|
|
|
|
|
|||
19 августа 1995 года на чемпионат Европы по водным видам спорта в Вену должен был приехать Геннадий Турецкий - тренер двукратного на тот момент олимпийского чемпиона и рекордсмена мира Александра Попова. 19 августа я направлялась в венский «Штадионбад», захватив из квартиры родителей секундомер. Российская команда еще не прилетела в Австрию, Попов же предпочел перебраться из Австралии в Европу заблаговременно - чтобы избежать сложностей акклиматизации, и тренировался в одиночку. С каким нетерпением он ждал собственного наставника, словами передать невозможно. Согласно контракту, который был заключен у Турецкого с австралийской федерацией плавания, российский тренер почти не имел возможности сопровождать Попова на соревнования, и тот постоянно чувствовал себя брошенным. Турецкий прекрасно понимал это и в Вену обещал вырваться во чтобы то ни стало. Секундомер был нужен Попову для того, чтобы с моей помощью хронометрировать тренировочные серии. Другими словами, у меня появился великолепный шанс почувствовать себя в тренерской шкуре. В бассейн я немного опоздала – пловец уже был в воде. Увидев меня, с каким-то странным выражением лица выбрался на бортик и вместо приветствия произнес: - Сигарета есть? - Что случилось? – не поняла я. - Турецкий в тюрьме. На Гавайях. - А при чем здесь сигарета? Ты разве куришь? - Нет. И как-то по-детски Попов вдруг добавил: - Я совершенно не знаю, что делать. Как выступать. Что будет дальше. Не понимаю, что происходит. И подумал, что в этой ситуации мне остается только закурить… - А ну-ка полезай в воду, - рявкнула я. – Зря что ли пришлось в поисках секундомера всю квартиру переворачивать? Когда наш совместный шок улегся, Попов уже спокойно сказал: - Я правда не знаю как сейчас себя вести. Особенно – с журналистами. Ведь спрашивать-то наверняка будут? - Будут, - ответила я. И, ничуть в тот момент не заботясь о журналистской солидарности (слишком сильная боль стояла в глазах Попова), добавила: - Пресс-конференций не бойся. Что говорить – придумаем. Самые сволочные вопросы задают после. На них не отвечай. Следом с не меньшим цинизмом по отношению к журналистской профессии я прочитала Попову пространную лекцию на тему: «Как использовать прессу в личных целях и извлечь из этого максимальную выгоду» В последующие одиннадцать лет мне неоднократно приходилось делиться подобной информацией с многими другими спортсменами и тренерами. Но именно тогда, в 1995-м я впервые оказалась, что называется, между молотом и наковальней. Набирая журналистский опыт, в глубине души понимала, что продолжаю по-прежнему относить себя к противоположному лагерю. Тому, где появление репортера чаще вызывает раздражение, нежели симпатию. Поэтому даже в весьма оскорбительных для себя, как для журналиста, ситуациях не могла обижаться на своих героев. Ведь как ни крути, их работа – более тяжелая, нервная, чреватая самыми непредсказуемыми проявлениями в адрес собеседника. А журналистика – сфера обслуги. Это не уставал вдалбливать в мое сознание еще отец, когда понял, что я приняла окончательное решение относительно будущей профессии. А он был выдающимся, великим тренером. Наверное, если бы я работала в любой другой газете, которую не считала бы «своей» и в которой совершенно не требовалось бы ежедневно во время соревнований передавать подробнейшие отчеты и интервью, никакого внутреннего дискомфорта не было бы в помине. Пяток дежурных вопросов-ответов всегда можно позаимствовать у коллег на пресс-конференции (многие мои коллеги до сих пор поступают именно так), равно как и научиться выбрасывать весь этот спорт и спортсменов из головы с последним награждением на том или ином турнире. У меня же это категорически не