Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Прогнозы относительно выступления в Будапеште чемпионки и рекордсменки Европы Ирины Приваловой до финала стометровки не рисковал делать ни один тренер российской сборной. Даже главный - Вадим Зеличенок - сказал: «Пробежит быстрее 11 секунд - будет просто здорово. Но вот какое это будет место?»

Место оказалось вторым. И на пьедестале, принимая серебряную медаль из рук экс-чемпионки мира Мерлин Отти, Привалова выглядела искренне счастливой. На пресс-конференции Ирина не задержалась. Дождалась небольшой паузы между вопросами и, мило улыбнувшись, спросила: «Вы не возражаете, если я пойду отдыхать? Завтра мне еще бежать 200 метров».

Это уже было новостью. По крайней мере на спортивно-тренерской трибуне меня убеждали в том, что Привалова выступит лишь на «сотне».

Пока чемпионка раздавала автографы на выходе из зала, я подошла к ее тренеру Владимиру Паращуку.

- Мы еще до финального забега решили, что Ирине стоит попробовать пробежать 200 метров. Предварительные выступления на первой дистанции показали, что она вполне может удачно выступить в обоих видах. Так почему не попробовать?

- Что беспокоило вас в Будапеште больше всего?

- Все. Слишком давно у Иры не было серьезных стартов. Когда зимой прошлого года Привалова получила травму, мне и в голову не могло прийти, что восстановление настолько затянется. Дело в том, что, когда произошло несчастье на зимнем чемпионате (вы помните - там здорово пружинило беговое покрытие и травма случилась от резонанса), все врачи, которые осматривали Ирину, считали, что мышца просто надорвана. И что, естественно, ничего страшного в этом нет. Такая травма - обычное дело для спринтера. Соответственно, восстановиться - дело не очень продолжительного времени. Мы вернулись домой - боль в ноге к тому времени прошла, Ира снова стала тренироваться - и только тогда я стал понимать, что все гораздо серьезнее, чем казалось вначале. Быстрее, чем за 15 секунд, бегать стометровку Приваловой не удавалось, при этом явно было видно, что нога болтается. Я был в панике. Чуть позже наш менеджер пригласил нас в Голландию, там провели обследование и сказали, что мышца скорее всего полностью оторвана. Так оно и оказалось. В Москве мы столкнулись еще с одной проблемой: никто из хирургов не хотел браться за операцию. Со дня травмы прошло уже больше полутора месяцев, мышца оплыла, и все, к кому мы обращались, сходились во мнении, что ничего уже нельзя сделать - бегать при таком повреждении нельзя.

Наверное, нам просто повезло: мы познакомились с военным хирургом Владимиром Николенко. Он работал во многих горячих точках- Афганистане, Чечне. Собственно, он и подошел к проблеме, как фронтовой врач. Сказал: «Прежде, чем сказать, что ничего нельзя сделать, я должен вскрыть мышцу и посмотреть». Выхода у нас никакого не было, и Ирина легла на операцию. Два часа она провела на хирургическом столе, я, естественно, весь испереживался за это время, хотя мне периодически сообщали, что операция идет без осложнений. А до конца успокоился, когда в коридор вышел ассистент Николенко и сказал: «Шеф есть попросил. Значит, все в полном порядке».

- В чем заключалась операция?

- Мышцу пришлось зачищать, вытягивать, прикреплять заново к суставу с помощью биоволокон - сама она просто не дотягивалась до нужного места. Особым образом все это пришили, сверху наложили мышечный лоскут...

- Вы так рассказываете, как будто ассистировали хирургу.

- В операционную меня не пустили, хотя я очень рвался. Я еще до операции досконально разобрался, что и как нужно делать. Пошел в институт физкультуры, попросил знакомых помочь достать в анатомичке человеческую ногу и часами сам ее резал, смотрел, как и что присоединяется. Ведь когда учишься, особо не вникаешь в детали. Так что заново для себя анатомию открывал. Зарисовывал, даже шил разрезанные мышцы. Но хирург сразу обрубил все мои амбиции. «Ты, - говорит, - лицо заинтересованное, а мне лишние эмоции ни к чему. Так что пошел вон». Потом, кстати, он об этом жалел.

- Операция-то уникальная. Можно было бы заснять на видеопленку.

- А что было потом?

- Потом мы втроем - я, Ирина и Николенко - поехали в Крым, в Саки. На восстановительный сбор. Нам предлагали разные места, в частности - наш менеджер предлагал Ирине уехать восстанавливаться за границу, но Николенко убедил, что в Крыму будет лучше. «Я сам, - говорит, - в отпуск собираюсь, заодно прослежу, чтобы все шло по плану». В Крыму он действительно следовал за Ириной, как нянька. Часами заставлял ее ходить по песку, ходил сам, даже меня сагитировал.

- Ирину нужно было заставлять работать?

