мне общаться в кулуарах. Потом я дополнительно прошел двухнедельное углубленное обучение в Швейцарии, в Цюрихе.
- Зачем?
- Чтобы понимать какие-то шутки, более раскованно себя вести при неформальном общении. Вы прекрасно знаете, что есть так называемая спортивная политика. Пока ты не выпьешь – с тобой разговаривать никто не будет. До сих пор помню, сколько мне пришлось выпить с Леннартом Юханссоном (президент УЕФА до 2007 года – прим.), чтобы получить сначала финал Кубка УЕФА, потом финал Лиги чемпионов.
- То есть, непьющий человек вообще не имеет шансов выстроить карьеру в такой организации?
- В те времена и в том составе - исключено. Публика была колоритная: старший вице-президент Гарри Кеван был профсоюзным боссом в Северной Ирландии. Вице-президент Герман Нойбергер - самый молодой полковник Абвера. Генерал Мустафа - боевой генерал из Алжира. Адмирал Лакост - из Аргентины. Уважение с их стороны подпитывалось и тем, как ты себя ведешь, условно говоря, на аперитиве перед ужином. С кем-то поговорил, с кем-то обнялся, кому-то что-то напомнил, чем-то поинтересовался. Потребовалось время, чтобы войти в этот круг - мне ведь сорока лет еще не было. Моими «кураторами» были Артемио Франки, который в то время занимал пост президента УЕФА, но в 1983-м трагически погиб, и Герман Нойбергер, о котором я уже сказал. Они все время меня приводили на какие-то тусовки, заботились, чтобы я не оставался один. Уже потом сложились просто блестящие отношения с Авеланжем. Я бы даже сказал, что он испытывал ко мне какие-то отцовские чувства. Достаточно сказать, что я единственный член Исполкома, кто был приглашен к нему в гости на дачу, недалеко от Рио-де-Жанейро. Да и дома у него бывал неоднократно.
Другой вопрос, что никакие личные отношения не способны компенсировать отсутствие профессионализма: авторитет зарабатывается прежде всего делами. Я все-таки пришел из спорта, уже был кандидатом наук, сам поиграл в футбол, пусть не на профессиональном, но на достаточно высоком уровне, у меня имелся опыт успешного руководства Оргкомитетом клубного Кубка мира по футболу, Комитетом национальных ассоциаций. То есть нужно было и профессионально вести дела, и перед людьми выступать, и расставлять правильные акценты.
- Какой из крупных футбольных чемпионатов остался в вашей памяти, как самый первый?
- Чемпионат мира 1966 года. Более ранние не очень помню: телевизора у нас дома не было, да и газет особенно не читали – все-таки я вырос в рабочем бараке, а там были не очень подходящие условия чтобы следить за тем, что происходит в мире. На уровне производственных коллективов тоже мало кто обсуждал вопросы футбольных чемпионатов. Поэтому самым первым «своим» чемпионатом я считаю чемпионат Европы 1992 года. Тогда удалось вопреки не только логике, но и Уставу, сохранить свою команду. Отборочные игры выиграла сборная СССР, но потом Союз развалился…
- Всегда было интересно, как вы сумели добиться довольно большого количества преференций для сборной России.
- В то время я уже был в авторитете. Окончательное решение должно было приниматься ФИФА, но по согласованию с УЕФА. То есть, с Леннартом Юханссоном. Я пришел к нему и обрисовал проблему. Объяснил, что страны, которая выиграла отборочные игры, больше не существует. Значит, надо что-то сделать, чтобы все-таки те футболисты, которые выиграли отбор, имели возможность участвовать в этих соревнованиях. Юханссон спрашивает: «Что ты предлагаешь?» Вот я и предложил экстренно зарегистрировать федерацию футбола СНГ. Леннарт идею поддержал, затем ее поддержал в FIFA и Авеланж: мол, если вы создадите такую федерацию – мы ее зарегистрируем как члена Международной федерации футбола, а это даст право комплектования команды и участия в чемпионате Европы-92.
Мы очень оперативно собрали у себя конференцию, зарегистрировали федерацию в Минюсте, тут же отправили бумаги в FIFA на регистрацию, А поскольку я там уже подготовил почву, быстро получили согласие. В УЕФА же просто взяли под козырек. Долго пришлось бороться только с немцем Герхардом Айгнером, который в то время был генеральным секретарем УЕФА. Он вообще не хотел видеть Россию на чемпионате Европы.
