|
|
|
|
|
||
В середине 70-х в спортивном руководстве страны возникла мысль заменить Куприянова на его посту вице-президента в Международной федерации велоспорта. Мне сообщил об этом начальник Международного управления Спорткомитета Дмитрий Ионович Прохоров – отец нашего нынешнего олигарха. Спросил, как я отношусь к тому, чтобы стать преемником Алексея Андреевича. Я к тому времени уже ездил на велогонку Мира, был знаком со многими руководителями международного велоспорта, но о перспективе карьерного роста в этом направлении не думал вообще. Прохоров позвонил инструктору международного отдела ЦК КПСС Алексею Николаевичу Великанову – он тогда курировал спорт – тот попросил меня подъехать. И уже там вопрос был поставлен ребром: согласен я попробовать себя в этой должности, или нет. Я сказал, что не могу ответить на этот вопрос, предварительно не пообщавшись как минимум с генеральным секретарем UCI Екелем. Миша Екель был совершенно замечательным дядькой, поляком по рождению. Когда евреев гнали с Западной Украины он оказался в Казахстане, встретившись на пересыльном пункте со своей будущей женой Мирой. Закончил в Союзе артиллерийское училище и вместе с Войском Польским, которое шло на Европу с нашей стороны, дошел до дня Победы в звании полковника и с орденом Красной звезды. Талантливейший был человек, знал шесть языков, в том числе, разумеется, и русский. Службу заканчивал в польском Генштабе, потом вышел на пенсию и стал заместителем председателя Комитета Польши по туризму – в этом качестве он занимался велогонкой мира. Вот к нему меня отправили в Варшаву, где как раз проходила гонка. Там же находился президент Международной федерации итальянец Адриано Родони, который длительное время возглавлял и UCI и FIAC – любительскую ассоциацию велоспорта. Но тут требуется небольшая предыстория. В 1961 году президент МОК Эвери Брендедж впервые поставил вопрос об исключении велоспорта из программы Олимпийских игр. Годом ранее прямо во время Тур-де-Франс от амфетаминов скончались два гонщика – Дик Ховард и Кнуд Йенсен, поэтому перед велосипедистами поставили ультиматум: либо они образуют любительскую федерацию, либо пусть соревнуются вне олимпийской программы. Такая федерация была создана в 1965-м на Международном конгрессе по велоспорту в Сан-Себастьяне и стала гораздо более многочисленной, нежели UCI. К тому же она стала главенствующей, поскольку МОК отныне работал только с ней. Куприянов был вице-президентом и там, и там. Средний возраст членов этих двух федераций был достаточно солидным. Впоследствии я иногда в своем кругу подшучивал над своими коллегами, называя их «олимпийцами» - ровесниками олимпийского движения. Мой сосед по «парте» на всех наших заседаниях старенький швейцарец Вальтер Штамфри два года после моего избрания называл меня Алексеем – привык на протяжении двадцати пяти лет видеть рядом Алексея Андреевича. Я сначала пытался его поправлять, потом махнул рукой. И вот эту публику мне предстояло склонить на свою сторону. * * * Когда Миша Екель представил меня Родони и поделился с ним нашими планами, тот подумал, хмыкнул и сказал: - А почему бы и нет? Над Родони все привыкли подсмеиваться: он был старенький, на заседаниях порой засыпал, на те конгрессы, что приходились на майские или предновогодние праздники, привозил бесчисленное количество глянцевых коробок с итальянскими пасхальными или рождественскими кексами «Паннетоне», раздавал их в качестве подарков всем членам федерации и на этом считал свою задачу выполненной. В общих чертах мы тогда вроде бы договорились, но когда, вернувшись, я доложил обо всем Великанову, тот недоверчиво покачал головой: «Неужели у тебя все-таки получится сохранить вице-президентство?» Я и сам завелся – интересно же! Дело в том, что когда я работал в ЦК Профсоюзов «Средмаша», был невыездным – предприятия-то в большинстве своем закрытые. Пока работал в Спорткомитете, удалось выехать за границу всего раз – в ГДР. В Кенбауме на закрытой олимпийской базе тогда проводился какой-то совместный с немцами симпозиум, вот Колесов всех начальников отделов тула и отправил – вырабатывать концепцию развития своих видов спорта. В этот раз все