Елена Вайцеховская о спорте и его звездах. Интервью, очерки и комментарии разных лет.

На интервью Трофимов приехал вместе с женой – совершенно удивительной, исполненной внутреннего тепла хрупкой женщиной с сияющими синими глазами. Перехватив мой взгляд, со сдержанной мужской гордостью в голосе сказал:«Мы уже пятьдесят лет вместе. Правда сейчас Тамаре очень тяжело говорить – последствия операций…»

К тренеру в Волгоград я приехала на один день – поговорить о Елене Исинбаевой. Заочно мы были знакомы давно: в самом конце 1990-х я как-то возвращалась в Москву из Вены, а на соседних местах в самолете сидели тренер и совсем молодая спортсменка. Девушка плакала. А наставник не то чтобы утешал, скорее втолковывал: «Пойми, ты не слабее, чем она. Просто ты сама должна понять, что можешь выиграть. И вот тогда она вообще не будет для тебя конкуренткой».

Это были Исинбаева и Трофимов.

Накануне вылета в Волгоград я услышала от коллеги фразу: «Вся жизнь Трофимова – это Лена». На просьбу прокомментировать эти слова тренер задумался. Сказал после паузы:

– Наверное, так оно и есть. Это большая редкость и великое счастье для тренера встретить на своем пути спортсмена, способного реализовать все, что ты ему предлагаешь. И готового это сделать.

– В своих интервью вы неоднократно подчеркивали, что Исинбаева – это талантище. А в чем вообще заключается талант прыгуна с шестом?

– Если говорить о Лене, то это прежде всего высочайшая работоспособность и потрясающая исполнительская дисциплина. Что бы ни происходило в ее жизни, между двумя тренировками она возвращалась домой, принимала душ, отключала телефон и ложилась спать. То есть вся ее жизнь была направлена на достижение результата.

– Получается, что с таким же успехом Исинбаева могла бы бегать или прыгать в длину?

– Для того, чтобы хорошо бегать, прыгать в длину или тройным, нужны прежде всего очень высокие скоростные качества. У Лены они достаточно средние. В свое время знаменитый в прошлом тренер Витольд Креер попросил меня показать ему все тестовые раскладки, которые имелись на Исинбаеву. Посмотрел и сказал: «С такими данными выше 4,70 не прыгнуть».

– И как вы к этому мнению отнеслись?

– Дело в том, что в прыжках с шестом техникой всегда управляет слабое звено – точно так же как скорость на дороге всегда определяет наиболее узкий участок. Если, допустим, спортсмен не очень хорошо готов в плечевом поясе, ему приходится выполнять мах через группировку. А группировка – это торможение центра тяжести. Преимущество Исинбаевой всегда заключалось в том, что при достаточно средних качествах у нее не было слабых звеньев. Плюс – хорошее здоровье и феноменально устойчивая психика. Каким бы сильным ни был стресс, она может лечь спать и уснуть за 30 секунд.

– Идею и технику знаменитого исинбаевского прыжка вы разрабатывали под Лену, или она сложилась раньше?

– Под нее. Лена ведь пришла ко мне из гимнастики, и у нее очень часто болели стопы. Вот я и начал размышлять: каким образом, не перегружая ноги, мы сможем сделать нужный нам объем прыжков и довести все необходимые навыки до автоматизма, чтобы моя спортсменка на старте вообще не думала о том, куда и как ей поставить руку, а куда ногу? Тогда и придумал наклонную дорожку.

В свое время знаменитый психофизиолог Николай Берштейн говорил: для того, чтобы построить движение, нужно создать условия, необходимые для этого движения. Построение движения, управление движением по Берштейну помогло мне в тренерской работе очень здорово. Применительно к Исинбаевой я стремился к тому, чтобы она передавала энергию разбега в шест, как бы разгоняла его. Многие ведь действительно бегут быстрее Лены. Но они не передают в шест энергию разбега. Вот и все.

– Каким образом развивается это умение?

– С помощью наклонной дорожки, о которой я уже сказал, с помощью упругой дорожки, похожей на акробатическую. Такая дорожка создает при разбеге правильную темповую структуру.

– И все это – чтобы спортсмен мог научиться максимально хорошо чувствовать поведение шеста?

