Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Лиза Нугуманова обвинила своих тренеров в жестокости и буллинге, и весь фигурнокатательный мир принялся тут же давать оценку случившемуся: врёт — не врёт? права — не права? допустимо — не допустимо?

Проблема старая, чтобы не сказать древняя. Но говорить, как мне кажется, стоит немного о другом. Например, о том, что большой спорт — это непрерывное насилие над собой. Так было во все времена, и вопрос лишь в том, подвергает себя этому насилию сам атлет или же процессом управляет тренер.

Разница между этими двумя позициями колоссальна. Это вообще большое тренерское искусство — подвести подопечного к пониманию, что всё, что он делает в тренировке, он делает, потому что сам этого хочет. Сам идёт на сверхнагрузки и боль, сам до грамма контролирует собственный вес, сам решает, от чего готов отказаться ради результата, и так далее. Гораздо проще заставить, прикрикнуть, наказать, публично унизить — рычагов всегда бывает достаточно, особенно когда речь идёт о ребёнке.

Фигурное катание в этом плане — уникальный вид спорта хотя бы потому, что детей приводят на каток в четыре года, а то и раньше. Помню, как ещё до Игр в Сочи мы умилялись, читая в интервью 15-летней Юли Липницкой, что она в своей семье главный кормилец, какая это головная боль, когда приходится скитаться по съёмным квартирам, не имея собственного жилья.

И как-то на второй план уходила фраза, что фигурное катание девочка на самом деле совсем не любит. Но как не кататься, не насиловать этим себя изо дня в день, когда мама ради возможности дочери тренироваться в Москве принесла в жертву всю свою жизнь: жильё в Екатеринбурге, бизнес, личную жизнь… Чувство вины — это, знаете ли, страшная штука даже для куда более взрослого человека.

Пример-антагонист — Аня Щербакова. По рассказам как самой фигуристки, так и её родителей, девчушка сама решила для себя, что хочет кататься, потому что ей очень нравится процесс. Нравится терпеть и преодолевать себя, нравится понимать, что каждая тренировка приближает её к заветному результату. Собственно, Щербакову всегда отличала от ровесниц внутренняя взрослость решений. Фигурное катание было для неё беззаветно любимым делом, а вовсе не возможностью заработать или вырваться в какую-то «другую» жизнь. Да, Ане приходилось преодолевать тяжелейшие травмы, жёстко ограничивать себя во множестве вещей, при этом говорить о каком бы то ни было насилии в отношении этой спортсменки ни у кого, думаю, не повернётся язык.

Верю ли лично я Нугумановой? И да, и нет. Между тренером и спортсменом в спорте случаются самые разные ситуации. Как однажды заметил на этот счёт известный украинский тренер Валентин Николаев, подготовивший в своё время олимпийских чемпионов Оксану Баюл, Виктора Петренко и чемпиона Европы Вячеслава Загороднюка, орать на спортсмена, не выбирая выражений, — далеко не лучший педагогический приём. Вот только каждый раз стрессовая ситуация возникает в спорте неожиданно и проявляется у каждого спортсмена по-разному. А копаться в памяти и вспоминать всю прочитанную педагогическую литературу уже бывает просто некогда…

Устойчивость психики атлета к стрессу и агрессии, в том числе тренерской, — это вообще своего рода талант, ничуть не меньший, чем гибкость, прыгучесть или скоростные качества. В этом отношении все люди разные: одному для того, чтобы надолго впасть в депрессию, достаточно мимоходом сделанного язвительного замечания об излишнем весе или неудачном костюме, другой же просто пропускает подобные замечания мимо ушей.

Помню, мне рассказали историю о том, как совсем юную девочку, у которой никак не выходил на льду сложный элемент, тренер в присутствии всей группы довольно зло и язвительно обозвала коровой. Девчушка отреагировала мгновенно: весело взглянула на тренера, приложила руки к голове, имитируя пальцами рожки, и громко замычала: «Му-у-у».

Карьеру девушка завершила с олимпийской медалью. Как рассказала после — сама для себя решила в какой-то момент, что цель стоит того, чтобы ради неё перешагивать через себя и своё самолюбие. Терпеть унижения от тренера — в том числе.

Спорт — эмоционально жестокая штука. Стоит начать себя жалеть — а именно этим сейчас, как мне кажется, занимается Лиза Нугуманова, — шквал эмоций способен захлестнуть до такой степени, что сам перестаёшь понимать, где заканчивается правда и начинаются «вариации на тему». Именно поэтому так сложно сейчас поверить в то, что фигуристку в её группе окружали сплошь монстры и злодеи, одержимые стремлением сжить девушку со света.

В целом же вся история сильно перекликается с популярной ныне темой повышения возрастного ценза. В идеале в столь жёсткой профессии вообще не должно быть атлетов, не способных в силу возраста отвечать за себя и свои поступки. Но идеального мира, как известно, не существует, поэтому нужны жёсткие правила и законы, способные не только регламентировать, но и защищать. Иначе вид спорта превращается в замкнутое общество со своими понятиями о допустимом, где любой, кто позволит себе пойти наперекор устоявшимся реалиям, рискует стать объектом травли и насмешек. Как это сейчас происходит с Нугумановой.

Ведь, по сути, все те, кто сейчас — и пока совершенно бездоказательно — обвиняет спортсменку во вранье, защищают вовсе не тренерский штаб Лизы и не отдельно взятых специалистов. Они защищают себя, свой привычный мир и право продолжать работать в этом мире так, как считают нужным и как это практиковалось десятилетиями.

Но как раз с этим могут быть проблемы. Уже нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что внешний мир сильно изменился. Даже оставаясь профессионально закрытым, он переполнен самой разной информацией. Если всего лишь 15—20 лет назад спортсмены росли с убеждением, что тренер всегда и во всех отношениях прав, сейчас они порой узнают о насилии гораздо раньше, чем это насилие (неважно, физическое или ментальное) может коснуться их самих.

Ну а для того чтобы понять, как дальше может развиваться ситуация, достаточно посмотреть на пример западных стран, где тренеры вынуждены жёстко контролировать каждое слово по отношению к спортсмену и каждый свой жест. Хорошо это или плохо — другой вопрос. Но всем нам по-любому придётся смириться с тем, что мир, простите за избитую фразу, уже никогда не будет прежним.