было намного серьезнее. Прохоров лично взялся как бы курировать мою международную судьбу – отвечать за нее перед ЦК. Ведь так или иначе именно он порекомендовал меня на этот пост. Представьте себе: субтропики, ночью проливные дожди, днем дикая жара и все влага начинает мощно испаряться, неба не видно из-за тумана, дождя вроде бы нет, но ты постоянно мокрый с ног до головы. Наши ребята выиграли там командную гонку, и я помню сам держал на финише Ааво Пиккууса, подпирая его под спину, чтобы тот не упал на землю. На то, чтобы дойти от линии финиша до пьедестала потребовался час. Куприянову, который все еще был вице-президентом UCI, прислали на конгресс отдельное приглашение. Но накануне поездки вдруг пришло распоряжение из ЦК вообще не отправлять Алексея Андреевича в Сан-Кристобаль – мол, нет командировочной квоты. Однако ехать в одиночку я отказался наотрез. Пошел к Великанову и объясняю ему: - Вы должны понимать: без Куприянова у меня нет ни одного шанса быть избранным. Если я появлюсь на конгрессе без него, реакция «старожилов» будет одна: молодой наглец вытолкал нашего старого друга пинками и теперь хочет сесть на его место. Видимо, я был в тот момент очень красноречив - убедил. Тем более что поездка Куприянова не требовала никаких расходов с нашей стороны: билеты ему прислали из UCI, гостиница тоже была оплачена международной федерацией, она же выделяла суточные, часть которых наше государство изымало по возвращении, поскольку на этот счет имелись жестко зафиксированные нормы. * * * Алексей Андреевич полетел в Венесуэлу авиакомпанией КЛМ, мой же с переводчиком маршрут был достаточно экзотичен: Москва – Гавана, Гавана - Панама, Панама – Мехико, там ночевали, наутро летели в Каракас и маленьким полувоенным самолетом – в Сан-Кристобаль. Предварительно мы провели в Вене совещание соцстран – нужно было заручиться поддержкой на конгрессе и выработать общую позицию, с президентом финской федерации велоспорта Симой Климшевским у меня были очень хорошие личные отношения, и через него удалось наладить хорошие отношения с Норвегией, Швецией и Данией. То есть количество голосов было достаточным, чтобы иметь основания рассчитывать на успех. Накануне голосования организаторы конгресса устроили торжественный ужин для всех участников. Родони приехал в Венесуэлу с супругой и двумя внучками – молодыми и очень красивыми итальянками. Одну из них я пригласил на танец, когда началась музыка, и в разгар этого танца заметил, что Адриано очень пристально и как-то изучающе на меня смотрит. Мы, помню, пошутили на эту тему, но большого значения моменту я не придал. На следующий день выяснилось, что я, настояв на поездке в Венесуэлу Куприянова, оказался совершенно прав. Алексей Андреевич вышел на трибуну, поблагодарил всех присутствующих за двадцать пять лет очень интересной и хорошей совместной работы, извинился за то, что ему в связи с возрастом становится все тяжелее и тяжелее путешествовать, и представил меня. Прошу, мол, любить и жаловать. Аплодисменты. Избрали меня там только в руководящий комитет FIAC. За посты вице-президентов нужно было бороться несколько месяцев спустя – в ноябре в Женеве. * * * Поздно вечером Почарелли пришел ко мне на переговоры. Смысл его слов был прост: я – молодой, но несмотря на это сразу был избран на руководящую должность, Это, безусловно, замечательно, просто дело в том, что в UCI на должность вице-президента давно уже претендует испанец Луис Пуич. Поэтому мне следует снять свою кандидатуру. С одной стороны, я прекрасно понимал позицию итальянца. В конце концов Пуич вошел в руководящий комитет намного раньше меня и имел все основания рассчитывать на то, что президент его поддержит. С другой – как я мог снять кандидатуру, не поставив в известность того же Великанова? Потом, кстати, мы как-то обсуждали с ним ту ситуацию, и Алексей Николаевич признался, что вообще не рассчитывал, что меня изберут на оба поста – это было бы совсем уж нереально. Но в Женеве я, разумеется, об этом не знал. И тем не менее дал Почарелли согласие. На следующий день, когда конгресс уже начался и все мы сидели в зале, я подозвал своего переводчика Валерия Билибина, которого мне