– На нашем языке это называется «бежать в шест». А не с шестом. Если спортсмен умеет это делать, сразу появляется возможность ставить ему правильный ритм прыжка. Делать очень длинную «верхушку». Именно это отличает прыжок Исинбаевой. Так, как она, не прыгает никто в мире.

Сейчас, знаю, мою методику стали использовать в нескольких школах, причем не только в России. Я пересылал все свои чертежи даже на остров Ява – тренеру Анатолию Чернобаю.

– Если эта техника создана специально под Исинбаеву, где гарантия, что она подойдет другим спортсменам?

– При наличии у спортсмена определенного таланта это должно срабатывать. Вопрос лишь в том, насколько точно тренер сумеет перенести движения из специально созданных условий – в стандартные. То есть на ровную поверхность. У большинства спортсменов коэффициент корелляции колеблется в пределах 60-70 процентов. У Лены он составлял 95 процентов.

В 2007-м, когда мы с Леной временно не работали вместе, ко мне на сбор приезжала Анна Роговская (бронзовый призер Игр в Афинах и чемпионка мира-2009. – Прим. «СЭ»). По скорости она всегда бежала быстрее всех – поляки даже ставили ее в спринтерскую эстафету 4х100. По тестам Роговская вообще должна была прыгать на 5,20, но коэффициент передачи энергии в шест составлял у нее всего 50 процентов. Другими словами, в разбеге Анна развивала такую скорость, что она становилась неуправляемой. И весь прыжок шел мимо.

– Сколько лет вы работали тренером до того, как к вам пришла Исинбаева?

– Начинал в Ульяновске в середине 1950-х – у Ефима Кауфмана. Его сын Леонид впоследствии уехал в Израиль и стал очень известным в стране тренером по плаванию.

Кауфман специализировался в спринте и барьерном беге. Ну а для меня тогда стала учебником книга американского шестовика Ричарда Ганcлена «Механика прыжка с шестом». В те времена прыгали с прямым металлическим шестом, «кандидатский» норматив составлял 4,25, мастерский – 4,40. Олимпийским чемпионом в Риме в 1960-м стал американец Дон Брэгг, прыгнувший 4,70, ему же принадлежит мировой рекорд для металлических шестов – 4,80. Эластичный шест сразу спровоцировал перемены. Появились другие качества, другая техника, другие люди.

Интересно, кстати, что Брэгг назначил достаточно большую сумму денег тому, кто сумеет перекрыть его рекорд на прямом шесте. Пытались многие, но рекорд незыблемо стоит до сих пор.

Сам я был кандидатом в мастера спорта, становился призером чемпионатов России среди юношей и юниоров, но по большому счету мне было не у кого тренироваться. Как следствие, рано проявилась необходимость постоянно анализировать: что, как и зачем я делаю.

Мне повезло еще и в том, что в институте, уже перебравшись в Волгоград, я познакомился с потрясающим специалистом – Львом Израилевичем Мастеровым, который преподавал у нас спортивную медицину. Он любил говорить: «Ребята, если у вас начинаются травмы, ищите причину в биомеханике». Для нас тогда это было откровением.

– Доскональным знанием биомеханики во все времена могли похвастать не многие тренеры.

– Мастеровой тоже пришел к этому не случайно: в довоенные годы сам он занимался легкой атлетикой в Харькове. Это были времена, когда тренеры определяли способных спринтеров по внешнему виду. Поворачивали в профиль и смотрели: если икроножная мышца мощная, значит, человек будет быстро бегать. И вдруг однажды в этом кругу появляется симпатичный блондин по фамилии Фортунатов. И начинает увлеченно рассказывать спортсменам про Берштейна, его теорию построения движения и так далее. Прогресс у харьковских легкоатлетов тогда пошел просто немыслимый.