получалось. Потому что в сознании, которое диктовало необходимость напичкать газету самым свежим, сенсационным, а главное - эксклюзивным материалом, «свои» были и по ту и по другую сторону. И это постоянно провоцировало внутренний личностный конфликт. Тот же самый 1995 год. Франция. Международный плавательный турнир Mare Nostrum. Денис Панкратов впервые в жизни бьет мировой рекорд. Мечусь между французским телевидением (до этого даже не подозревала, насколько прилично могу изъясняться на их языке – по-английски-то в этой задрипанной деревне никто не понимает!), шлепаю с Панкратовым вместо доктора, которого нет, на допинг-контроль, а вечером, вернувшись в гостиницу писать отчет, попадаю прямо в объятия панкратовского тренера Виктора Авдиенко. - Наконец-то! Бери стакан! Сейчас обмывать будем! - Витя, мне репортаж писать. - Кому нужен твой репортаж? Мой спортсмен рекордсмен мира! Ты понимаешь, или нет? Ре-корд-смен-ми-ра!!! Получается, не уважаешь меня, что ли? Кончилось все печально. Руганью, матом, моими слезами и абсолютно бессонной ночью, в течение которой, сидя над клавиатурой, я периодически срывалась в истерику – от усталости и обиды. Утром кто-то из тренеров заметил, что меня нет на завтраке. Нагромоздив на поднос всевозможной снеди отправили Панкратова доставить ее прямо в мой номер. Перешагнув порог, он замер: - А что это у вас с лицом? Оно какое-то… опрокинутое. - Так не ложилась еще. - Надо же… А я все думал – каким же образом каждый день в газете ваши статьи появляются? Вроде целый день вы на трибуне загораете. Работа-то, получается, не сахар… На недавнем чемпионате Европы в Будапеште, где Панкратов (уже несколько лет, как коллега) спешно связывался с Москвой для прямого эфира по поводу того, что Дмитрий Саутин в десятый по счету раз стал чемпионом континента, он бросил мне на ходу: «Выручай. Саутин нужен мне перед камерой немедленно после награждения!» Вцепившись в Саутина мертвой хваткой и расшвыривая по ходу венгерских волонтеров, я притащила спортсмена в телевизионный панкратовский закуток под нескрываемый восторг российского оператора: «Успели!» Денис лишь усмехнулся: «Ну так я же заранее знал, кого просить о помощи». Там же в Будапеште я как-то спросила Панкратова, как он реагирует, когда кто-то из спортсменов отказывается разговаривать. - Сначала переживал, что профессионально несостоятелен, не могу выполнить свою работу, - пожал плечами он. – А потом понял, что мне это только на руку. Я ведь могу рассказать о каждом гораздо больше и интереснее, чем он сам. Если потом кто-то бывает недоволен репортажем, это – не мои проблемы. Насколько на самом деле бывает неблагодарен труд журналиста, можно понять, наверное, лишь оказавшись в его шкуре. В архиве любого (не обязательно спортивного) издания наверняка найдутся пронизанные возмущением автора материалы под условным названием «Как я не взял интервью, которое должно было стоять на этой газетной полосе». Жанр, который лично мне ненавистен. Потому что работа, которой я занимаюсь в «Спорт-Экспресс» вот уже 15 лет, неоднократно утверждала меня в мысли, что читателю совершенно неинтересно, по каким именно причинам журналист не смог написать или передать материал в газету. Парадокс, но огромное количество спортсменов и тренеров до сих пор не понимает элементарной вещи: если ты отказываешь журналисту в общении, это вовсе не снимает с последнего необходимости писать. Тем более, когда речь идет о ежедневной газете. Просто в этом случае он напишет о тебе сам. Пользуясь не всегда проверенной информацией, чужими высказываниями (а то и сплетнями завистников) – в общем всем тем, что попадется под руку и на слух в процессе работы. Руки-то развязаны. В этом отношении