Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

Травма легкоатлетки Марии Ласицкене перед токийской Олимпиадой произошла из-за вынужденного изменения тренировочного процесса. Об этом в интервью RT рассказал личный тренер спортсменки Геннадий Габрилян. При этом, по его словам, повреждение помогло трёхкратной чемпионке мира отвлечься от основной проблемы — нехватки уверенности на фоне отсутствия стартов. Специалист также вспомнил, какие эмоции испытывал на стадионе в Токио, признался, что не мог уснуть перед финалом соревнований, и не исключил участия своей подопечной в Играх 2024 года.

Созвониться с Геннадием Габриляном удалось между парижским и брюссельским турнирами Бриллиантовой лиги.

— За год с небольшим до Игр в Токио вы сказали в интервью, что не слишком переживаете по поводу вынужденной изоляции, и что предусматриваете любое развитие ситуации. Насколько вы реально оказались готовы к тому, что Ласицкене в последние месяцы перед Играми начнет проигрывать, получит травму?..

— Для того, чтобы понять, что и почему произошло, надо немножко вернуться назад. В предшествующие сезоны Маша уже неплохо обкатала себя, свою форму. Она несколько лет подряд соревновалась в компании, где нужно было постоянно работать на пределе. Соответственно, привыкла к этому, и в начале 2020-го была в очень хорошем состоянии. Поэтому, собственно, я и не преживал, что перерыв в выступлениях из-за пандемии и связанного с этим карантина получается у нас дольше обычного. Но потом, когда возобновились международные старты, мы какое-то время не могли на них выехать по независящим от нас причинам, скажем так. А старты, в которых Маша могла выступать, оказались не слишком адекватной заменой тем турнирам, которые были нам нужны для подготовки к Играм.

— Не было привычной конкуренции?

— В том числе. Помните, когда мы беседовали в прошлый раз, я рассказывал вам, что все старты условно делятся у нас на технические и психологические? Психологические — это те, где на спортсмене лежит огромнейшая ответственность. Где есть серьёзные соперницы, с которыми нужно бороться, где есть высоты, взять которые атлет может только максимально раскрывая свои внутренние резервы в предельно стрессовом состоянии. Для того, чтобы подвести Машу к основному старту в максимальной форме, нам нужно было набрать определенное количество как психологических, так и технических стартов, чередуя их в определенной последовательности в зависимости от текущего состояния спортсменки. А тут мы оказались лишены главной составляющей — психологических стартов. И два сезона соревновались на площадке, где высота 190 стала восприниматься, как очень серьезная. Хотя до начала пандемии я всерьёз думал о том, что пора бы нам перейти на 190 как на начальную высоту.

— Психологически тяжело поднять планку стартовой высоты на 5 см?

— Дело здесь не в психологии. Просто в этом случае Маше пришлось бы слишком долго ждать начала своих выступлений, пока другие девочки соревнуются на более низких высотах. Вот я и ломал тогда голову: какой должна быть система разминки, чтобы к 190 не остыть и сразу начать прыгать в полную силу. Но после перерыва в серьезных выступлениях, лишившись привычного уровня конкуренции и привычной борьбы на высоком уровне результатов, мы столкнулись с тем, что высота 190 начинает становиться в некотором смысле критической. В связи с этим у Маши начал появляться своего рода психологический барьер. И это привело к тому, что начала разваливаться техника прыжка. Так происходило не всегда, но я видел, что привычный ход подготовки у нас нарушен.

— Вы имеете в виду тот период, когда Ласицкене, выступая в Германии в мае 2020-го, заняла 7-е место?

— Всё это было уже следствием. И Германия, и неудачный для нас этап Бриллиантовой лиги. Лишившись психологических стартов, Маша потеряла способность выполнять некоторые мои установки. Мы всеми силами пытались выбраться из этой ямы, но сделать это без психологических стартов было очень сложно.

— У вас не вызвало паники, что нужно срочно что-то менять, а времени на это уже не остается?

— У любого тренера случаются подобные сомнения. Как бы ни складывался тренировочный процесс, постоянно идет внутренний поиск, анализ, психоанализ.

— Это всё очень правильные слова, но я пытаюсь представить себе реальную картинку того периода. Маша разваливается на глазах, начинает проигрывать, результат падает, вы по этому поводу внутренне дёргаетесь и, возможно, серьёзно, но, при этом, не можете показать свои сомнения своей спортсменке. Или можете?

— Об этом я не хотел бы сейчас говорить, потому что это может прочитать Маша. Это не означает, что между нами имеются какие-то секреты, просто есть определенные границы, куда я, как тренер, не должен допускать спортсмена. Ведь мой метод основан прежде всего на психологическом воздействии. И любое лишнее слово может привести к большому шагу назад.

— Выдающийся гимнастический специалист Леонид Аркаев как-то сказал, что, когда у спортсмена случается травма – это на 90% вина тренера.