Когда началась война и в город вошли немцы, кто-то вдруг увидел Фортунатова в немецкой форме. Оказалось, что он был разведчиком – немцы тогда очень активно забрасывали их в нашу страну. А много лет спустя наш известный тренер Гавриил Коробков, который возглавлял тогда сборную, встретил Фортунатова в Австралии. Вот так все переплелось…

Так вот, человеческая мышца обладает такими мощными баллистическими свойствами, что ее невозможно травмировать правильным движением. Был такой случай: к Мастеровому как-то пришел тренер по прыжкам в длину и пожаловался, что у его спортсмена постоянно болит колено и стопа толчковой ноги. Лев Израилевич пришел на тренировку и тут же увидел, что проблема кроется в неправильном начале прыжка: вместо того, чтобы ставить ногу на доску для отталкивания, делая движение «проходящим», спортсмен как бы втыкался в нее.

Тренер тогда только руками развел: мол, сам понимает, что отталкивание неправильное, но переучить невозможно. Мастеровой полил доску водой и попросил спортсмена выполнить прыжок. И тот, чтобы не поскользнуться и не упасть, тотчас же начал ставить ногу более аккуратно и соответственно – правильно. А тренер безуспешно бился над этим несколько месяцев.

Вот такие у меня были учителя. И сам я, когда мои ребята поступали в институт физкультуры, всегда повторял: «Можете прогулять любую лекцию. Но лекции Мастерового вы должны посещать в обязательном порядке. Потом сами поймете, зачем».

Меня самого довольно часто критиковали. Например, за то, что я не ставлю Исинбаевой жесткую левую руку, как это делают все другие тренеры. Я же понимал, что если сделаю это, Лена сразу потеряет мах. А что является главным показателем эффективности техники прыгуна с шестом? Это превышение вылета тела над хватом. Та самая «верхушка», когда тело продолжает двигаться вверх, а не валится через планку, как раскладушка.

– У мужчин-шестовиков во все времена существовал внутренний страх перед шестиметровой высотой, точно так же, как у женщин – перед пятиметровой. А вы, как тренер, когда либо ощущали этот барьер?

– Никогда, и это не бравада. Объясню, почему. Я много раз видел у Исинбаевой в тренировках пятиметровые прыжки. Причем было это еще в те времена, когда в соревнованиях она прыгала 4,40 – 4,60.

– Неужели не екало сердце от понимания, что первый в истории женской легкой атлетики прыжок на пять метров вы в каком-то смысле держите в своих собственных руках?

– Абсолютно! Мы очень интересно тогда работали. Шаг за шагом, ничего не загадывая. Поторопились лишь один раз – в 2005-м в Лондоне. Но на то была причина.

– Судя по тому, что вскоре после этого Исинбаева объявила об уходе к Виталию Петрову, рискну предположить: вы знали или догадывались о намерениях ученицы и очень хотели, чтобы этот исторический мировой рекорд свершился при вашем тренерском участии?

– Давайте я пока оставлю это без комментариев. Лене же, когда она взяла 4,96, я сказал: не знаю, что будет завтра, но сейчас готовность так высока, что нет никакого смысла продолжать откладывать прыжок, подбираясь к нему по сантиметру. Естественно, я понимал, что лишаю свою спортсменку достаточно солидной суммы призовых: все-таки каждый мировой рекорд – это 50 тысяч долларов, но слишком уж все располагало к прыжку: удобный сектор, близко расположенные трибуны, на которых в тот день сидели, кажется, даже члены правительства.

В общем, Лена вытаскивает шест – и пять метров. С первой попытки.

– Всегда хотела спросить: у Исинбаевой был шанс выиграть Олимпиаду в Сиднее?

– Нет. Попасть в призеры она могла – в том году довольно уверенно прыгала в тренировках 4,60 через резинку. Но лидером сборной тогда по праву считалась Светлана Феофанова, соответственно, в состав команды был включен ее тренер Евгений Бондаренко. Я же прилетел в Сидней позже, когда Лена уже выбыла из борьбы – не прошла квалификацию.

В Сиднее многих сильно сбило с толку то, что поролоновые «усы» с двух сторон от ямы австралийцы сделали непривычно длинными. И получалось, что заключительный отрезок перед отталкиванием приходилось бежать как бы по коридору. И сразу начались проблемы: из наших «забаранили» все трое.

– Что изменила в вашей жизни победа Исинбаевой на Играх в Афинах?

