|
|
|
|
|
|||
Он был большим мальчишкой… Для меня это стало очевидным на Кубке Дэвиса в Париже в 2002-м. Когда Михаил Южный выиграв в пятом сете решающее очко у Поля Анри Матье, Борис Ельцин вдруг с яростным восторгом сорвался со своего места на почетной трибуне «Берси» и, отбиваясь от собственной охраны, полез через спинки кресел, а затем - через ограждение площадки – поздравить своих. Кадр обошел весь мир и вызвал, в общем-то, иронию: мол, совсем выжил из ума бывший президент. На самом деле трудно было представить себе более искреннее проявление восторга, любви и гордости. В том числе – за свою страну. Первого президента России было трудно любить. Слишком тяжелым было время его правления для обычных людей. Когда страну сотрясают экономические спады, дефолты, когда у народа нет денег, работы, и невозможно даже представить себе, что будет с тобой завтра, всегда хочется найти крайнего - того, кто на самом верху, а, значит, отвечает за все. К тому же Ельцин был слишком непредсказуем. Как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». Таким же было и отношение к нему - от всепоглощающего восхищения в одни годы – до лютой ненависти – в другие. Политик не может быть искренним по определению. Однако у Ельцина всегда существовала ниша, где он чувствовал себя совершенно комфортно и никогда не играл на публику. Этой нишей был спорт. В 1998-м он принимал олимпийцев Нагано в Кремле. На мероприятие, как водится, пригласили прессу. Я представляла «СЭ». Но так получилось, что по инициативе кого-то из спортивных руководителей меня представили Ельцину, как олимпийскую чемпионку, и я совершенно упустила момент, когда журналистов попросили покинуть зал. Появилось шампанское, фрукты, обстановка мгновенно стала домашней, и я с удивлением обнаружила, что преобразился и сам президент. С исчезновением телевизионных камер, тут же ушла какая бы то ни было официальность. Осталось лишь невероятное обаяние. И совершенно искреннее желание помочь решить дорогим для себя людям любые проблемы. Распространенная сейчас система поощрительных президентских грантов – финансовой помощи спортсменам - по сути была заложена именно в те времена, хотя и называлась по-другому. Но именно Ельцин первым поддержал предложение вручать хотя бы небольшие денежные премии совсем молодым перспективным теннисистам. Тем, кому на тот момент не было еще и 18-ти лет. До Ельцина руководители страны тоже жаловали спортсменов. Принять, наградить, постоять рядом в лучах чужой славы – все это имело место. И после очередных Олимпийских игр имена особо отличившихся регулярно отправлялись на утверждение в Кремль. Их ждала любая высшая правительственная награда, кроме одной: Звание Героя труда спортсмену или тренеру присвоено быть не могло. Ни за какие заслуги. А вот Андрей Чесноков получил Орден мужества за одно-единственное выступление - феноменальную победу в полуфинале Кубка Дэвиса-1995 над Михаэлем Штихом. Но то было совершенно в духе Ельцина. Непредсказуемо, решительно – и очень при этом искренне. То, что для предшественников было протоколом, для него стало жизнью. Он и сам был спортсменом: хорошо играл в волейбол, неплохо - в теннис. Никогда не добивался высоких титулов, но точно знал, каких жертв, какой самоотдачи, а, порой, и героизма требуют спортивные победы. В том же 2002-м не очень здоровый Ельцин провел на теннисном корте в Лужниках почти восемь часов, наблюдая за перипетиями полуфинального матча Кубка Дэвиса, в котором сборная России насмерть билась с Аргентиной. Последние два гейма поединка Кафельникова против Гастона Гаудио президент провел на ногах. И дело чуть было не закончилось инфарктом. По большому счету теннис был вообще Ельцину противопоказан. Особенно после того, как появились проблемы с сердцем. Врачи рекомендовали высокопоставленному пациенту легкую нагрузку, которую можно было бы контролировать, он же, наплевав на рекомендации, азартно бегал по корту за мячом, размахивая теннисной ракеткой, как шашкой. Так и жизнь прошла – наотмашь. Никогда не забуду, как в один из осенних дней 1991-го, когда «Спорт-Экспресс» только-только начал выходить и ютился на первом этаже двухэтажной избушки-развалюхи, скрытой во внутреннем дворе старого московского Центра, в подворотню вдруг одна за другой влетели три черные волги с государственными номерами и мигалками. Чуть ли не на ходу стали распахиваться двери машин, и люди весьма характерной наружности устремились к единственному подъезду. Нашему. «Это – все!» - побледнев, выдохнул главный редактор. В головах у присутствующих пронеслась в тот момент, что называется, вся жизнь. Вспомнилось, как выпускали газету в августе и развозили по Москве, вопреки постановлению ГКЧП, как ежедневно получали письма с требованием подчиниться все еще действительной коммунистической власти, много чего вспомнили… Прошла, казалось, вечность, прежде чем дверь открылась и в проеме появились нежданные гости. «Газеты есть? – жестким тоном произнес один из них. – Все номера за последнюю неделю. Срочно. Ельцин требует». В полной тишине газеты были собраны. «Ну, слава Богу, достали, - с облегчением вдруг выдохнул руководитель и рассмеялся. – Шеф наш, Борис Николаевич, приболел, дома лежит. Никакой информации о спорте нигде найти не может. Вот и отправил за газетами прямо к вам. Не привезете, говорит, - всех уволю к чертовой матери!» «De mortius aut nihil, aut veritas» - говорили древние. «Либо – ничего, либо – правду». У каждого, из знавших Ельцина при жизни, правда своя. Слишком разная, чтобы дать однозначную оценку его личности. Поэтому и давать ее бессмысленно. Но невозможно не признать: более противоречивой в российской политике фигуры, чем первый президент страны, не было…
|
Комментарии - 2007 