- Историческая ненависть?
- Да. У него, насколько знаю, отец погиб на фронте в России. Ну, Бог с ним. Главное, что нам тогда разрешили играть. У нас замечательная была подгруппа, Анатолий Федорович Бышовец - главный тренер, все это - после успешной Олимпиады 1988-го года. И играть начали, к слову сказать, неплохо. Ничья с Голландией, ничья с Германией. И 0:3, по-моему, от Шотландии. До сих пор не могу понять, что произошло. Но это другой вопрос.
Тот чемпионат стал нашим боевым крещением. Просто потом федерации начали уходить. Сначала отделилась Грузия, потом Прибалтика, потом и другие республики стали самостоятельными государствами и, естественно, стали образовывать свои футбольные федерации.
- Было большой проблемой, сделать так, чтобы именно Россия стала правопреемником СССР?
- Это был просто следующий шаг. Понятно, что все претендовали, чтобы на каких-то льготных условиях стать членами FIFA, а потом членами УЕФА, но у нас имелся железный аргумент. Членом ФИФА Россия была еще в 1912-м году.
- Чисто интуитивно меня не покидает ощущение, что остальные ваши коллеги просто вовремя не задумались ни о шагах, ни об аргументах.
- Ну, я же, как-никак, руководил в стране всей отраслью, кто же будет думать за меня? Плюс уже имелся опыт руководящей работы в международной и европейской федерациях футбола, я понимал, с чего начинать и как действовать. Не вслепую работал. На тот момент у РФС имелись довольно большие противоречия с ассоциацией, которую создал Анзор Кавазашвили, но благодаря тому, что нас зарегистрировали, как правопреемников, все противоречия, будем так говорить, ушли на второй план, и осталось только одна задача: добиться права участия в следующем чемпионате Европы. А следующий чемпионат – это был 1996-й год, Англия. Замечательная подгруппа была: Италия, Германия, Чехия.
- Вы меня простите за цинизм, конечно, но мы много лет только и делали, что вылетали из замечательных подгрупп на всех турнирах подряд.
- Но это же не отменяет того, что подгруппа реально попалась потрясающая. Чехи потом в финале играли, кстати говоря. А мы с ними в групповом турнире сыграли вничью – 3:3.
Кстати, во всех чемпионатах, где мы участвовали, у нас, с моей точки зрения, были самые лучшие условия для подготовки. В том же Гётеборге у нас был отдельный отель, такой деревянный, красивый, на берегу озера, виды сумасшедшие. Там чуть было не утонул директор «Лужников» Владимир Алешин – ему стало плохо в воде, и его вовремя увидел и вытащил Александр Тукманов – бросился в воду не раздумывая.
Там же рядом было тренировочное поле. То есть, ничего футболистов не отвлекало от того, чтобы тренироваться и играть. В Англии тоже жили в потрясающем месте, охотничьи угодья, фазаны летают. В 2004-м году в Португалии сняли совершенно потрясающий коттеджный поселок. Домик на 3—4 человека, тут же внутри поселка футбольное поле, бассейн…
- Может, наоборот, надо было? Лавки, нары…
- Может быть. Просто очень хотелось показать своим же игрокам, что мы способны создать любые условия – только играйте. Это важно на самом деле. Не знаю, например, какую голову нужно было иметь нашим футбольным руководителям, чтобы во время чемпионата Европы-2012 расселить команду прямо в центре Варшавы, где вели новую ветку метро. Круглосуточно практически отбойные молотки, самосвалы, ребятам ни выйти, ни пройтись, ни как-то переключиться на какую-то другую обстановку. Кругом пьяные мужики, спуститься с этажа нельзя, сразу на тебя со всех сторон набрасываются. Аршавин откуда свою фразу взял – про «ваши проблемы»? Оттуда. А что он мог еще им сказать?
- В российском футболе когда-либо случались не слишком денежные времена?