- Нет, она очень стремилась восстановиться. Самое главное, она как-то сразу поняла, что не нужно думать о том, что было - результаты, победы, рекорды. Надо просто начать все сначала. Получилось, что не я ее, а она меня чаще успокаивала. А в этом сезоне я наконец увидел, что все действительно встает на свои места: сначала Ирина неплохо пробежала во Франции, потом - в Санкт-Петербурге. Стоило это, конечно, чудовищных усилий и терпения. Каждая новая скорость вызывала в травмированной мышце новые ощущения и невольно заставляла страховаться: а вдруг что случится? На турнирах Golden League в Монте-Карло и Цюрихе Ира бежала не в полную силу - на этом настоял я. Даже предупреждал руководство сборной, что мы не будем рисковать и чтобы не ждали результата.

- К этому в сборной отнеслись с пониманием?

- Да. Конечно, мы знали, что недоброжелателей в мире хватает. Всегда лучше, когда одним сильным соперником становится меньше. Но в самой команде Ирину все поддерживали. Нам помогал Радион Гатауллин, его жена - Таня Решетникова. В спринте же вообще ни разу не было случая, чтобы после полного отрыва мышцы человек возвращался на дорожку. Иностранцы, кстати, до сих пор спрашивают, как нам это удалось. Да мы и сами до конца этого не поняли.

По пути в гостиницу Привалова уже отошла от соревновательного ажиотажа и спокойно рассказывала:

- Было очень тяжело заново привыкать к соревнованиям. Гораздо тяжелее, чем десять лет назад после рождения сына. Наверное, это естественно. Тогда я была совсем молодой - 19 лет, никто меня не знал, ничего от меня не ждали, да и роды прошли на удивление легко. Через три недели я уже бегала. А после травмы просто не знала, с чего начинать. Нога не разгибалась, мышцы все атрофировались - осталась одна кость. Муторно было растягивать оперированную мышцу и связки. При этом, где бы я ни появлялась, постоянно ощущала, что все на меня смотрят, чего-то ждут. На тренировках вроде бы уже все получалось, вернулись прежние ощущения, а на соревнованиях, как назло, все происходило наоборот. Особенно, когда соперницы были сильные. То ли я зажималась, то ли излишне нервничала, но бегала сама не своя. Никогда не получалось даже приблизительно угадать, каким будет результат.

Особенно трудно пришлось в Цюрихе. В спринте вообще трудно заставить себя бежать не в полную силу. А в полную было страшно - где-то в подсознании сидело: «А вдруг что случится?» Раньше я никогда не начинала дергаться до старта. А после травмы с приближением соревнований, на которых должна была выступать, мне постоянно казалось, что нога начинает болеть, что с мышцей снова что-то происходит - дергает, покалывает, зудит. Нервничала я и перед отъездом в Будапешт, и когда приехали. Мы рассчитывали, что до финала будет на один забег больше, что я успею лучше «вкатиться» в соревнования.

- Вам легче соревноваться, когда стартовать приходится несколько раз подряд?

- Естественно. Легкая усталость снимает стресс. Но когда приходится выступать в нескольких турнирах подряд, это слишком тяжело. Мы специально отказались от Игр доброй воли, чтобы нормально подготовиться к чемпионату Европы. Уехали в Кисловодск подальше от всего.

- Но ведь наверняка американцы пытались уговорить вас приехать в Нью-Йорк?

- Не очень. Мне даже не предлагали денег за участие. Поняли, видимо, что я серьезно настроена совсем на другое. Да и не люблю я Америку. Всегда остается неприятный осадок от того, как американцы относятся к представителям других стран. Даже на бытовом уровне. Естественно, ничуть не жалею, что не поехала на Игры.

- Если отвлечься от травмы, результата, занятого места, - вы довольны всеми деталями вашего выступления?

- Более чем. Не могу даже сказать, что были мелкие промахи и ошибки. Я по своим ощущениям в полуфинале поняла, что сумею выбежать из 11 секунд. А это уже было бы для меня хорошо. Про место не задумывалась вообще.

- Почему-то до старта многие предвкушали не столько ваше соперничество с Аррон, сколько дуэль с Пинтусевич. Вы побаивались украинку?

- Странно, видимо, звучит, но я не боялась абсолютно никого. Честно говоря, для меня стало неожиданным выступление француженки. Не так давно мы вместе бежали на Кубке Европы. Аррон пробежала за 11,14, я за 11,04. И что она сумеет прибавить, не ждал, думаю, никто.

- А как вы восприняли то, что Аррон побила ваш рекорд Европы?

- Я удивлена, что никто не сделал этого раньше. Три с лишним года для спринтерского рекорда немалый срок. Не могу сказать, что меня расстроил сам факт. Наоборот, теперь есть, к чему стремиться. Если бы мне принадлежал рекорд мира и он был побит, возможно, я реагировала бы иначе. Во всяком случае, сильно греет душу, что мировой рекорд на 60 метров до сих пор принадлежит мне.