дали в связи с тем, что сам я тогда еще не очень хорошо говорил по-французски, и тихо сказал ему: - Подойди к Почарелли и скажи, что твой шеф отказывается снять свою кандидатуру. Надо было видеть лицо итальянца. Он явно не понимал, что делать дальше: краснел, бледнел, в обшем - пауза образовалась конкретная - видимо, президент успел обговорить желаемый сценарий не только со мной. Но деваться было некуда – пришлось начать голосование. Голоса между мной и Пуичем разделились поровну. Я понимал, что это, конечно же, крах. Потому что после того, как меня «прокатят», что казалось мне совершенно очевидным, и я - в лице Почарелли, Пуича и всех, кого попытался «прокатить» сам - получу недоброжелателей на всю оставшуюся жизнь. В этот момент слово взял Родони. Он подозвал к себе Билибина и тихонько спросил, указывая на меня: - Как его фамилия? Секундой позже он объявил, что свой, а в этой ситуации - решающий голос, отдает мне. * * * Понятно, что по тем временам мое положение вызывало бесконечные пересуды. За границу в СССР почти никто не ездил, у меня же набиралось по три – четыре поездки в год на всевозможные конгрессы и соревнования. Когда меня избрали на те посты, которые до меня занимал Куприянов, я как-то шел на работу в «Динамо» и под трибунами стадиона заметил двух своих сотрудниц, которые, не видя меня, обсуждали ситуацию. Слышу, как одна из них говорит другой: - Наверное, Куприянов ему и все счета в банке передал… Это так сильно меня рассмешило, что я не удержался: выглянул из-за угла и говорю: - Счета – это ерунда. Видели бы вы, какие у меня теперь три секретарши! Одна – итальянка! Завидовать по большому счету было нечему. По нормам, установленным в нашем государстве, тем, кто выезжал за границу было положено по 35 швейцарских франков в сутки. Международные федерации платили 170 – с тем, чтобы человек мог нормально питаться. В частности эти деньги позволяли после заседаний пойти вместе с коллегами в ресторан, пообедать с ними, поужинать, продолжить какие-то обсуждения в неформальной обстановке. Вместо этого я возвращался в гостиничный номер, резал привезенный с собой хлеб, колбасу, открывал селедку, а когда кто-то из коллег спрашивал, почему советские представители никогда не принимают участия ни в каких совместных посиделках, приходилось врать, ссылаться на больной желудок или диабет и, соответственно, невозможность есть нормальную пищу. Разницу в суточных я после каждой поездки привозил в Москву и официально сдавал в кассу. На оставшиеся копейки нужно было привезти подарки домой и сувениры – на работу. Помню, в одной из командировок я спросил коллегу – достаточно высокопоставленного политического деятеля – как он вообще выкручивается с подарками. Он засмеялся: - Очень просто. Покупаю комплект женского белья, бюстгальтер отдаю жене, а трусики – любовнице. И все довольны. Смех – смехом, но когда мой помощник-переводчик купил себе на распродаже какой-то копеечный, но модный пиджак в клетку, я настоятельно просил его не приходить в этом пиджаке на работу. Мы не могли себе позволить провоцировать разговоры о том, что те, кто выезжает за границу, купается там в шоколаде. Хотя такие разговоры все равно были. И не дай бог было не привезти ничего в подарок начальству. Как решить вопрос с выплатой суточных я все-таки придумал. Предложил Дмитрию Ионовичу Прохорову такой вариант: написать в Международную федерацию письмо, чтобы вместо выплаты части положенных денег, мне оплачивали обед и ужин в месте проживания. Таким образом я получил возможность гораздо более плотно общаться с людьми, мог пригласить кого-то на чашку кофе, то есть решать какие-то вопросы в менее формальной обстановке, нежели на официальных совещаниях. * * * Еще в бытность одним из руководителей «Динамо» у меня сложился очень хороший контакт со служителями культа. В одно время во внутренних динамовских войсках служил молодой парень, который, будучи в армии, играл в футбол, а впоследствии стал архимандритом Тихоном, настоятелем новосибирской и алтайской православных церквей. В то время все предметы церковного культа изготовлялись под Москвой в Софрино, где располагался свечной завод, мастерские иконописи