- Были не просто бедные, а откровенно нищие годы. Взять тот же 1992-й. Весь основной футбол базировался в профсоюзах в то время. Из 1200 детских спортивных школ более тысячи были профсоюзными, на 75 специализированных школ приходилось 65 профсоюзных. Плюс, были везде спорткомитеты. Областные, краевые, республиканские. Вместе с Союзом все это развалилось. На всех стадионах рынки. Профсоюзов нет. Армии нет. «Динамо» нет. Госспорткомитетов нет. Денег тоже нет, как и спонсоров. И сразу появились громадные проблемы: как команду формировать? Как финансировать? Каким образом обеспечивать тренировочный процесс, экипировку, перелеты, участие в турнирах? Повезло, что я в то время уже был членом Исполкома ОКР. Виталий Георгиевич Смирнов (президент ОКР – прим.) познакомил меня с представителями Reebok, и они у нас стали официальными спонсорами, выделив, помимо экипировки, 300 тысяч долларов. По тем временам это были очень приличные деньги, на которые можно было обеспечивать подготовку.
В любительских лигах мы тогда нередко играли с командой «Газпрома», благодаря чему удалось договориться с Ремом Вяхиревым (до 1996-го глава Совета директоров «Газпрома» - прим.) на подписание контракта, и «Газпром» стал нашим первым генеральным спонсором. На самый первый чемпионат 1992 года, благодаря все тем же дружеским связям мы нашли спонсора в Германии - была такая компания «Мюллер Мильх». Даже, по-моему, на тренировочных костюмах было написано – «Мюллер Мильх». Короче говоря, где не побирались, там нищенствовали. Сборные юношеские команды – вообще отдельная история Мы же обязаны были выступать во всех соревнованиях, а чтобы выступить, надо готовиться. Тоже нашли выход: из 17-ти футболистов брали 15 тех, кто играет, и двух блатных, чьи родители оплачивали всю поездку. Никуда не денешься, жизнь такая была.
- Откровенно бандитские ситуации случались?
- Мы к бандитам никогда не обращались, хотя определенные связи с этой публикой у нас были. Процентов 80 клубных команд «братва» содержала. Надо ж было игроков брать, договариваться со всеми. Чтобы не только с тренерами, но и с теми, кто финансировал процесс. Но я ничуть не сожалею о тех временах. Такова была жизнь.
- Вы понимали, за что убили Валентина Сыча в 1997-м?
- Убили за власть. А власть – это деньги. Лукич был выдающимся руководителем, просто выдающимся. Когда он стал президентом Федерации хоккея, одним из первых заключил договор с Национальным фондом спорта, который возглавлял Шамиль Тарпищев. А Фонд спорта - это водка, спиртные напитки, сигареты, которые шли в Россию составами. Лукич получил маленькую квотку на реализацию этого товара, а это огромные деньги. Видимо, все это и привело к таким печальным последствиям. Я тогда был, наверное, единственным руководителем спортивной федерации, которая не имела с Фондом спорта вообще никаких контактов.
- Заранее просчитали, чем это может кончиться?
- Да. Понимал, что рано или поздно начнется большой конфликт интересов. Потому и старался уводить футбол из зоны риска. Дистанцировался от политики, от силовых структур. Не включал их представителей в исполкомы, в поездки с собой не брал, на сборы не приглашал. Поэтому, наверное, и отношения со всеми были у меня нормальными.
- А вообще, «лихие 90-е» - это богатый опыт?
- Не скажу, что через все прошел. Я все-таки другого воспитания был человеком. Хотя родился в Измайлово, а это один из самых бандитских районов был послевоенных в Москве. Было, соответственно, два варианта: либо примкнуть к какой-то группировке, либо идти играть в футбол. Меня здесь, конечно, мать много от чего удержала. Ради меня бросила работу на заводе, устроилась дворником, чтобы я у нее под присмотром круглые сутки, был. Но мы опять в сторону ушли от темы.
В те годы мы первыми в стране пошли по пути создания самостоятельных федераций в регионах - по аналогии с тем, как это делалось в мире,. Поначалу таких федераций было 30, потом 35, потом там 40. Гениальным решением было разрешить им проводить соревнования за счет заявочных взносов. Этого хватало на организацию, на оплату судейства, на то, чтобы как-то существовать и развиваться. Потом пришла идея укрупнить управление федерациями и создать межрегиональные футбольные объединения – МРО. Этим я сразу убивал несколько зайцев. Во-первых, очень облегчались вопросы управления всем футбольным хозяйством. У меня было 10 человек руководителей, все они входили в Исполком РФС. Во-вторых, МРО проводили соревнования, которые являлись как бы начальным звеном формирования юношеских сборных команд. А, в-третьих, такая структура обеспечивала очень быструю оперативную связь друг с другом. Что тоже, в общем-то, способствовало эффективному управлению той махиной, какой был российский футбол.