для меня навсегда останется образцом отношение к прессе выдающегося тренера Тамары Москвиной, которая однажды сказала: «Как бы неприятно в тех или иных ситуациях мне не было общаться с журналистами, лучше я расскажу о себе сама, чем на следующий день прочитаю в газете, что обо мне рассказали другие» 1995- й стал для меня, пожалуй, тем самым годом, когда работа в газете заставила окончательно расставить многие акценты. Да, я по-прежнему готова до последнего стоять на стороне тех, о ком пишу, но не позволю (в первую очередь – себе) относиться к собственной профессии с неуважением. То был очень горький год. 23 июня не стало великого хоккейного тренера Анатолия Тарасова. С этим человеком был знаком мой отец, его знала я, была вхожа в тарасовский дом. С Ниной Григорьевной Тарасовой, ее дочерьми Галиной и Татьяной мы проплакали тогда несколько часов, и я совершенно не представляла, как – в этот пик человеческого горя - скажу им, что мне нужны фотографии для газеты. Нужны сейчас, потому что завтра материал должен стоять на полосе. Татьяна словно почувствовала это. Молча достала какую-то папку, выбрала снимок, на котором совершенно счастливый Анатолий Владимирович в какой-то смешной шапочке с помпоном был запечатлен на одной из тренировок: «Возьми. Я хочу, чтобы отца запомнили именно таким!» Копия той фотографии до сих пор висит у меня дома. Несколько месяцев спустя, 20 ноября в американском Лейк-Плэсиде прямо на льду умер еще один близкий мне человек. Двукратный олимпийский чемпион в парном катании Сергей Гриньков. С ним и с Катей Гордеевой мы несколько лет выступали за один клуб – ЦСКА. Я с удовольствием писала о них, став журналистом. Переживала и поддерживала в олимпийском Лиллехаммере в 1994-м. А тут, за день до похорон, стоя в прихожей небольшой московской квартирки, в оцепенении слушала, как кричит за тонкой стенкой сестра Сергея Наташа: «Кто ее пустил сюда? Пусть убирается вон! Этим журналистам только и нужно, что сплясать на чужой могиле!» Господи, как же отчаянно в тот момент я ненавидела собственную профессию! «Кому все это нужно?» Я до сих пор периодически задаю себе этот вопрос, когда приходится приносить в жертву работе время, отнятое у собственных детей, у родных, которые не становятся моложе, у друзей, у самой себя. Каждый раз при этом вспоминаю фразу, сказанную нашим главным редактором Владимиром Кучмием 15 лет назад и ставшую лозунгом «Спорт-Экспресса»: «О большом спорте написано гораздо меньше, чем он того заслуживает». В этом я полностью с ним согласна. Во всяком случае для меня до сих пор главным остаются не очки и секунды, а люди. С их бедами, проблемами, переживаниями, радостями. И неважно при этом, свои они, или чужие - иностранные. Я была искренне тронута в Будапеште, когда во время недавнего чемпионата Европы ко мне подошел отец трехкратного олимпийского чемпиона Питера ван ден Хугенбанда – футбольный врач голландского ПСВ Кеес, с которым мы познакомились лет семь назад, когда «Летучий голландец» только начинал плавать на серьезном уровне. - Ты знаешь, - сказал он, - Питеру было очень сложно выступать. За две недели до начала чемпионата он потерял ребенка. Минуш – его жена – была на шестом месяце беременности… Когда я сказала, что слышала об этом, но не рискнула писать, понимая, насколько деликатна тема, Кеес ответил: - Напиши. У сына ведь немало болельщиков в вашей стране. Они имеют право знать о его жизни. Мне бы хотелось, чтобы Питера воспринимали не как машину, штампующую победы и рекорды, а прежде всего, как самого обычного человека, который так же страдает, любит, чувствует, как любой другой. Помолчав, Кеес улыбнулся: - Что уж тут поделаешь, если его профессия настолько публична?
|
Комментарии