и несколько других производств. Архимандрит Тихон, с которым по «Динамо» мы были неплохо знакомы, обратился ко мне с просьбой помочь церковнослужителям приобрести теплое белье. Многие из служителей культа работали в тяжелых условиях, в холоде, по многу часов на ногах, а нормального трикотажного нижнего белья в стране тогда не было в принципе. Я тогда его еще поддел. Сказал, что все, мол, сделаю, но на майках напишу «Динамо». Мы вместе посмеялись, но пару комплектов с динамовской эмблемой я все-таки ему в эту партию положил. Потом мы часто пересекались уже по моей международной работе. Когда по линии велосипедных или динамовских международных связей к нам приезжали какие-то делегации, им всегда устраивали выезды по Золотому кольцу. Возили на службы в Загорск, в Свято-Даниловский монастырь. Однажды к нам приехали руководители итальянской федерации велоспорта, мы составили для них предельно насыщенную программу, но попало это на дни предпасхального поста. Разумеется, я предупредил гостей, что никаких особенных разносолов в силу ситуации в монастыре не будет. Все предыдущие дни гостей всячески развлекали и ублажали, потчевали всем, чем только можно, и они решили на прием в монастырь не ездить, тем более что вечером в плане стоял еще и Большой театр. Я позвонил Тихону – предупредить, что не привезу гостей. А он мне и говорит: - Мы всем миром к этому приему готовились, у людей – единственная возможность в пост нормально поесть и выпить, а ты везти не хочешь? С ума сошел? Делать было нечего - пришлось везти гостей вмонастырь. Обед послушники приготовили такой, что итальянцы потом еще долго его вспоминали, закатывая глаза. Блины, икра, заливная рыба, грибы, селедка под шубой, мед... Генсек итальянской федерации долго тогда у меня допытывался: - Господин вице-президент, если здесь в Пост такие столы накрывают, как же они живут, когда не пост? В Загорске был другой интересный случай. Екель, о котором я уже рассказывал, приехал к нам по каким-то велосипедным делам, и его визит пришелся на самый разгар антиалкогольной компании. Делегацию мы традиционно повезли в Загорск, кинув на всякий случай в багажник бутылку коньяка и бутылку водки. Показали гостям семинарию, постояли на службе, сели за стол. Я батюшку осторожно спрашиваю: «А как бы нам, это, для гостей...» Он понял меня с полуслова: - Выпить, что ли? - Ну да. У нас в машине все есть, можно послать человека. Реакция батюшки была потрясающей. Он выдохнул и говорит: - Слава-те, Господи. Я-то постеснялся предложить, подумал: из Москвы люди приехали, там все строго... И кнопочку под столом нажимает. Дверь тут же распахнулась, заходит послушница в платочке – с подносом. Там и водка, и коньяк, и какое-то вино... Сам батюшка выбрал коньяк – со словами: «Пожалуй, он послабее водки будет». В общем, застолье идет вовсю, а Миша Екель меж тем все вопросами батюшку донимает всевозможными. В какой-то момент тот огляделся, и говорит: - Подожди, сын мой. Я тут, как погляжу, подотстал от всех маленько. - Наливает себе одну рюмку, за ней - другую, чем-то закусил и киваетЕкелю: - Вот теперь продолжай. * * * К концу 70-х моя международная деятельность становилась все более и более широкой. Однажды меня даже выдвинули в МОК – в комиссию филателистов. Каким образом я туда попал – не знаю до сих пор. Дважды меня включали в комиссии по обследованию городов-кандидатов на право проведения Олимпийских игр. Мне достались Манчестер и Париж, которые в итоге проиграли Барселоне за право провести Игры-1992. Те поездки дали возможность познакомиться с политиками этих двух стран, поближе узнать их спортивную историю. В Париже нас принимал Жак Ширак. Очень интересный дядька, читал в подлиннике Пушкина и довольно сносно говорил по-русски. Мы вместе с ним летали на вертолете, смотрели велосипедную трассу, и меня, на всем протяжении нашего общения, поражало его отношение к нашей стране. С политической точки зрения Ширак был абсолютно незаангажирован и действительно любил Россию. Встречались мы и с Франсуа Миттераном. В дни нашего пребывания в Париже он как раз награждал Орденом почетного легиона одного из ветеранов французского велоспорта, и мы были