- На фоне этой незаметной, но огромной работы вам не было обидно постоянно выслушивать призывы: «Долой Колоскова!»?
- Я прекрасно понимал, откуда что берется, поэтому обидно не было. Условно говоря, если бы к этому призывали и футболисты, и тренеры, и руководители федераций, и какие-то руководители регионов, я бы задумался. А здесь просто какие-то отдельные люди, какие-то достаточно нечистоплотные попытки свести прежние счеты, поделить власть. Не скажу, что не обращал на это внимание, конечно, обращал. Более того, предпринимал меры упреждающего характера на уровне управленческих решений.
- Знаю, в какой-то период вы были сторонником того, чтобы в сборной работали иностранные тренеры.
- В клубах, но не в сборной. При мне иностранные тренеры в национальной команде вообще не появлялись: я считал, что нужно всячески воздерживаться от этого до тех пор, пока мы не исчерпали собственные возможности. Главными тренерами, начиная с 1992-го, побывали Бышовец, Садырин, Игнатьев, Романцев, Газзаев, Ярцев, Семин…
- На протяжении тех лет у вас не возникало ощущения, что все перечисленные ходят по одному и тому же кругу как ослики в цирке, с одинаковым эффектом отсутствия результата?
- Примерно так и было. Поэтому в какой-то момент, когда я уже перестал возглавлять РФС, стал задумываться, что было бы, наверное, все-таки неплохо пригласить какого-то авторитетного тренера из-за границы.
- То есть, считали оправданным платить иностранным специалистам те деньги, которые мы платили за Хиддинка, за Адвоката, за Капелло?
- Вот как раз это я считал и продолжаю считать преступным. А сколько денег было заплачено в качестве отступных! Миллионы долларов!
- Имеете в виду Капелло?
- Не только. Но беда была даже не в этом. Когда я приглашал в сборную того или иного тренера, это делалось, во-первых, открыто, во-вторых, коллективно. Тренерский совет выносил свое мнение на Исполком, а Исполком уже коллегиально, принимал решение. И тренер понимал, что его судьба зависит от тех людей, которые его пригласили, которые его утвердили. В методику и комплектование состава мы не лезли, но диктовали условия – где жить, сколько за это платить, какими самолетами летать, сколько на питание потратить, и так далее. А потом пришел Хиддинк …
- Но он ведь сделал результат.
- Я уже говорил, что считаю это случаем, стечением обстоятельств. Но сразу после того чемпионата Хиддинк стал великим и вообще забыл, как тренировать.
- Согласитесь, когда в том или ином деле создается прецедент «кормушки», многие начинают думать лишь о том, чтобы ее не лишиться. А вовсе не о результате.
- Совершенно верно. Вот, все на кормушку и клюнули. И Адвокат, и Капелло. Тот же Хиддинк, на мой взгляд, начал сильно в России деградировать. Потому что быстро понял, что ни за что не отвечает. Миллионы исправно капают, апартаменты в «Хайят-отеле» оплачены, на тренировке - кофе, красные штаны и ботинки на босу ногу. Всё. И все в итоге проиграл. Сначала сборную развалил, потом махачкалинский «Анжи», чуть не разорил Сулеймана Керимова своими действиями.
Или взять Массимо Карреру в «Спартаке». Где-то повезло, где-то на старом багаже проскочил, но стал чемпионом. И понесло дядечку. Но у меня возникает вопрос: Если ты - руководитель клуба, то там сидишь для чего? Для того, чтобы отдать на откуп тренеру все вопросы? Где жить, на чем летать, как летать, как комплектовать штат. Каррера в итоге подтянул неизвестное количество каких-то помощников неизвестной квалификации, своих друзей-приятелей. Какие-то агенты появились при команде. Со стороны руководителя должен быть прежде всего очень жесткий контроль. Вот за что я всегда ратовал.
- А кто контролировал сборную Черчесова?
- Виталий Мутко, причем очень жестко. Он один из всех руководителей, который, будучи министром спорта, приезжал на многие тренировки сборных команд, не только футбольные. Всех тренеров знал поименно, многих спортсменов. Знал все программы подготовки. Вот, в этом была его сила. И, когда он находился на посту президента РФС, ни один тренер даже пикнуть не мог без его ведома.