— Безусловно. Могу рассказать, что произошло у нас. Когда Маша лишилась возможности соревноваться, её, образно говоря, закрыли в клетку, как птицу. Птица в такой ситуации перестает петь, перестает летать. И, даже если клетку внезапно открывают, нужно время для того, чтобы прежние навыки восстановились. Когда наша привычная система подготовки оказалась разрушенной, мне пришлось на ходу искать правильный алгоритм, чтобы Маша снова обрела способность воспринимать и выполнять мои установки. Снова заложить все это в подсознание можно было только с помощью многократных повторов. Но дело в том, что время было очень сжатое. Поэтому, собственно, и произошла травма: я совместил в одной тренировке сразу несколько вещей, которые при нормальном течении тренировочного процесса следовало бы делать в определенный и достаточно растянутый период времени.

— В этот момент вы понимали, что идёте на большой риск?

— Конечно. Обычно от таких ситуаций хорошего не жди: будет либо потеря техники и долгое возвращение к прежнему результативному уровню, либо травма. У нас получилась травма. К счастью, она оказалась не настолько критичной, чтобы не вернуться в строй. Нам очень повезло с командой врачей клиники Эдуарда Безуглова, благодаря которым восстановление получилось очень качественным. В процессе постепенного вхождения в работу под очень жестким контролем врача-реабилитолога Игоря Степанова мы приобрели такой, скажем, люфт, для того чтобы адаптировать Машу к новым установкам.

— Иначе говоря, травма позволила полностью перепрограммироваться как в физическом, так и в психологическом плане?

— Именно. Травма отвлекла от основной проблемы, да и ценности поменялись.

— Формально ведь Маша не отбиралась на Игры, пропустив чемпионат страны. У вас были какие-то договоренности с руководством федерации легкой атлетики на этот счёт?

— Формально она отобралась в Токио, как чемпионка мира. Несмотря на это у нас было намерение участвовать и в российском первенстве. Но, коль получилась травма, то мы вышли на Совет Федерации с просьбой разрешить нам пропустить национальный отбор, дабы не форсировать восстановление. И, естественно, нам пошли навстречу. Ну, и мы с Машей оправдали доверие.

— Вы как-то сказали, что Ласицкене особенно хорошо умеет концентрироваться, когда ей тяжело и страшно.

— Так и есть.

— Получается, что эпизод, случившийся в олимпийской квалификации, когда ваша спортсменка забалансировала на грани вылета, дважды не взяв 195, был тем самым фактором, который максимально ее мобилизовал на дальнейшие выступления?

— Абсолютно верно.

— И вы совсем-совсем не сомневались, что Маша возьмет высоту с третьей попытки и пройдет в финал?

— Ну, во-первых, я никогда в Маше не сомневался, как не сомневался и в нашей системе подготовки. Те старты, что были у нас уже после травмы перед Олимпийскими Играми, сильно обнадёживали в этом плане. Маша уже и бежала хорошо, и прыгала без ошибок, и психологически была готова ко всему. Я видел, что её можно выпускать на серьезные старты, и она непременно сделает там чудо. Так и получилось.

— Что говорит ваш первый олимпийский опыт: Игры — это такие же соревнования, как прочие крупные турниры, или что-то совсем другое?

— Совсем другое. Даже с учетом пустого, без зрителей, стадиона, ощущение было настолько волнительное и при этом настолько торжественное, что я ещё до выступления понял: это самый-самый пик, самый яркий психологический старт, который нам с Машей предстоит пережить.

— Какой момент Игр оказался для вас самым трудным?

— День до соревнований.

— А что в этот день в тренерской голове происходит?

— Всё очень сложно. Мысленно ты как будто переживаешь завтрашний день, но отбрасываешь из головы все фантазии, все мысли о соревнованиях, все предположения. Я обычно стараюсь успокаиваться перед стартом, не поддаваться ненужным мыслям, и так далее. Но в Олимпийской деревне три ночи накануне старта вообще не мог заснуть. Пытался, ворочался, но в итоге одевался и шёл на улицу. Гулял по городку в наушниках, слушал музыку, пытался отвлечься. По двадцать с чем-то километров накручивал каждую ночь. Прокручивал в голове все установки, медитировал, по-своему. Но чем больше старался отвлечься от мыслей о предстоящем выступлении, тем хуже получалось.

— А Машу пытались как-то отвлекать?

— Нет. Я её перед стартом вообще не трогаю. Не разговариваю ни про старты, ни про технику, ни про соревнования.

— Но ведь вы наверняка понимали, что в голове у вашей спортсменки происходит примерно то же самое, что и у вас.

— Понимал. Но в таких ситуациях, считаю, спортсмен должен сам вариться со своими мыслями. Пускай это всё оседает в голове естественным путем, естественными слоями, так, чтобы на старте, когда человек выйдет на стадион и попадет в стрессовую ситуацию, произошла максимально бурная реакция.