– Ничего. Если вы про чужую зависть – так это нормально. Я был готов к этому. Кто-то меня поздравлял, кто-то нет, кто-то вообще перестал здороваться. Что мне особенно сильно запомнилось – как там же, в Афинах, мы обедали с Сергеем Бубкой. И он сказал Лене: «Ты сейчас стала чемпионкой, и вокруг тебя непременно возникнут с просьбами и предложениями самые разные люди. Посылай их подальше…».

Я тогда, помню, стал рассказывать Бубке, что Лена – очень хорошая, добрая и доверчивая девочка – однажды на улице даже отдала все свои деньги плачущей женщине-нищенке. Кто ж знал тогда, что все так обернется…

– Я как-то разговаривала с двукратным олимпийским чемпионом Денисом Панкратовым, который приезжал к Исинбаевой снимать свою авторскую программу, и он сказал, что был потрясен: до такой степени Лена показалась ему неуверенной в себе.

– Это действительно так. Для меня всегда было важно, чтобы Лена обретала психологическую уверенность в тренировках. Чтобы выходя на старт она уже ни от чего не зависела. И ни от кого. Но в обычной жизни она всегда была «ведомой».

– Если вы знали об этом, то как могли не предусмотреть, что в один прекрасный день вашу ученицу просто уведут, пообещав золотые горы?

– Начнем с того, что я далеко не все мог предотвратить.

– Но вы хотя бы подозревали, что разговоры за вашей спиной с целью увести спортсменку набирают ход?

– Какие-то слухи до меня действительно доходили. В глубине души я был уверен, что этого не произойдет. Надеялся, что у Лены хватит благоразумия. Никто ведь не меняет тренера от хорошей жизни. У нас никогда не было никакого диктата с моей стороны, никакого чрезмерного нажима, от которого спортсменка могла бы устать, я всегда чувствовал ту грань, за которую нельзя заступать. Да и результаты постоянно росли. За время нашей совместной работы Лена установила 19 мировых рекордов. Девять – как раз в тот год. Преодолела пятиметровый рубеж, прыгнула 5,01 в Хельсинки с 20-сантиметровым запасом. Поэтому для нас с супругой и стал таким шоком ее уход.

– Вы ведь много лет дружили с Петровым?

– Да. Более того, когда у него только начинал прыгать Бубка, я уже был в сборной с Михаилом Ворониным. Мы ездили на одни и те же сборы, всячески помогали друг другу, бывали друг у друга в гостях, обсуждали какие-то профессиональные вещи. Практически одновременно, например, додумались до того, что роль «нижней» руки в прыжках с шестом отнюдь не второстепенна, как было принято считать многие годы. Даже смеялись, выясняя, кто у кого подсмотрел идею.

Когда я впервые услышал, что Лена может уйти к Петрову, я позвонил и спросил напрямую: «Виталий, это правда, что ты собираешься взять к себе Исинбаеву?»

– И что он вам ответил?

– Ничего – внезапно оборвалась связь. И больше он трубку не снимал.

А в прошлом году, когда Лена выиграла чемпионат мира в Москве, Бубка отказался ее награждать – сослался на занятость. Грустно все это на самом деле.

– За время работы с Исинбаевой вы с супругой предпринимали какие-то попытки контролировать личную жизнь своей подопечной или хотя бы учить ее разбираться в людях?

– Ох, она столько раз ошибалась в этом отношении… Не так давно сказала нам: мол, за свою жизнь успела наделать столько глупостей, что иногда даже страшно обо всем этом вспоминать. Естественно, мы много разговаривали на самые разные темы – Лена часто бывала в нашей семье. Но в свою личную жизнь не пускала никого. Поэтому и сам я не делал никаких попыток туда влезть. Пытался объяснять периодически, что вести себя, как вздумается, она уже не может. Что публичный человек – это как жизнь в стеклянной витрине. Где ты постоянно на виду, да и не всегда одет при этом.

– В современном спорте сейчас все идет к тому, что роль тренера перестает быть воспитательной и сводится исключительно к обучению. Поэтому переходы от одного специалиста к другому становятся во многих видах совершенно обыденной вещью. Или вам такая точка зрения не близка?

– По человечески она мне понятна. Хотя я против роли мавра, который сделал свое дело и должен уйти. Тем более что Ленка всегда была для нас с Тамарой членом семьи.