- Сейчас, когда вы ушли из футбола на исключительно почетные представительские должности, футбол по-прежнему занимает основную часть вашей жизни, или приоритеты сменились?
- Раньше у меня было три занятия для души: теннис, гольф и футбол. Просто потом так получилось, что было несколько серьезных операций, которые в значительной степени сейчас ограничивают мою физическую активность.
- И что теперь, с удочкой сидеть?
- С удочкой я не сижу, нет. Но много гуляю. Основное хобби – это прогулки. У меня много друзей, которые постоянно куда-то меня вытаскивают, есть банная компания, с которой мы по пятницам ходим в Сандуны. Банный стаж у меня уже 50 лет, даже немножко побольше.
Стараюсь выбираться на все футболы, правда, в последнее время перестал - пробки кругом. Два часа туда едешь, два часа обратно. Рыдать хочется просто о потерянном времени.
- Что вы ждете от чемпионата Европы, в следующем году? Другими словами, насколько закономерным можно считать результат сборной России на «домашнем» чемпионате мира, чтобы на его основе делать далеко идущие прогнозы?
- Я бы сказал, что появились оптимизм, и перспектива. В тех условиях, в которых ребята играли, при том давлении, которое было со стороны публики и прессы они не развалились, не испугались, и это очень важно. Можно говорить, что психологическая устойчивость команды сегодня очень высокая. Ребята не боятся ни с кем играть, у них ноги дрожать уже не будут ни от какого соперника.
Второй позитивный момент заключается в том, что тренеры сумели найти правильную методику подготовки команды в плане функциональной готовности, подведения на заключительном этапе. Команда ведь никому не уступала ни в работоспособности, ни в движении. По мастерству – да, порой не хватало, но в этих компонентах все было в полном порядке.
Плюс - команда у нас довольно молодая. Еще, как минимум, один чемпионат Европы и чемпионат мира многие из них пройдут.
- Включая тренера?
- Черчесов хорош тем, что у него нет какой-то группы «неприкасаемых», которая будет при любых условиях в составе. Готов – будешь играть, не готов – играть не будешь. Все эти требования знают футболисты. Это очень-очень важно и правильно.
- Тема вашей кандидатской диссертации в свое время была связана с выведением игроков на пик формы. Когда год назад начались первые товарищеские игры, где сборная выглядела, мягко говоря, не лучшим образом, не было ощущения, что Черчесов делает что-то совершенно не поддающееся объяснению?
- Было такое. Это ощущение держалось до тех пор, пока не стабилизировался состав. В РФС наши с Черчесовым кабинеты располагаются через стенку, мы довольно часто общаемся, возможно, это и удержало меня от паники. Черчесов просто должен был проверить максимальное количество футболистов. Не только в боевых условиях, во время игры, но и на сборе. В отличие от многих тренеров, он очень часто встречается с игроками, много с ними беседует. И до тренировки, и на поле, и после, и во время перерывов всяких. Ему важно знать, как люди относятся к тому, что они в сборной команде, как они относятся к друг другу, к своей самоподготовке, и так далее. То есть, многогранный такой подход к оценке каждого футболиста. Этот круг претендентов Стас постепенно сужал. Как только я увидел, что осталось 27—28 футболистов, и они уже начали централизованную подготовку, большая часть сомнений у меня не то, чтобы отпала, но первоначальной безнадеги уже не было.
- Ваш прогноз на выступление сборной в отборочном цикле?
- Со второго места попадем в финальный турнир. После Бельгии.
- Бельгия настолько сильна, что вы заведомо отдаете ей первенство?
- По классу она немного выше нашей команды во всех линиях. Поэтому надо к этому относиться спокойно. Понятно, что надо играть. Помните, был матч, когда 3:0 бельгийцы повели, а потом мы 3:3 сыграли? Пусть там кого-то поменяли, кто-то уже перестал напрягаться, но факт остается фактом: мы с Бельгией сыграли 3:3. То есть, можно всегда рассчитывать на то, что, при определенной подготовке, при полной мобилизации ресурсов, при правильной тактике…
- … в отдельно взятой игре может выиграть кто угодно?
- Именно.
2019 год
|