— Если бы Ласицкене не выиграла в Токио, для вас это стало бы трагедией?

— Не знаю. Безусловно, расстроился бы. Но, скорее всего, мы бы просто пошли дальше. Не могу сказать, что мы ехали в Токио с мыслью, что золото стопроцентно будет нашим. Перед каждым стартом я вообще допускаю всякое. В том числе и элемент сомнения. Недаром есть поговорка: пока не перепрыгнешь, не говори «гоп». Так и здесь: можно быть хорошо готовым, что-то предполагать, желать себе успеха, но быть абсолютно уверенным, что выиграешь, спортсмен не должен в принципе. Потому что нужно уважать соперника, это раз. И во-вторых, нужно больше фокусироваться на том, чтобы сделать всё правильно, выложиться полностью. Хотя сейчас могу признаться, что элементов сомнения перед Играми в Токио было очень много. Сколько пропусков, потеря формы, травма, и так далее, и так далее.

Нам, безусловно, повезло в том плане, что весь этот негатив мы сумели переработать в очень мощный позитив. Хотя мне до сих пор жалко, что было потеряно столько стартов. Не случись этого, может быть, сейчас Маша прыгала бы ещё выше.

— Ласицкене сказала в одном из своих интервью, что до сих пор так и не успела почувствовать себя олимпийской чемпионкой. А вы успели почувствовать себя тренером победительницы?

— Честно говоря, нет. Вот сейчас читаю прессу, или смотрю какие-нибудь видео, где говорится о Маше, как об олимпийской чемпионке, и ловлю себя на том, что мне нужно небольшое время на то, чтобы осознать, что это — моя Маша. Это очень приятное ощущение, очень приятное. Дающее как вдохновение, так и силы на дальнейшую работу. И я очень счастлив.

— Кстати, когда вы проснулись в Токио наутро после победы, в голове не мелькнула мысль, что олимпийский финал вам просто приснился?

— Честно говоря, спал я после соревнований очень хорошо. Знаете, с одной стороны появилось какое-то необычное состояние полубезразличия, и одновременно с этим колоссальной внутренней свободы и спокойствия. Словно всё напряжение, которое копилось на протяжении долгого времени, разом куда-то ушло, разом отпустило. Это тоже было очень приятным ощущением. Хотя я так и не осознал до конца, что, на самом деле, случилось. Больше всего рад за Машу, что ее мечты сбылись. Горд, и очень счастлив, что моя система сработала. Горд, что Маша, как спортсменка, мне до такой степени помогала и продолжает помогать своим доверием, своим исполнением, своей прилежностью. Что она на всю жизнь приобрела очень большое спортивное счастье, на фоне которого меркнет всё, через что нам пришлось пройти.

— Нынешние выступления Ласицкене в Бриллиантовой лиге идут на волне пост-олимпийской эйфории, или это просто повинность, которую надо выдержать, дотерпев сезон до конца?

— Точно не повинность. Маша — четырехкратный победитель общего зачёта Бриллиантовой лиги и хотелось бы, конечно, достойно выступить еще раз.

— Как вы расцениваете в связи с этим второе место своей спортсменки на этапе в Париже при равном результате с победительницей? Это неудача, или рабочий момент?

— Взять 198 на предыдущем старте, и показать такой же результат через сутки с небольшим — прекрасный результат, который неудачей я точно не могу назвать. Для нас нынешние этапы Бриллимантовой лиги — это очень хорошие, как психологические, так и технические старты, прекрасный задел для следующего сезона, да и для всего олимпийского четырёхлетия.

— Означают ли эти слова, что Ласицкене уже приняла решение выступать следующие четыре года?

— Ну, мысль о том, чтобы подготовиться и к следующей Олимпиаде, у нас есть, конечно. Другой вопрос, что очень сложно сейчас что-то загадывать, потому что не известно, что будет после окончания сезона. Лишь бы не было никаких сюрпризов снова.

— Какие-то спортивные задачи в оставшихся трёх выступлениях Бриллиантовой лиги вы перед ученицей ставите? Или просто намереваетесь соревноваться в удовольствие, как получится.

— Я бы сказал, что здесь наблюдается некий симбиоз. Бриллиантовая лига — это, безусловно, ответственный психологический старт, где основная наша задача по-прежнему заключается в том, чтобы прыгнуть как можно выше, при этом я вижу, что Маша выступает очень расслабленно.

— Вы сами однажды сказали, что что расслабленное тело – это сильное тело.

— Да. Просто никогда раньше нам не доводилось до такой степени ощущать наслаждение от процесса. Всегда в голове сидела ответственность, необходимость контролировать множество технических моментов, показывать определённый уровень результатов. Сейчас же Маша просто прыгает для души. Возможно, первый раз в жизни.