|
|
|
|
|
|||
2 июня 2022 Последнее воспоминание о Николае Николаевиче — круизный теплоход из Одессы, на котором осенью 1994-го для ветеранов-олимпийцев организовали бесплатное путешествие по Чёрному и Средиземному морям. На борту собралась потрясающая, хотя и довольно разношёрстная футбольная компания: Игорь Нетто, Валентин Бубукин, Борис Радзинский, Игорь Беланов, какие-то другие экс-игроки. Понятное дело, все они так или иначе кучковались вокруг Озерова. Мэтр уже не мог передвигаться самостоятельно (в начале 1990-х ему ампутировали стопу), на всех вечерних мероприятиях восседал в инвалидном кресле и как-то уже на обратном пути попросил футболистов: «Ребятки, а поднимите-ка меня на верхнюю палубу — закат хочу посмотреть». Снаружи в тот вечер бушевал зверский шторм со шквалистым ледяным ветром, и, укутывая ноги комментатора в тёплый шерстяной плед, я тихонько его спросила: «Николай Николаевич, может быть, не нужно вам на палубу сегодня? Может быть, в следующий раз?» Он поднял на меня взгляд, накрыл своей ладонью мою руку, как много раз делал в «Останкине», когда в период своей работы на телевидении я приносила ему те или иные тексты для новостных выпусков, и очень мягко сказал: «Следующего раза, Леночка, у меня уже, скорее всего, не будет. Поэтому и хочу… Успеть». Его не стало через два с небольшим года — в 74, и только сейчас я понимаю, как это мало. Жизнь выдающихся людей обычно принято разделять на профессиональную, которая на виду, и личную, которая никого не интересует, если в ней появляются проблемы. Такой проблемой для Озерова стала тяжёлая болезнь. Из-за неё уже в 1980-х ему становилось всё труднее комментировать. Постепенно он исчезал из эфира, что в телевизионном формате само по себе воспринимается как конец жизни, но продолжал занимать в «Останкине» небольшой кабинет, куда мы, юнкоры, периодически и приносили написанные для мэтра тексты. Когда подобная обязанность впервые выпала мне, я, сама того не желая, сильно подставила Николая Николаевича, написав для новостного выпуска три коротенькие заметки. В первой фигурировал новый по тем временам скейтборд. Вторая оказалась посвящена победе российских ватерполистов в венгерском Кубке Тунгсрама. Героем третьей стал советский борец с совершенно непроизносимой фамилией. В итоге Озеров трижды запнулся, за что на весь спортивный отдел обрушился чудовищный шквал критики на утренней планёрке. Тогда мне тоже было непонятно, каким образом, десятилетиями существуя в очень непростом, полном интриг телевизионном мире, Озерову удалось сохранить в себе столько внутренней мудрости и доброты. Он был абсолютно органичен в профессии, но при этом находился как бы над ней. Над ним подтрунивали, но при этом никто не дотягивал до Дяди Коли ни в каком плане. И даже то, что он делал в эфире вопреки каким-то сложившимся канонам, равно как и довольно многочисленные вольности, перерастающие порой в ляпы, воспринималось как классика профессии, те самые её грани, которые превращают алмаз в бриллиант. Наверное, нет никакой нужды вспоминать о спортивном и актёрском величии Озерова. Хотя этот пласт его биографии ничуть не менее удивителен, чем комментаторский. Просто не титулы отражают истинный масштаб личности, а вещи куда более, на первый взгляд, прозаические. Внимание к людям, интерес к жизни, готовность помочь, поддержать, чему-то научить, даже когда понимаешь, что не за горами уход из жизни. Вовлечённость. Вот, пожалуй, главное качество, отличавшее работу Озерова, любой его репортаж. Не знаю, было ли это актёрством. Учитывая весь бэкграунд великого комментатора, скорее да, чем нет. В исполнении гениального актёра спортивный мир получал букеты эксклюзивных и до сих пор памятных перлов: «Динамовцы сегодня выступают без привычных голубых трусов», «Сборная России попала в жидкую чёрную полосу неудач», «Вот он держит соперника за трусы, за футболку, за бока... Практически за всё, что можно, держит», «Вместо того чтобы в футбол играть, шли бы бутылки сдавать»... За любую из подобных фраз в те времена можно было оказаться навсегда отлучённым от эфира. Озеров же вёл себя так, словно ему можно всё. Даже годы спустя, почти лишённый работы, он оставался внутренне абсолютно свободным, и это сквозило в каждом его жесте. При этом небожителю можно было задать любой вопрос — и он, если позволяло время, всегда подробнейшим образом всё объяснял. …Мы так и не смогли поднять его на верхнюю палубу в том круизе, хотя кто-то из членов экипажа даже успел принести здоровенный кусок брезента, сняв его с одной из спасательных шлюпок, чтобы укрыть Озерова от хлещущей со всех сторон воды. Слишком узкой и скользкой оказалась лестница — было просто опасно поднимать по ней кресло-коляску. И мне до сих пор ужасно жаль вспоминать, что Николай Николаевич так и не увидел тот закат.
|
Комментарии - 2022