– А если бы к вам пришел чужой, но безумно талантливый спортсмен и попросил его тренировать?

– Так и просились неоднократно, между нами говоря. Я обычно в таких случаях спрашиваю: «Тренер знает?» Если нет, разговор закончен. Вместе с тренером – всегда пожалуйста. И это – принципиальная позиция. Я могу понять убийство, совершенное в состоянии аффекта, могу понять человека, который ворует еду, потому что ему не на что ее купить. Но предательство всегда имеет под собой какие-то корни. Оно готовится исподволь. Поэтому и прощать его нельзя.

– Но ведь вы простили?

– Когда улеглись первые эмоции, мы с Тамарой просто посмотрели на ситуацию другими глазами. И поняли, что в случае с Леной это было не предательством. Люди просто воспользовались стечением обстоятельств. В частности – тем, что у Лены не было абсолютно никакого жизненного опыта.

– Я смотрела документальный фильм, в основу которого легла эта история, и меня потрясло другое. Слова Лены о том, насколько сильную вину она чувствует перед вашей семьей, понимая, что тяжелейшее онкологическое заболевание Тамары Федоровны, скорее всего, спровоцировано именно тем ее поступком. И ведь ей теперь предстоит с этим жить.

– Нам всем много чего пришлось пережить. Главное, что мы простили друг друга. Могу сказать честно: когда я увидел Ленку, у меня внутри все оборвалось. Все обиды ушли именно в тот момент. Осталось только понимание, что Ленка – это наш ребенок. Которого судьба так нахлобучила, что нужно просто возвращать его к жизни, а не вспоминать, кто был прав, а кто виноват. Тем более что, вернувшись, она у всех попросила прощения, покаялась. А на это способен только очень сильный человек.

– Поражение на Играх в Лондоне не стало для вашей ученицы трагедией?

– Она даже не сразу поняла, что проиграла. Дело в том, что все предыдущие старты были провальными. Естественно, я не исключал, что на Играх может случиться все, что угодно. И сама Лена подсознательно это понимала. Поэтому первое, что сказала после соревнований – слава богу, что бронза. Потом, естественно, расстроилась. Она была достаточно хорошо готова, чтобы выиграть.

– Когда Александр Попов завоевал два золота на своей первой Олимпиаде – в Барселоне, его тренер Геннадий Турецкий сказал, что для олимпийского чемпиона цель выиграть еще раз уже не может быть достаточной мотивацией, нужна другая, более сильная. Исинбаева дважды побеждала на Играх, семь раз становилась чемпионкой мира, установила почти три десятка мировых рекордов. Ради чего она хочет продолжать выступать?

– Мотивация тут простая: Лена пока использовала свой потенциал максимум на 70 процентов. Она может прыгать выше. И в одиночку способна собирать стадионы.

– Но вы же как тренер не можете не понимать, что с возрастом организм спортсмена начинает терять свои качества?

– Совершенно верно. Но при этом у женщин после первых родов как бы открывается второе дыхание. Есть множество примеров – и не только в легкой атлетике. Дело ведь не в медалях. А в том, что спортсмен должен реализовать себя в спорте до конца. И только тогда – прощаться.

Я пока не знаю, захочет ли Лена сразу приступить к тренировкам, когда вернется в Волгоград из Монако, или пожелает продлить паузу. Но продолжать прыгать она настроена всерьез.

– Насколько вам удалось восстановить ее прыжковую технику, утраченную за время работы с Петровым?

– Процентов на 80. Когда мы готовились к московскому чемпионату мира, у нас образовалась непростая ситуация: уже после того, как в соревновательной прикидке в волгоградском манеже Лена прыгнула 5,11, у нее заболела стопа. Тем не менее мы полетели на турнир в Шанхай. Там же обратились к местным специалистам, которые сказали, что травма хроническая, примерно пятилетней давности. То есть образовалась в тот период, когда Лена работала в Формио, тренировалась на очень жесткой поверхности и сильно «набила» толчковую ногу. У меня-то она всегда работала на деревянном покрытии.

В Шанхае она нервничала по этому поводу до такой степени, что я даже предложил ей не выступать. Но не сниматься со старта официально, а просто какое-то время посидеть на лавочке и посмотреть, как прыгают другие.