приглашены на это мероприятие. На столетии итальянской федерации велоспорта в 1985-м уже будучи президентом Международной федерации я встречался с Папой Римским – для руководства UCI была организована отдельная встреча с ним. По тем временам разрешение на подобную встречу в силу своего служебного положения и генеральских погон я был обязан испрашивать в ЦК партии. Во-первых, Ватикан – это отдельное государство, а визит в каждую отдельную страну нужно было обязательно согласовывать с международным отделом. Во-вторых, из советских руководителей государственного ранга я на тот момент был третьим, кто официально был удостоен приглашения появиться у Папы Римского на приеме. Поэтому первым делом я позвонил в советское посольство. И первый секретарь Посольства мне сказал: - Вы же идете на прием не как представитель страны, а как глава международной спортивной федерации? Мы считаем, что в этом случае нет никаких проблем. Иоанн Павел Второй оказался отличным и довольно спортивным мужиком – с прекрасным чувством юмора, к тому же. С его появлением в Ватикане была связана любопытная история: вскоре после своего избрания Папа распорядился построить плавательный бассейн и пустить вокруг опилочную дорожку для бега. Когда строительство было закончено, на одной из пресс-конференций Папу спросили, не слишком ли дорогое удовольствие для католической церкви строить в Ватикане подобные сооружения? Папа ничуть не смутившись ответил: «Я тут как раз все подсчитал и пришел к заключению, что похороны Папы Римского обходятся намного дороже». Итальянские фотографы отсняли ту нашу встречу от начала и до конца и вывесили в официальном отеле всю съемку, по которой очень детально, словно в замедленном видеопоказе было видно, как все происходило. На тех кадрах, где рядом с Папой стоял я, у него был какой-то странный, словно слегка испуганный вид. Меня тут же начали терзать вопросами: что между нами произошло? Понтифик тогда почему-то решил, что я русский, но из Канады. Об этом он меня и спросил, причем по-русски. А я ляпнул: - Нет, не из Канады. Я коммунист из Москвы. Если бы не журналисты, я бы вообще не обратил внимания на ту нашу беседу. Но раз спросили, надо же что-то отвечать? Вот я им и ответил, что, мол, спросил Папу:«Вас тут никто в вашем Ватикане не обижает? А то скажите – мы приедем, поможем…» * * * За четыре года до этого у нас состоялся очередной конгресс UCI и FIAC в Манчестере, на котором Родони объявил о том, что уходит. Штаб-квартира у двух велосипедных федераций была единой и располагалась в Женеве. К этому периоду времени я уже был знаком с Хуаном-Антонио Самаранчем – нас свел мой бывший заместитель по производственной части Борис Куракин, который одно время был генеральным директором Лицензинторга, а потом заместителем у Аркадия Вольского в Российском союзе промышленников. Умнейший человек, знал пять языков, много с кем общался и в 1978 году как раз он познакомил меня с создателем и главой фирмы «Адидас» Хорстом Дасслером. Тот по каким-то делам приезжал в Москву и первые контракты с нашей страной о поставке всевозможной продукции шли как раз через куракинский Лицензинторг. Дасслер очень заинтересовался моей работой в международной федерации, а он, надо сказать, проводил в те времена очень активную работу в этом направлении. Более того, от его компании за каждой из федераций были закреплены люди, которые ездили на все конгрессы, регулировали вопросы голосов и порой даже влияли на выдвижения тех или иных президентов, поскольку все это было очень плотно завязано с бизнесом самого Дасслера. Неудивительно, что в эту обойму интересных для Дасслера фигур попал и я. На «Адидас» тогда работал бывший легкоатлет Джон Бультер – как раз курировал все вопросы, связанные с федерациями. Он, собственно, и сообщил мне в Манчестере накануне выборов, что я стану президентом. Так и получилось. Я выиграл выборы, за меня, помимо представителей соцстран и скандинавов, проголосовал весь арабский блок. Это было крайне удивительно: люди всю жизнь на верблюдах ездят, какой там велосипед? Но четырнадцать «арабских» голосов я тем не менее на том Конгрессе получил.
|
Валерий Сысоев «Групповая гонка» 