Ну а дальше получилось совсем смешно. Лена ведь до этого вообще никогда не видела, как прыгают соперницы – сидела под одеялом.

– Кто, кстати, ее этому научил?

– Я. Объяснил в свое время, что так проще сосредоточиться и избежать какого бы то ни было воздействия со стороны. В этом, правда, есть и минусы – очень легко потерять контроль за происходящим. Как Лена потеряла его на Играх в Лондоне.

– В каком смысле?

– Она сидела под одеялом, готовясь к очередной попытке, а когда вышла прыгать, соревнования чуть задержали – из-за награждения. Лена же, пока стояла на ветру под дождем и готовилась к разбегу, успела замерзнуть. И сбила планку.

Я так кричал ей тогда с трибуны... Нужно было пропустить прыжок, перенести попытку на другую высоту. А она не слышит – под одеялом. Выходит прыгать – и опять мимо.

Вот тогда я и решил: больше никаких одеял!

А на том турнире в Шанхае она сидела на лавке, смотрела соревнования со стороны и вдруг говорит мне: «Что это они все так бегают неуклюже? Я что, хуже них? Да я на одной ноге сейчас с ними разделаюсь!» И пошла разминаться, пока соперницы со своими высотами разбирались. Поставила в качестве начальной высоты 4,70. Взяла. А 4,85 уже не смогла добежать.

Нам тогда посоветовали обратиться к известному немецкому специалисту доктору Вольфу. В его мюнхенской клинике Лена прошла полуторанедельный курс лечения, и нога болеть перестала. Но прыжок за это время несколько потерялся. Тем более что тренироваться перед чемпионатом нам постоянно приходилось на зрителях.

Вот тогда Лена и запаниковала.

Помогла Тамара. По отношению к Лене она вообще всегда брала на себя обязанности психолога. А тогда просто спросила: «Ты знаешь, через что мне пришлось пройти? А ты не можешь заставить себя выйти на старт?»

Ленка тогда настолько не ожидала таких слов, что вскочила и убежала в раздевалку. А минут через десять вернулась, и это был уже совершенно другой человек. Жесткий и собранный, с горящими глазами.

– Что вы будете делать, когда Исинбаева закончит прыгать? Продолжите работать тренером по прыжкам с шестом?

– Не знаю. Когда я только стал старшим тренером, сразу предупредил, что на сборы ездить не смогу – не позволяет ситуация в семье. Поэтому многие спортсмены приезжали ко мне в Волгоград. Два года спустя, когда вернулась Лена, я написал заявление об уходе: всегда был сторонником того, чтобы старший тренер не имел личных учеников.

Так что пока я не загадываю. Иногда бывает трудно отделаться от ощущения, что сейчас большинство тренеров смотрят на своих спортсменов, как на бизнес-проект, конечной целью которого стоит не результат, а возможность заработать денег.

Что касается спортсменов, к ним у меня всегда были достаточно высокие требования. Мне важно, чтобы мы были единомышленниками. С одной из очень талантливых девушек пришлось расстаться в свое время из-за того, что она оказалась не в состоянии контролировать собственный вес.

– У Исинбаевой таких проблем не было?

– Были. Но я сразу ей объяснил, что вес может стать сильно лимитирующим фактором. И что если она будет не в состоянии отказывать себе в поедании сладких булочек, то продолжать работать, обманывая друг друга, нам просто не имеет смысла. Разговор был жестким, Лена до конца дня со мной не разговаривала, даже плакала, но потом пришла и сказала: «Вы правы, я все поняла». Тогда, собственно, вес у нее постепенно ушел с 69 килограммов до 63-х.

– Вы когда-нибудь боялись, что Лену могут испортить деньги?

– Нет. Каждый раз, когда она отдавала мне часть своих премиальных, я видел ее глаза. Она делала это с таким удовольствием… Да и в Афинах, когда Лена уже выиграла, и мы поставили высоту 4,91, что было по тем временам мировым рекордом, она прекрасно понимала, что ей за этот рекорд не заплатят. Но пошла на эту высоту не задумываясь. Ей всегда был важен результат. Все остальное не имело никакого значения.